Семьдесят два сумасшедших депутата из разных парламентов европейских стран неделю назад выписались из страсбургской больницы и до января разьехались на домашний режим. Среди них и я.
Группой сумасшедших, а также серой массой маргиналов мы были названы руководителем российской делегации в ПАСЕ в связи с тем, что наши подписи стояли под предложением пересмотреть полномочия этой делегации. Такие санкции предусмотрены регламентом ПАСЕ. В данном случае в связи с тем, что государство Россия не выполнило ни одного требования по преодолению последствий войны с Грузией и продолжило укрепление собственных позиций в отторгнутых от Грузии регионах. Российские депутаты публично заявили о своем отказе придерживаться требований Ассамблеи. Таким образом, в течение года никто не смог попасть на территории, которые «держат» российские войска, никто не смог оценить и должным образом осудить преступления этнических чисток, беженцы не получили ни микрона надежды на возвращение домой, а гуманитарная катастрофа получила постоянную прописку, страна Грузия уменьшилась в размерах — и никто ничего не смог сделать для того, чтобы суверенность этого государства была защищена.
Почему 72 человека, потребовавшие адекватной реакции на все это, получили такой диагноз?
Потому, что доктор Косачев, руководитель российской делегации, каким-то странным образом уже догадывался, о чем вскоре напишет в своем докладе господин Андреас Гросс. Именно его назначили докладчиком в Мониторинговом комитете с подачи именно россиян. Швейцарский депутат, который в последнее время перестал скрывать свою безоговорочную симпатию ко всем действиям российской делегации, написал в своем докладе слова, которые перевернули с ног на голову былые представления о том, что же такое Совет Европы. Буквально так: «Совет Европы — это не «Дом Демократии», а скорее что-то вроде больницы демократии, и процесс лечения в нем не может базироваться на изгнании больных и раненых». Можно, конечно, отметить, что Россию тут в полемическом запале тоже, получается, назвали больной, но ее делегация не обиделась, а рукоплескала. Потому что дальше в докладе господин Гросс практически вынудил Ассамблею признать, что ее резолюции — это лишь только мнение, к которому можно прислушиваться, а можно не обращать внимания. И что резолюция по войне практически была принята ошибочно, так как не базировалась на достоверных исследованиях причины войны. В этом месте захотелось попросить у местного персонала дополнительную порцию лекарства. Но вдруг подумалось — а кто в этой больнице, собственно, врач? Кто его сюда трудоустроил? И что если под белым халатом на самом деле переодетый пациент? Кто тут чем болен, наконец? До сих пор ведь, вроде, все члены Совета Европы были равны... Господин Гросс знал ответ и на этот случай: он сообщил, что брали-то сюда в члены не тех, кто согласен был соответствовать европейским правилам и стандартам, а тех, кто был, вообще-то, недоразвит. Поэтому теперь надо им терпеливо объяснять — дескать, ай-я-яй, нехорошо бросаться бомбами в соседа, нехорошо выгонять из дома хозяев и жить там, и спать в их кровати, а если все-таки вам, пациент, это хорошо, то и пожалуйста, то и ладно, так сказать. Нужно, пишет господин Гросс, уважать несогласие. На 60-м году жизни Совета Европы это было-таки новое слово о том, как следует принципиально защищать права человека.
На летней сессии ПАСЕ с тем же пафосом и те же люди пытались гневно выгнать из-за стола переговоров нашу, украинскую, делегацию. За простое расхождение во взглядах Украины и ПАСЕ на процесс избрания судьи. Те же господа требовали лишить нас полномочий, так как, дескать, украинские депутаты не умеют влиять на свое правительство в этом вопросе.
В случае с российской делегацией господин Гросс сейчас написал, что депутаты Думы справиться со своим правительством не в силах, потому наказывать их не за что. И стало мне обидно за Россию. За родину Чайковского и Достоевского. За журналистов, которым закрыли рот. За правозащитников российских, которых убивают — и мир не вскрикнет от ужаса. За милых моему сердцу российских друзей, которые за год не дождались у себя в жизни ни единой реформы, зато получили перспективу воевать в соседних странах. Обидно стало из-за того, что их шанс зажить настоящей демократической жизнью — в кармане у этих кремлевских господ, которые уселись медведем на шею Европе и мирно предлагают ей продолжать «конструктивный» диалог с этой «точки зрения»...
Когда мы разъезжались из своих больничных страсбургских палат, один не до конца здоровый депутат в приступе горячки обронил, что на месте больницы в следующий раз, когда вернемся, глядишь, уже будет кладбище, мертвые с косами, так сказать...
А когда я дописывала эти слова — по телевизору на брифинге в Верховной Раде, судя по всему, впервые в своей жизни, выступал депутат от партии регионов Царев. Он с гордостью пытался сообщить на каком-то странном языке, что в Европе стали понимать — в Украине «насаждается нетерпение» (так он сказал), и что ему не дают здесь «пользоваться русским языком». Он с депутатом Колесниченко, дескать, Европе об этом наябедничал. А депутат Колесниченко добавил, что, поскольку в наших школах преподают на украинском, то Украина дебилизируется, потому что ей насаждают чужой образ жизни.
Я поняла, что ничего хорошего меня не ждет на домашнем режиме. Потому что вслед за нами послали, кажется, санитаров. Для непосредственной работы с больными и ранеными на местах.
Ой, кажется, я написала все это по-русски...Точно не напечатают.
