Политический ландшафт Украины, как, впрочем, и любой политический ландшафт — явление весьма сложное. В нем есть то, что видно невооруженным глазом — партии-победительницы, спорящие относительно создания коалиции, и партии- аутсайдеры, готовящиеся либо к новым политическим успехам, либо к уходу с политической арены, политики, списанные в тираж, и политические новобранцы, рекруты от бизнеса, Президент и претенденты на руководящие посты, громкие декларации, демонстрация принципов с их практически одновременным нарушением.
Но гораздо важнее те, порой незаметные, внутренние изменения, которые в ближайшем будущем способны вызвать к жизни новые политические процессы. Вряд ли кто-то из современников Вольтера, Дидро и Руссо предполагал, что высказанные ими мысли и суждения вызовут к жизни Великую Французскую Революцию, которая до оснований потрясет основы не только Европы, но и всего мира, и на столетия станут основой для бесчисленных идеологем. Инерция общественного сознания весьма сильна и далеко не всегда высказанная идея может адекватно восприниматься в настоящем.
Парламентские выборы 2006 года продемонстрировали силу такой инерции. Линия цивилизационного раскола существовала в Украине всегда. Уж слишком разной была история различных регионов, их экономический потенциал, культурные и ментальные ценности людей, в них живущих.
Однако президентские выборы 2004 года стимулировали возникновение новой линии разделения. Парламентские, а в особенности местные выборы, их только закрепили. Можно много говорить о субъективных и объективных обстоятельствах, приведших к такому результату, — о реальных экономических и социальных проблемах, которые невозможно решить кавалерийским наскоком, о непоследовательности и слабости новой властной команды.
Действия команд-противников на президентских выборах 2004 года были продиктованы одними и теми же мотивами. Суть их сводилась не только к банальному стремлению к власти. Вопреки устоявшемуся мнению, «контрреволюционеры», хоть и по-своему, стремились к определенным переменам. С высоты сегодняшнего дня очевидно, что по обе стороны баррикад находился протестнонастроенный электорат (хотя причины для возникновения протестных настроений были разные).
Реальным же итогом оранжевой революции стал не приход к власти команды Майдана, а конституционная реформа, изменившая устоявшиеся до сих пор правила игры в украинской политике.
ПРИЧИНЫ ПОРАЖЕНИЯ
Но импульс политического противостояния, данный во время президентских выборов, оказался весьма сильным. В результате, к выборам 2006 года общество в массе своей пришло с серьезным протестным потенциалом. Несмотря на внешние различия, избиратель БЮТ, Партии регионов, коммунистов и Блока Натальи Витренко — это, все же, протестный избиратель.
Возникает вполне реальный вопрос — существовала ли альтернатива этим настроениям, которые в целом можно охарактеризовать как идеологию противостояния. Если судить по итогам выборов, то складывается впечатление, что такой альтернативы не существовало.
И тем не менее она была. Точнее, была попытка такую альтернативу представить. Народный блок Литвина — одна из немногих политических сил, которая попыталась идти на выборы с идеологией, предполагающей не стимулирование противостояния и раскола, не революционные изменения, а политику согласия и умеренности.
Народный блок Литвина потерпел поражение на парламентских выборах, не сумев преодолеть трехпроцентный барьер. Ряд экспертов готовы оценивать это поражение как фиаско самой идеологии согласия.
Автор этих строк возглавлял избирательный штаб Народного блока Литвина в Одесской области (к слову сказать, блок преодолел трехпроцентный барьер во все уровни советов). Опыт, полученный во время избирательной кампании, дает хорошую пищу для размышлений и позволяет сделать определенный вывод.
Он может показаться парадоксальным: идеология согласия лучше других отражает потребности современного украинского общества. Возникает вполне реальный вопрос — почему же тогда призыв к согласию, нахождению консенсуса в отношениях между разными политическими силами, между различными регионами, между регионами и центром не нашел должного отклика в сердцах и умах избирателей?
Причин тому немало и носят они как субъективный, так и объективный характер. Проще начать с субъективных. Народный блок Литвина, несмотря на то, что пытался позиционировать себя как идейно- программная сила, не смог избежать общей тенденции — привязки к конкретному политическому деятелю. Подобная привязка была продиктована временем. Народная партия, являвшаяся основой блока, находилась в политическом цейтноте, у нее был весьма низкий общеукраинский рейтинг при лимите времени.
Привязка к конкретному лицу, давая определенный выигрыш, делала эту политическую силу уязвимой. Очень и очень многое отныне ставилось в зависимость от активности ее лидера. И здесь в какой-то степени экс-спикер Верховной Рады проиграл конкурентам. Телевизионная картинка и рекламные ролики не могли компенсировать предвыборные туры по регионам и живого общения с избирателями.
Кроме того, бытует ложное представление о том, что идеология согласия и умеренность предполагает политическую пассивность. Напротив, позиция миротворца — это активная позиция, предполагающая не только работу в парламенте, но и вне его. К сожалению, в какой-то момент понимание этого факта было утеряно.
Не стоит забывать и о том, что в состав Народного блока Литвина входили не абстрактные партийцы, а живые люди с их страстями и привязанностями. Далеко не до всех активистов блока дошел глубинный смысл идеологии согласия, продолжали действовать прежние стереотипы, деление на «своих» и «чужих». Сыграло свою роль и то, что идеологию согласия считали оригинальной технологической находкой, но не более.
Что касается объективных причин, то они гораздо глубже и серьезнее.
Первое. Попытка выйти с определенной идеологией была предпринята именно тогда, когда объективно происходит процесс деидеологизации украинского общества.
Этот процесс происходит и в европейских странах, но совсем на другой основе. Там поочередная смена левоцентристских и правоцентристских партий, за редким исключением, не ведет к радикальной смене внутренней и внешней политики. Именно поэтому успехи политиков типа Йорга Хайдера, Пима Фортайна или Жана-Мари Ле Пена выглядят как своеобразный политический нонсенс, временная победа популизма над здравым смыслом, свойственным среднестатистическому европейцу.
В Украине же происходили отличные процессы. Парадоксально, но факт — переход на пропорциональную систему, в которой ключевая роль отводилась партиям как организующим, и, что не менее важно, идеологическим силам, произошел в тот момент, когда, собственно, роль идеологий в политической жизни стала сходить на нет.
Десятилетие ключевой темой избирательных кампаний была борьба против так называемой красной опасности. И власть, и находившиеся к ней в оппозиции национал- демократы видели в левых угрозу независимости и реформам. Коммунисты, составлявшие ядро левой оппозиции, были именно идеологической силой. Это делало политическую борьбу идеологической по своей сути. Но по мере того, как процесс становления независимого государства и рыночной экономики становился необратимым, падало и влияние идеологий.
Свято место пусто не бывает. Уменьшение влияния идеологий сопровождалось усилением роли политических технологий. В конечном итоге политтехнологи стали заменять не только программы партий, но и самих политиков. Не случайно по отношению к целому ряду политических партий стали применять определение «политический проект». В самом этом определении содержалось отношение к партии или политической силе как к временному образованию, своеобразному эксперименту, полигону по опробованию тех или иных технологических новшеств. Чаще всего такие проекты были похожи на первые цветы, которые появлялись под выборы и увядали сразу после них, принося участникам проектов материальные издержки и прибыли политтехнологам. Вполне понятно, что в этой ситуации говорить о нормальных политических партиях с нормальной идеологией и программой действий не приходилось.
Нельзя сказать, что парламентские выборы были абсолютно деидеологизированы. Определенная борьба идей и ценностей во время предвыборной кампании все же присутствовала. Но в реальности это была борьба за различные сегменты протестного электората. В этой борьбе броский лозунг значит гораздо больше реального предвыборного обещания.
Второе. Если относиться к событиям 2004 года как к революции, то логика любой революции показывает, что умеренные, в конечном итоге, оказываются между двух огней, образно говоря, «слева» и «справа», и вынуждены уступить силам, которые хотя бы на словах демонстрируют большую решительность. В этих условиях сторонникам идеологии согласия приходилось поступать подобно Василию Ивановичу Чапаеву, который на вопрос: «Вы за большевиков али за коммунистов?» — ответил: «Я — за Интернационал».
Доводы разума отступают перед громкостью фраз. Объяснить избирателю, который жаждет перемен с сегодня на сегодня, что для решения какой-либо задачи потребуется три четыре года, весьма сложно. Жажда экономического и социального чуда оказывается сильнее. Неважно, что через год, положенный для выполнения обещанного, станет понятной пустота предвыборных заявлений. Желание обмануть и непонятное желание быть обманутым порой являют собой притягивающие друг друга полюсы магнита.
Украинская политика не только провинциальна. Она еще и иррациональна. Из десяти избирателей девять вряд ли смогут вразумительно ответить на вопрос, почему они хотят в НАТО и не хотят в ЕЭП, и наоборот. Для большинства из них — это не более чем набор виртуальных реальностей, которые им активно создают политики.
Третье. Идеология согласия и умеренности рассчитана на существование в обществе определенной правовой культуры. Политика согласия (если она, конечно, не понимается как политика раздела сфер влияния между различными финансово-политическими группировками) предполагает в качестве механизма реализации законотворческую деятельность. Но согласитесь, что в стране, где присутствует правовой нигилизм элиты, с одной стороны, и правовая безграмотность граждан, с другой, пункты конкретного закона превращаются в абстракцию.
Если не выполняются те законы, которые есть, если положения одних законов в корне противоречат другим, если есть целая категория лиц, на которых полностью или частично распространяется статус неприкосновенности, то в этой ситуации оперировать правовыми понятиями весьма сложно.
В этих условиях идеология согласия имела низкие шансы на победу. Значило ли это, что те политики, которые приемлют данную идеологию, должны были отказаться от нее и взять за образец черно-белое восприятие ситуации в Украине? Тактически, возможно, и да. Но стратегически — определенно нет. Прежде всего потому, что политика и идеология согласия, как уже отмечалось, наиболее адекватны нынешним потребностям украинского общества, даже если само общество этого не замечает.
МИРОВОЙ ОПЫТ И УКРАИНСКАЯ СПЕЦИФИКА
История знает примеры, когда одна часть нации начинала воспринимать другую не как соотечественников, а как врагов. В свое время раскол Соединенных Штатов Америки на Север и Юг, на «янки» и «джонни» удалось преодолеть только победой одной из сторон.
Цивилизационный раскол в украинском обществе вряд ли приведет к реальному распаду страны. Но это не значит, что подобную ситуацию надо называть нормальной. Две избирательные кампании оставили на теле Украины глубокую рану. Излечить ее можно только длительным и упорным лечением.
Первый шаг к этому — достижение согласия и компромисса внутри украинской политической элиты. Но, к сожалению, когда наблюдаешь сам ход переговоров о создании парламентской коалиции, невольно приходит на ум знаменитая фраза русского философа Николая Бердяева: «Свобода есть испытание Силы». У отечественной элиты, пожалуй, впервые появилась возможность доказать, что она есть Сила, сила организующая, сила духовная, сила моральная, пройти реально испытание Свободой.
К сожалению, украинские политики ведут себя так, словно их оппоненты — внешние враги. Но хуже всего то, что подобный взгляд они пытаются навязать и тем украинским гражданам, которые их поддерживают. Оправдывается ли подобный подход логикой политической борьбы? Уверен, что нет. В политической борьбе всегда должно оставаться место для компромисса, для того чтобы прежде непримиримые оппоненты, пожимая друг другу руки, не вызывали у своих сторонников недоуменный вопрос: «А за что же мы боролись?»
В 70-е годы Италия переживала глубокий политический кризис. Активизация ультраправых и ультралевых, захлестнувший страну террор, паралич политической системы, частая смена правительств — все это ставило под угрозу ценности демократии. В этот период лидер итальянских коммунистов Энрике Берлингуэр предлагает «исторический компромисс» христианским демократам, которые были их постоянными оппонентами после окончания Второй мировой войны. Он говорит о «демократической альтернативе», «о возможном сотрудничестве и соглашении между народными массами, идущими за коммунистами, и народными массами, идущими за католиками». Христианские демократы и коммунисты садятся за стол переговоров, и лишь загадочная смерть лидера христианских демократов Альдо Моро от рук террористов из «красных бригад» кладет конец этому процессу. И, тем не менее, попытка установления «исторического компромисса» вошла в историю, когда идейно непримиримые оппоненты ради сохранения и развития демократии были готовы пойти на союз.
Специфика украинской ситуации состоит в том, что идеология согласия появилась как раз тогда, когда в результате политической реформы значительная часть властных полномочий перешла к коллективному законодательному органу — Верховной Раде. Но при этом Президент не стал английской королевой, которая царствует, но не правит. Напротив, из активного политического игрока, от воли и решений которого зависел баланс между различными финансово-политическими группировками, он имеет шанс превратиться в реального арбитра нации и гаранта Конституции. Но теперь политикам и стоящим за ними экономическим силам необходимо учиться самостоятельно договариваться о правилах игры.
Этим условиям как нельзя лучше подходит идеология согласия и примирения. История знает немало примеров того, как неспособность политических сил найти общий язык ради общественного блага приводила к весьма плачевному исходу. Выход из демократической неразберихи был один — переход к авторитарному правлению.
В некоторых случаях это имело позитивный итог. Советский историк А.З. Манфред писал: «Партийной разделенности, размежеванию на «патриотов» и «аристократов» Бонапарт противопоставлял объединяющее знамя французов. «Франция», «французский флаг», «французы» — это и были те широкие, надпартийные понятия, вокруг которых Бонапарт стремился объединить и сплотить большинство нации».
За 12 лет, прошедших после утверждения в 1946 году конституции Четвертой республики, во Франции сменилось 24 правительства, пока на волне алжирского кризиса генерал де Голль не сумел провести конституционную реформу, значительно усилившую прерогативы исполнительной власти.
В 20-е годы многие мыслители и политики Украины, анализируя итоги борьбы за создание независимого государства, приходят к выводу о необходимости отказаться от демократических концепций и в качестве наиболее приемлемых предлагают авторитарное или даже тоталитарное государственное устройство. Сегодня многие из этих идей, в принципе выглядевших на тот момент весьма актуальными в общеевропейском контексте, уже исчерпали себя. Но это не значит, что утратили актуальность многие, весьма точные, замечания о политических традициях украинской элиты и украинского народа. Одна из этих черт была подмечена идеологом украинского консерватизма и элитаризма Вячеславом Липинским, к идейному и литературному наследию которого обращаются и нынешние политики. Именно он весьма точно охарактеризовал такие черты украинской политической элиты как «анархичность» и «самоедство» («самопоїдання»).
К сожалению, эти черты во многом характерны и нынешним нашим политикам. В то же время нехватка политических лидеров, способных возглавить нацию (а не одну из ее частей), стать моральным и политическим авторитетом, оставляет лишь один путь — поиск внутринационального согласия. Эта идеология должна стать основой внутренней, а в ряде случаев и внешней политики Украины. В противном случае страну могут ожидать перманентные парламентские и правительственные кризисы, потеря управляемости государственным механизмом и, как конечный результат, потеря государственности.
РЕАЛИЗАЦИЯ ПОЛИТИКИ СОГЛАСИЯ
Практическая реализация политики согласия предполагает собой конкретные направления.
Во внешнеполитической сфере — отказ от жесткой привязки к тому или иному геополитическому вектору, если говорить о современном этапе, то отказ от форсированной евроатлантической интеграции. Общество к ней не готово. Если в странах Восточной Европы, в прибалтийских государствах идея вступления в НАТО в какой-то степени была консолидирующей, то в наших условиях она лишь усугубляет раскол. С другой стороны, активизация восточного вектора внешней политики. Отношения с Россией следует лишить идеологической основы и перевести исключительно в прагматическую плоскость, даже в том случае, если сама Россия пытается строить отношения с Украиной в соответствии с определенной идеологической схемой. Нельзя строить внешнюю политику исключительно на желании насолить «москалям».
Столь же прагматичными должны быть и отношения с нашими союзниками из числа бывших союзных республик. Введение новых таможенных правил на приднестровском участке украинско-молдавской границы при всей формальной оправданности данного шага не принесло Украине ощутимых выгод. Вместо интеграции идет обратный процесс: Молдова обособляется от Украины.
Во внутренних делах ключевым элементом политики согласия должно стать эффективное управление регионами, а региональная политика отнесена к приоритетам государственной политики. Речь идет не только о децентрализации государства, передаче полномочий местным властям и реформировании бюджетной системы. Особое значение сегодня должно предаваться развитию внутрирегиональных связей. Как отмечают специалисты Национального института стратегических исследований, рост региональных диспропорций в Украине сопровождается растущей социально-региональной дезинтеграцией, которая составляет угрозу экономической безопасности и социально-политической целостности государства. Ее характерные черты — сокращение оборота материальных и трудовых ресурсов между регионами, усиление попыток продовольственного самообеспечения, замыкание финансовых потоков внутри регионов. Не меньшую угрозу представляет и дезинтеграция гуманитарного пространства, о чем, среди прочего, свидетельствует и сокращение межрегионального пассажирооборота. Политическое противостояние способно только усугубить ситуацию. В этих условиях именно государство и власть должны стать эффективным посредником в налаживании межрегиональных связей, в «сшивании» страны с помощью экономических методов.
Одной из важнейших составляющих политики согласия должна стать реорганизация социальной сферы. Безусловно, борьба с бедностью остается среди приоритетов. Однако гораздо большее внимание следует уделять тем, кто способен прокормить себя своим трудом. Сегодня никого не убедишь цифрами, свидетельствующими о низком уровне официальной безработицы в Украине. Всем известно и о существовании трудовой миграции, и о скрытой безработице. Вместе с тем происходит естественный процесс старения кадров — как рабочих, так и инженерных, в промышленном производстве, который в ближайшем будущем обретет, если уже не обрел, катастрофические последствия. Низкие зарплаты в интеллектуальном секторе экономики — науке и образовании — делают их мало привлекательными для выпускников вузов, которые предпочитают более высокооплачиваемые профессии работников физического труда.
В этом вопросе во многом также проявляется инерция мышления и подходов. Автоматическое повышение зарплаты неспособно решить эту проблему. Система оплаты труда во многом осталась неизменной еще с советских времен. Необходимо ее коренное реформирование, например, введение почасовой оплаты, выведение зарплаты из тени.
Реформирование заработной платы напрямую связано и с другими видами социальной помощи, в частности с выплатой пенсий. При нынешней демографической ситуации нагрузка на каждого работающего только увеличивается.
Кроме того, существующий социальный разрыв между очень узким кругом людей, имеющих сверхдоходы, и остальной массой граждан подобен язве, разъедающей плоть общественного организма. Поэтому стремление к социальной однородности, к увеличению доходов трудящихся может рассматриваться как одно из средств упрочения государственности.
И наконец, политика согласия невозможна без установления действенного контроля граждан над властью, прежде всего местной. Переход к пропорциональной системе выборов органов местного самоуправления только углубил пропасть, разделявшую людей, ответственных за принятие решений, и людей, ради которых эти решения должны приниматься. Лишение депутатов местных советов статуса неприкосновенности сделало их открытыми для контроля «сверху», т.е. со стороны государства и правоохранительных органов. Но за ними сохранился статус бесконтрольности «снизу», со стороны избирателей. Механизм отзыва депутата не работал и в прошлые годы. Сегодня этот механизм напрочь ликвидирован.
Идеология согласия нужна обществу. Не беда, что сама идея не вполне соответствовала конкретным политическим реалиям. У нее есть будущее. И общество, и политики осознают ее необходимость и сумеют преодолеть инерцию мышления. Главное, чтобы это произошло как можно раньше.
