Недавно нам с Людмилой Михайловной Алексеевой пришлось пошакалить у литовского посольства. Этот путинский образ так ярок и оригинален, что его усвоил даже посол Литвы. Путин у нас не только премьер, председатель Партии желающих быть поближе к хлеборезке, отец Отечества, чекист, гарант кладбищенской стабильности и наперсник возврата в СССР, но и Баян. Его афоризмы будут точно записаны на скрижалях, и дай Бог, чтоб не кровью.
Людмила Алексеева много помогала литовской католической церкви по линии Хельсинкской группы в темные советские времена, а я с самыми отборными дээсовцами с 1987 по 1991 год боролась за восстановление независимости Литвы. Всю перестройку. В Вильнюсе, лесах и полях. В осажденном парламенте. В Северном городке. Под дулами автоматов у захваченных советскими войсками зданий в феврале 1991-го, под флагом и лозунгами «Советские эсэсовцы, руки прочь от Чечни!» и «У советского оккупанта нет отечества. Его родина — танк». И литовцы не забыли тех, кто по поводу стран Балтии, Украины и Грузии четыре года кричал: «За вашу и нашу свободу!».
16 февраля, в день большого национального праздника, президент Адамкус (счастлива страна, имеющая такого президента) наградил сорок хороших людей — литовцев и иностранцев — которые сделали что- то для Литвы. Нам с Людмилой Алексеевой достались рыцарские Кресты св. Гедиминаса, а Маргарет Тэтчер — Большой крест св. Витаутаса. Гедимин и Витовт, а не Ленин — вот кому посвящены высшие награды Литвы. И мы их честно заработали. Мой последний визит в Лефортово, с мая 1991 по августовскую революцию, — за помощь Литве после января (у Горби лопнуло терпение, и Август я встретила в Лефортове, как когда-то, в конце 1986 года, перестройку).
Кстати, знаете ли вы, что с недавних пор у тех, кто приходит в западное посольство, милиция у входа берет паспорта и переписывает фамилии, чтобы знать «шакалов» поштучно и поименно? Так поступили с нами и нашими гостями, хотя враги демократии, окопавшиеся в Кремле, и без списков знают таких врагов кремлевского и лубянского «народа», как мы с Людмилой Алексеевой, Константин Боровой и Борис Немцов.
Я давно так не чувствовала себя дома, как в этом посольстве крошечной, но чистой и праведной страны, где в холле — литовский флаг и флаг Евросоюза, где не пожалели для граждан бывшей метрополии ни цветов, ни сувениров, ни фуршета. И я подумала, что это смогу вспомнить с гордостью в смертный час: Литва, Эстония, Латвия, Грузия, Украина. Страны Балтии, свободные, счастливые, члены НАТО и ЕС. Ведь для России мне ничего сделать не удалось за 40 лет диссидентства. Все кануло в бездонное болото, как и деяния моих коллег: декабристов, кадетов, антисоветчиков. И мне стало очень грустно.
У Бориса Немцова украинский орден Ярослава Мудрого за оранжевую революцию, у Сергея Ковалева орден Чечни, у меня — литовский, у Людмилы Алексеевой — литовский и еще Почетного легиона. У кого из диссидентов есть российские ордена? Правда, Борис Немцов пообещал, что даст, когда окажется в Кремле. Дай России Бог такого президента, но мы с Людмилой Алексеевой и Сергеем Адамовичем явно до этого не доживем.
Борис Ельцин давал мне после октября 1993-го орден Мужества, а членам ДС — медали. Пока мы думали, брать или не брать (ведь Белая армия не давала наград за Гражданскую войну), ушел отчаявшийся Гайдар, поскольку продолжение реформ не просматривалось; выпустили путчистов и гэкачепистов; а Ленин и красные кремлевские звезды остались на своих местах. Мы не взяли наград, и слава Богу: через год началась чеченская война, и пришлось бы бросать награды через кремлевскую стену. Да что мы... Кто в ельцинскую эпоху подумал наградить посмертно Анатолия Марченко, просидевшего 20 лет в лагерях и погибшего в чекистской тюрьме в 1986 году? А Юрий Галансков, умерший в лагерях в 1972-м? А Владимир Буковский? А наградила ли чем-нибудь РПЦ Зою Крахмальникову, посаженную в тюрьму в СССР за выпуски христианского чтения «Надежда»? Мы ее похоронили 20 апреля. Михаил Кульчицкий, погибший на фронте, успел написать: «Не до ордена. Была бы Родина с ежедневными Бородино».
Ну, Бородина, да еще каждый день, да еще жечь свою столицу и дать умереть в блокадном Ленинграде нескольким миллионам, чтобы не достались врагу, нам не надо. Довоевались уже до полной прострации, как экономической, так и моральной. А вот Родина чтобы была, а не мачеха, как всю советскую эпоху и опять, начиная с 1994 года, со вторжения в Чечню, — это бы хорошо. Не при нас, так хоть после нас. Диссиденты дерутся не за ордена и звания. Мы, ясное дело, не доживем. Но мне все чаще кажется, что этого не будет никогда. Что не отменяет воинского (то есть гражданского) долга. Пусть потом отметят, что у мачехи были хорошие дети.
