Возможно, первые месяцы нынешнего года политические историки назовут историческими, рубежными и т. д. В ряде развернутых телеинтервью и других выступлениях действующий Президент публично отрекся от намерений баллотироваться на третий срок, тем самым подводя черту под целой политической эпохой.
Стало ясно, что нынешняя властная коалиция ради реализации проекта политреформы готова к компромиссу. В том числе и к «выковыриванию изюма из булки» — к изъятию из законопроекта конституционных изменений статьи 103, предусматривавшей выборы президента парламентом, и следовательно, согласна на основное требование оппозиции — сохранение прямых (общенародных) выборов президента с пятилетним мандатом. 304 голоса, т.е. конституционное большинство, в ходе голосования в поддержку политреформы — безусловно, спецсобытие, поворотная, «шарнирная» ситуация, которая вносит фундаментальные перемены. Уже не гипотетично выглядит картина демократической передачи власти (через выборы) и переход к парламентской логике политического режима. Парламент должен стать основным центром рационального формирования воли, а сама власть будет рассредоточена и сбалансирована между президентом, премьер-министром и парламентской коалицией большинства, формируемой парламентскими партиями. Завершающее голосование в Верховной Раде по проекту политреформы в марте—начале апреля окончательно оформит сдвиг от «суперпрезидентской» к парламентско-президентской республике и партийно-парламентской системе.
Немаловажно и изменение политического горизонта текущего года. Успешное завершение политреформы будет означать смену причин и следствий: в горизонте осенних президентских выборов были сформулированы замысел и задачи реформы. Теперь — наоборот, в формате реформы формируются задачи и сюжетообразующие линии президентских выборов 2004 г. В силу деконцентрации президентской власти снижается судьбоносность «президентского октября»-2004 и ставки на президентскую власть. Политические элиты ставят на парламент, партии и парткоалиции. А значит, выборы президента — скорее очередная, хотя и важная, веха на пути к окончательному решению вопроса о власти и обновления элит через парламентские выборы весной 2006 г. Именно тогда должен закончиться большой и во многом решающий цикл украинской политической истории.
ПРЕДЫСТОРИЯ
Политическая реформа, президентские выборы 2004 г., парламентские выборы весной 2006 г. — ключевые фазы большого политического цикла, имеющего учредительное значение для украинского политического проекта. Есть такой термин — «каскадное событие», т.е. ряд событий, которые на самом деле представляют единое целое. Политический кризис 2001 г., парламентские выборы 2002 г., политреформа 2003 г., президентские 2004 г. и парламентские выборы 2006 г. — это пятилетка украинского выбора, период, когда происходит пересдача «карт истории» и решается судьба страны и ее граждан на многие годы вперед.
Началось все с завершения первого — посткоммунистического, этапа украинского проекта, окончание которого продиагностировали президентские выборы 1999 г. Далее — размывание генетической и структурной базы политрежима, сформировавшегося в середине 90-х и получившего общественную легитимацию в Конституции-96. Прежде всего это касалось моделей персоналистического и надпартийного президентского лидерства, слабых партий, оппозиционного (исполнительной власти) парламентаризма, доминирования «референдумных» и патерналистских форм представительства над институтами представительной демократии и т.д. Во-вторых, исчерпалась контркоммунистическая «подкладка» политического режима, когда система постсоветской власти организуется как рыхлая коалиция некоммунистического большинства и как позитивная альтернатива постсоветским левым партиям и группам. К ней пристраивались «большие и малые архитектурные формы» провластного поля, формировались условия для временного политического равновесия.
Третья «уходящая» черта украинской политики — это лавирование власти между постсоветскими правыми и левыми (демократы vs коммунисты, в Украине — между национальными демократами и левокоммунистическим блоком, между западом и востоком Украины, между Западом и Россией). Своеобразной геополитической проекцией украинского варианта внутриполитического раскола и балансирования являлась доктрина и политика многовекторности. Сдерживание угрозы так называемого левого реванша и национал-радикализма выстраивало базовые параметры легитимности политической системы, ее относительную устойчивость и «геополитическую миссию» (оказавшуюся вполне «выполнимой»).
К концу 90-х — началу 2001 г. базовые параметры посткоммунизма стали распыляться. В это же время Россия вступила в фазу национальной интеграции и политической консолидации через переход к режиму мобилизационной демократии, укреплению президентской вертикали, усилению государства и т. п. Украинский вариант консолидационной фазы развития также не исключал стратегии «вертикальной демократизации» и достижения мобилизационного равновесия. «Кассетный скандал» и сопровождавшие его политические акции внесли радикальные поправки в этот сценарий.
Однако решающий вклад в уходе от российской модели и в подготовке автономного проекта политической модернизации сыграли специфические структуры и интересы украинской элиты — партийное оформление правящих групп, слабость силовиков и административной бюрократии, появление рейтингового лидера национал-демократической оппозиции. Уже к началу 2000 г. стало очевидным перераспределение национального партийного баланса: снижалась роль постсоветских левых (КПУ), особенно на фоне «оппортунистической линии» руководства КПУ, радикальные изменения происходили в правом партийном конгломерате. Во-вторых, проступала новая линия поведения так называемых центристских партий. Партийные центристы, стимулируемые скоростью политических изменений и стремительным снижением ликвидности властно-административных активов уже тогда понимали, что необходимо жить, перефразируя Макса Вебера, не с власти и для власти, а с публичной политики и для политики. Кризис доверия к административно-силовому базису президентской власти стимулировал разрастание оппозиционной сферы и сформулировал ось политического напряжения — партии (как автономные политические агенты, заинтересованные в развитии парламентских форм демократии), с одной стороны, с другой — надпартийное «вертикальное президентство». И один из позитивных стимулирующих и реальных выходов из кризисной нестабильности состоял в оформлении украинской партийности как альтернативы логике и механизмам постсоветской демократии. И если бы власть не согласилась на перераспределение влияния по логике парламентских форм демократии и партийной соревновательности, она вызвала бы эффект «перекрестных оппозиций» — справа, слева, из центра.
Фактор Ющенко, относительная неудача властной элиты на выборах 2002 г. и приближающиеся президентские выборы 2004 г. при всей весомости лишь подтолкнули к осознанию необходимости реформистского проекта. Переход от политического режима, основанного на исполнительной власти в формате «суперпрезидентской» административной системы, к парламентской логике стал лишь делом времени, политической воли и технологии.
СПОР О МАНДАТЕ
Сразу сделаем оговорку: речь не идет о конкретном действующем Президенте, а об эволюции института президентства, претерпевающего важные метаморфозы в связи с изменением системы власти. Некоторую путаницу вносит сохранение прямых общенародных выборов президента и неизменность срока его полномочий. Как показывают социологические замеры потенциального электората и некоторая растерянность элитообразующих групп, ни первые, ни вторые еще до конца не определились: за кого и за какого президента будет голосовать Украина будущей осенью.
Стабильно регистрируемые президентские рейтинги ряда ключевых политиков пока не дают оснований говорить об их реальных шансах. 23—25% Ющенко, 15—17% Януковича, чуть меньше у лидера коммунистов свидетельствуют как о том, что примерно половина избирателей пока не определилась со своим выбором, так и о том, что в Украине нет общенационального политика, который смог бы стать интегральным кандидатом, способным выиграть уже в первом туре и консолидировать власть, элиту и общество. Без всякой социологии становится ясно, что предстоящие выборы будут всенародными выборами не всенародного президента, а представителя и выразителя определенной политической силы или группы сил, партий, бизнес-элит. Уже поэтому, без всяких мантр о политреформе, сохранение сверхпрезидентских полномочий за «партийным» президентом не может не создавать эффект монополизации госвласти в руках одной партии и финансово-промышленной группы. Неважно, какая она — большая или малая, правая или левая и т.д. Перераспределение конституционных полномочий в сторону парламента и Кабинета трансформирует систему в полупрезидентскую — президенциалистскую, как ее называют во Франции, парламентско-президентскую, как определяют в Украине. Президент — глава государства, исполнительную же власть формирует парламент, а политику реализует премьер- министр и Кабинет, назначаемый законодательным органом.
НУЖНО ЛИ ХОДИТЬ ЗА «РОССИЙСКИМ ТРЭНДОМ»?
Делая явные и подтекстовые отсылки к феномену Путина, многие аналитики и политики готовы рассматривать фиксируемый социологами вакуум интегрального лидера как чуть ли не драму и очередное испытание для Украины.
У российских фондовых брокеров есть такая присказка: «У нас нет собственного трэнда. Мы ходим вслед за Бразилией». Очевидно, многие в Украине подсознательно ждут российского политического тренда. Но украинская политика уже не ходит вслед за Россией, тем более не запрограммирована на российские сценарии передачи власти и смены элит .
Во-первых в Украине нет группы, которая смогла бы взять на себя функции консолидации власти и общества подобно тому, как это сделала в России административно-силовая элита, подавившая политические притязания бизнеса, партийной олигархии, либеральных сословий и госбюрократии. Украинские элиты локальны, несмотря на свою силу и автономность. Наши элиты слишком локальны, региональны и партийно ориентированы, чтобы какая-то одна из них смогла стать монопольным центром объединения за счет подавления других. Но они не настолько слабы, чтобы не сформулировать свой проект власти и межэлитного лидерства. Во- вторых, в 2001—2002 годах в Украине можно было наблюдать раскол крупного бизнеса, который получил политическое оформление в результате парламентских выборов 2002 г. Немалая часть бизнеса поддержала «Нашу Украину» и вместе с ней вошла в парламент. В связи с политрасколом бизнеса и переходом его части в оппозицию действующей власти институт президента де-факто потерял функцию надпартийного и надэлитного арбитража. Он оказался на одной стороне, выполняя функцию рефери в одной, хотя и в большой, межэлитной группе. И выборы 2004 г., а затем парламентские 2006 г. способны не перечеркнуть, а лишь закрепить эту тенденцию. Это должно привести к фундаментальному изменению в структуре политической ответственности. Новоизбранный президент будет нести ответственность не перед всем (абстрактным) народом, а перед своими избирателями.
ИНТЕГРАЛЬНЫЙ ЛИДЕР ИЛИ ИНТЕГРИРУЮЩИЙ КЛАСС?
В силу локальности и «раскольности» элит Украина партийна по определению. И лучше, чтобы ее интегрировал не плебисцитарный лидер, «общенародный президент» и т.п., а система демократических институтов, опирающаяся на интегрирующий социальный класс. Не интегральный лидер, а интегрирующий класс, национальный бизнес-класс, как носитель базового консенсуса. Таковы контуры нового постреформенного проекта.
Пока же отметим, что комплекс всех вышеназванных факторов перечеркивает сценарий плебисцитарно-вождистского типа лидерства, ряд черт которого можно было наблюдать в Украине в 90-е годы и новое издание которых происходят сегодня в соседней России. У нашего соседа «народ» избирает лидера и передоверяет ему полномочия на проведение полуавторитарного курса, «народ» и президент взаимодействуют без посреднической системы в виде политических партий, независимых СМИ, общественных движений и других агентов публичной сферы. В свою очередь политрежим укрепляет власть, на которой он основывается — исполнительную, и тесно привязывает к себе власть законодательную через создание «сборной лояльных политиков» — единой партии власти, располагающей конституционным большинством.
В Украине «суперпрезидентский» мандат потерял объединительное, общенациональное значение, по факту получил партийно-групповую и идеологическую прописку. А то, что социология не фиксирует безусловного рейтингового лидера, свидетельствует о кризисе доверия, точнее, о «социологии недоверия» к плебисцитарной президентской власти независимо от персоналий.
Президентский мандат трансформировался в «переходящее знамя» от одной политической силы к другой, а политическая жизнь все больше строится вокруг политических партий и межпартийных коалиций. Украинская политика уже в 2002 г. перешла на парламентский ритм: политические топ- события и следствия определяются парламентскими выборами и коалициями. И то, что украинская элита уже нацелена на 2006 г., на «борьбу за парламент», рассматривая президентский рубеж октября нынешнего года как ступень к будущей парламентской битве, только выразительно диагностирует сдвиг к парламентской ритмике отечественной политики. Все это, кстати, резко контрастирует с отсутствием какой-либо драматургии на недавних выборах в российскую Госдуму.
Институт президентства как верховно-властного политика в Украине умер. Перефразируя словами одного из известных политических антропологов, политические институты, как боги — они умирают, когда в них перестают верить. Стратегическая интрига, в случае успеха политреформы, состоит в том, кто сформирует парламентское большинство в 2006 году.
