Институт истории Украины Национальной академии наук — ведущее государственное учреждение уже более 25 лет институт возглавляет известный не только в Украине, но и за ее пределами историк, академик НАН Украины Валерий Смолий. Круг его обязанностей является очень обширным. Это — выдвижение, продвижение и координация научных проектов по объему почти всех эпох и периодов нашего прошлого: от истории Древней Руси-Украины до новейшей истории страны уже за период независимости.
Но помимо этого, как и каждого историка, академика В. Смолия волнует интеллектуальный продукт, который появляется в процессе длительных и кропотливых студий. Речь идет о ценных, временами действительно уникальных книгах, которые, несмотря на разного рода проблемы, препятствия, в частности финансовые проблемы, постоянно готовит и публикует институт (мы стараемся рассказывать читателям «Дня» о каждой такой содержательной издательской новинке).
1 января 2020 года Валерию Андреевичу Смолию исполняется семьдесят лет. Корреспондент «Дня» встретился с уважаемым ученым и обсудил с ним в сжатом и «компактном» формате ключевые проблемы и вызовы, которые появились на просторах современной украинской Клио.
1. Профессиональный историк — не является обычным автором-корреспондентом, а является интеллектуалом с оригинальным миропониманием, высокой исследовательской культурой и собственным пониманием прошлого
— Уважаемый Валерий Андреевич! Начнем с несколько, возможно, нестандартного «вопроса»: историк-профессионал, по вашему мнению, — это «обычный», если так можно выразиться, человек, должны ли ему быть присущи какие-то специфические черты? Если да, то какие?
— Думаю, что такие черты есть. Рискну выразить мнение, что профессиональный историк не является обычным автором-корреспондентом, а является интеллектуалом с оригинальным миропониманием, высокой исследовательской культурой и собственным пониманием прошлого. Это ученый, который осмысливает, конструирует и представляет как процесс разворачивания цивилизаций и культур, так и роль исторического человека в отличных средах и разных срезах истории. Кроме того, профессиональный историк понимает, видит и даже чувствует место человека в переменчивом круговороте разных исторических эпох. Следовательно, когда речь идет о профессионале, то мы имеем в виду не столько личность с соответствующей профессиональной подготовкой, то есть определенным дипломом, сколько ученого-мыслителя, который может трактовать и оценивать не отдельные факты, события, а широкую, пеструю и противоречивую палитру прошлого.
Более того, ученый такого масштаба должен быть способен создать высококачественный интеллектуальный продукт, который будет конкурентным, подчеркиваю, в пространстве социогуманитарного знания. Поэтому профессиональный историк — это не только адепт Клио, а ученый-гуманитарий, который использует междисциплинарные исследовательские стратегии, познавательные новации и инструменты, которые происходят из разных сфер как «чистой истории», так и чуть ли не всех гуманистических и общественных дисциплин. Конечно, такие критерии достаточно жестки и высоки, но без этого — никак.
— В известной мере личный вопрос. Как вы стали историком, какие факторы способствовали выбору именно такой профессии?
— Наверное, нельзя утверждать, что буквально с малых лет стремился стать именно историком. Это было бы неправдой. Заинтересованность историей появлялась наподобие последовательной эволюции. Все начиналось с увлечения хорошей художественной литературой, историческими романами (например, блестящими произведениями Михаила Старицкого), наследием Пантелеймона Кулиша (хотя и несколько позже, потому что в 50-х и в первой половине 60-х годов этот автор был запрещен). Эти произведения продуцировали одну из важнейших черт, которые нужны историку, — колоритное и багатое воображение, чтобы составить общую картинку прошлого.
Был — это может это показаться странным — еще один автор, который стимулировал мой интерес к истории. Это — Михаил Стельмах, когда-то знаменитый писатель, а в настоящее время — уже подзабытый, как сейчас модно говорить, «отброшенный на маргинесы». Я считаю его творчество явно недооцененным. На первый взгляд, классик «соцреализма», но, помимо уникально чистого народного украинского языка (а в те времена это уже незаурядная ценность), из его произведений предстает пестрая и трагическая украинская история ХХ века. Неприкрашенная, суровая, однако такая, какой она была или представлялась. Перечитайте «Четыре брода», «Правду и кривду», в конце концов, «Кровь людскую — не водицу» — и убедитесь в этом.
Кстати, пример Михаила Стельмаха как интеллектуала советской эпохи является показательным, поскольку демонстрирует то, что нельзя осмысливать личность в истории в каком-то одном ракурсе. В этом несравнимая притягательность, привлекательность истории, которая постоянно открывает иные плоскости, контексты, перспективы, возможности. Правда, это нуждается в тяжелом, изнурительном труде, чтобы эти черты и образы проступили, открылись, появились перед глазами.
Но вернемся к нашему разговору. Достаточно часто мне приходит в голову, что верят писателю или художнику значительно больше, чем профессиональному историку. Отмечу, что в свое время я был научным консультантом таких известных романов, как «Я, Богдан» Павла Загребельного и «Яса» Юрия Мушкетика. Поэтому могу посмотреть на, так сказать, творческую «мастерскую» исторической беллетристики незаангажированным глазом.
2. Я убежден, что совокупность фактов истории дает возможность объективно подойти к реконструкции правдивого исторического процесса.
— Утверждают, что все мы в настоящий момент вступили в эпоху «постмодернизма», более того, в эпоху «постправды». И что это, безусловно, влияет и на историческую науку и на тех, кто ею занимается. Как вы думаете, существует ли сегодня объективная беспрекословная правда истории — или это уже только миф?
— По моему мнению, мы в целом пережили эпоху «постмодернизма». Она зацепила нас не так сильно, как можно было ожидать. И слава богу. Хоть определенное влияние здесь, конечно, было. Конечно, не стоит полностью игнорировать постмодернистские влияния, однако уместно их воспринимать критически, прежде всего включать в более широкие культурные, познавательные, гуманитарные контексты.
Что касается исторической «правды», то это архаичное представление. Думаю, что совокупность фактов истории, подтвержденных репрезентативными источниками, дает возможность более-менее адекватно и объективно реконструировать прошлое. Впрочем, стоит принять во внимание, что историческое и в целом социогуманитарное знание является вариативным и версийным по своей природе, то есть продуцирует определенное пространство интерпретаций, толкований, прочтений.
Однако, отмечаю, речь идет о вариативности, операющейся на соответствующие исследовательские стратегии и фактографический материал, а не о конъюнктурных и новомодных версиях т. н. «экспертов-аналитиков», которые легкомысленно считают себя специалистами по всем периодам и эпохам национальной и мировой истории, погуглив часик во всемирной сети. Тем более целесообразно учитывать, что каждый исторический человек представляет отдельный и своеобразный мир прошлого, который постичь можно лишь в процессе многолетних исследований. Недаром мы часто говорим о коллегах, что он/она блуждает в пространстве античности, Древней Руси, Украины-Гетманщины или времени национально-освободительной борьбы. Это — неповторимые, уникальные, красочные и очень интересные миры истории, которые привлекают и возбуждают воображение, но вместе с тем нуждаются в корректной, взвешенной, профессиональной оценке.
3. Творческий подход. Именно таким образом мы сможем интегрироваться в европейское гуманитарное пространство.
— Какими, с вашей точки зрения, являются основные, основополагающие проблемы, предстающие сейчас перед украинской исторической наукой?
— Как по мне, историкам в настоящий момент крайне необходимо продуцировать или творить современный интеллектуальный продукт, на уровне требований и вызовов ХХІ века. Стоит работать над понятийным аппаратом, применять новейшие стратегии, ориентироваться на современные познавательные образцы, экспериментировать и искать собственную манеру, оригинальный стиль изложения, постоянно корректировать и обновлять проблемы и сюжеты своих исследований.
Но должен выразить и предостережение. Конечно, современная западная историография имеет весомые достижения, которые многие считают образцовыми. Но появляется вопрос: целесообразно ли механически, слепо, бездумно и молниеносно копировать эти концепции, которые появились на другой социокультурной почве, в другой культурной и интеллектуальной атмосфере? Ведь любая копия на ниве познания априори является хуже, чем оригинал. Следовательно, с определенным скептицизмом воспринимаю механические попытки применять западные конструкты, точнее нарядить наше прошлое в вестернизованные одежды. Это не значит, что нам не стоит воспринимать и употреблять эти концепты, стратегии, методики, образцы. Но как? Прежде всего, уместно соотнести их с нашим материалом, в частности посмотреть как это «работает», задуматься об их адаптации, предложить собственные новации к западным концептуальным предложениям и, в конце концов, подготовить и представить собственный высококачественный интеллектуальный продукт! К тому же новейшие исторические периоды драматично актуализируют и обостряют поиски в репрезентации нашего места на культурной и интеллектуальной карте мира. Оставить отметку на этой карте можно лишь собственным, а не скопированным или заимствованным интеллектуальным продуктом.
4. Историк всегда находится в треугольнике: власть — ученый — общество.
— Не могу не спросить вас об отношении к советскому наследию. Ваш взгляд на эту проблему как историка.
— Целесообразно исходить прежде всего из того, что советское наследие объективно существовало и де-факто существует, хоть и в измененном виде, и сегодня. И относиться к нему нужно спокойно, взвешенно, критически, без избыточных эмоций и идеологических крайностей, как к последствиям соответствующего времени. Эту базу, если она достоверна и более-менее репрезентативна, стоит использовать. Сложнее с исследованиями или текстами, в которых обязательно содержался идеологический пласт, который нужно выделять или по крайней мере адекватно оценивать. Однако наработки ряда ученых, таких как Федор Шевченко, Елена Апанович, Елена Компан и ряда других историков, которые творили в советские времена, — это хорошее творческое наследие, хоть и с отметкой советского времени, которое мы должны хранить, осмысливать и уважать. В конце концов, стоит без недомолвок отметить, что советский период — это прошлое.
— Историк и власть. Как вы прокомментируете эту проблему и порожденные ею соответствующие коллизии?
— Дело в том, что историк всегда находится, хочешь не хочешь, в треугольнике: ученый — власть — общество. Конечно, на плоды его труда влияют общественные запросы, культурные настроения, медийная и информационная конъюнктура. Это, по-видимому, неминуемо. Власть нуждается в знаниях и навыках историка с целью создания новой идеологии, воспитания патриотизма, решения болезненных проблем советского прошлого (репрессий, чисток, голодомора, военных потерь и просчетов, преследований инакомыслия времен «развитого социализма» или т.н. «застоя»), а также борьбы за «давнее наследие». Принципиальным достижением нашего времени является то, что, сотрудничая с властью, современный украинский историк не чувствует прежнего идеологического или административного давления со стороны властных структур, а скорее испытывает чувство ответственности за свои действия и слова в такое непростое для страны время.
Но хочу предостеречь, учитывая разнообразные медийные, коммуникативные роли современного публичного интеллектуала, прежде всего обязанность историка — быть честным. Историку стоит всегда думать о том, какое интеллектуальное наследие достанется потомкам — поточные заметки, конъюнктурные тексты, серые, невыразительные исследования или самобытные исторические записи с научными образами и авторской концепцией постижения прошлого.
