Вот и Бунину, вскоре после Ленина, исполнилось 130
лет со дня рождения. Великие одногодки не были знакомы, никогда не встречались,
жили параллельной жизнью. Тем не менее именно они олицетворили собой исторический
разлом России в ХХ веке. Вождь ни разу не упомянул писателя в своих произведениях,
зато Бунин помнил и ненавидел Ленина.
ПАРАЛЛЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ
Оба они вышли из дворян. Правда, род Буниных происходил,
по словам самого писателя, из «древнего дворянства», и Иван Алексеевич
«всю жизнь чувствовал эту знатность, гордясь и радуясь», а дворянство Ульяновых
началось только с Ильи Николаевича, заслужившего его усердной службой,
и Владимир Ильич оборвал его собственноручно. Бунин вошел в историю Князем
русской литературы, а Ленин — упразднителем сословных званий, в том числе
дворянского, и титулов, в том числе — княжеского.
С юности Бунин, еще не зная о существовании Ленина, отверг
избранную тем революционную борьбу «на пользу общества» и, подобно своему
литературному герою Арсеньеву, постигнуть не мог, почему «должен принести
себя в жертву какому-нибудь вечно пьяному слесарю или безлошадному Климу».
И Бунин, и Ленин уже в молодости знали, что призваны писать.
«Я жил затем, чтобы писать...» — это кредо Бунина. «Писать! Вот о крышах,
о калошах, о спинах надо писать, а вовсе не затем, чтобы «бороться с произволом
и насилием, защищать угнетенных и обездоленных...». А Ленин писал именно
«затем», то есть чтобы «перевернуть Россию».
В 1900 году Бунин выпустил сборник стихов «Листопад», а
Ленин — газету «Искра»; в 1903 году Бунин получил за сей сборник свою первую
Пушкинскую премию, а Ленин создал большевистскую партию; в 1909 году Бунин
удостоился второй Пушкинской премии и был избран почетным академиком, а
Ленин встретил Инессу Арманд и издал «Материализм и эмпириокритицизм».
В 1917 году Ленин, возвратившись из эмиграции, озаботился созданием государства
Советов рабочих, крестьян и солдатских депутатов, а Бунин искренне сокрушался
в дневнике: «Волю «свободной» России почему-то выражают только солдаты,
мужики, рабочие. Почему, например, нет совета дворянских, интеллигентских,
обывательских депутатов?». Потрясающее разномыслие. После победы Октябрьской
революции и полного торжества Ленина в бунинских записях то и дело появляются
горькие фразы: «... Выхода нет! Чуть не весь народ за «социалистическую
революцию»... Народ возненавидел все... Сильно плакал... Была Россия! Где
она теперь?».
Вероятно, это совпадение, но именно весной 1918 года, когда
Ленин въехал в Кремль во главе Советского правительства, Бунин уехал из
Москвы в Одессу, поняв окончательно, «что дышать с большевиками одним воздухом
невозможно». Однако ненавистные Бунину красные, выдворив из города иностранных
интервентов, белогвардейцев и др., опять настигли писателя, и он вынужден
был прожить «пять несказанно мучительных месяцев под большевиками», беспощадно
раздраконенными в «Окаянных днях». Наконец в начале 1920 года Бунин с женой
— Верой Николаевной Муромцевой — «навеки простился с Россией».
Но Бунин считал себя не беглецом — изгнанником. Об этом
объявил всему миру при вручении ему Нобелевской премии в 1933 году: «Ибо
кто же я? Изгнанник, пользующийся гостеприимством Франции...».
ОКАЯННАЯ НЕНАВИСТЬ
Когда Бунин впервые показал Галине Кузнецовой свои «Окаянные
дни», та записала: «Как тяжел этот дневник! Как... тяжело это накопление
гнева, ярости, бешенства временами». Действительно, вулканический антибольшевистский
гнев, словно магма, застыл в бунинских дневниках. Это впечатляет, ибо писатель
считал, что «нет ничего лучше дневников — все остальное брехня!».
В «Окаянных днях» Бунин назвал Ленина «Каином России»,
а большевиков «прирожденными преступниками», которых в мире не было «подлее,
кровожаднее, гаже» и которые «готовы на погибель половины русского народа».
Хотя тут же он писал о своей «свирепой жажде погибели» тех, кто противостоял
белым, интервентам, не желая понять, что речь действительно шла о более
чем половине народа русского. Молил о том, чтобы в Одессу, занятую красными,
«ворвался хоть сам дьявол и буквально по горло ходил в их крови».
Накал бунинской неприязни к Ленину не спадал и в эмиграции.
Скажем, в конце 1922 года в Берлине на дружеском вечере по поводу гастролей
МХАТа В. Качалов прочитал стихотворение В. Маяковского. Когда он закончил
под аплодисменты присутствующих эмигрантов и стало тихо, Бунин громко сказал
жене: «Поедем, а то, пожалуй, еще будут читать и ленинские речи». В этом
прорвалось бунинское неприятие практически всех советских поэтов и писателей.
Вскоре после смерти Ленина и переименования Петрограда
в Ленинград Бунин напророчил, что на все большевистское «в свое время непременно
падет... Божий гнев... На все эти Ленинграды падет огонь и сера...»
«ЗЛОЙ НАРОД» И «КОМАНДУЮЩИЕ КЛАССЫ»
Все дело в том, что Бунин отрицал деление общества на эксплуататоров
и эксплуатируемых и признание народом только последних. В предреволюционном
1916 году он писал: «...Это идиотское деление народа на две части: в одной
хищники, грабители, опричники, холопы, царские слуги, правительство и городовые,
люди без всякой чести и совести, а в другой — подлинный народ, мужики,
«чистые, святые, богоносцы, труженики и молчальники»... Тем более, что
автор «Деревни», вскрывший беспросветную косность сельской жизни, хорошо
знал, что против «первой части» народа «злобой мужики тайно полны». Но,
по мнению Бунина, в крестьянской России «народоправство» невозможно — у
мужиков нет знания своего государства, ощущения его, — русской земли, а
не своей только десятины. «Злой народ! Участвовать в общественной жизни,
в управлении государством — не могут, не хотят за всю историю».
Естественно, что в глазах Бунина большевики были плебеями,
замахнувшимися на духовную, аристократическую элиту, интеллектуальный цвет
общества.
— Народу, революции все прощается... А у белых все отнято,
поругано, изнасиловано, убито — родина, родные колыбели и могилы, матери,
отцы, сестры...
Ленин отреагировал в свое время на такое восприятие величайшего
социального катаклизма, заметив о книге другого писателя — А. Аверченко:
«Так, именно так должна казаться революция представителям командующих классов».
Впрочем, если глубже вчитаться в самого Бунина, то натолкнешься на его
знаменательное рассуждение о том важнейшем человеческом чувстве, «которое
вложено в каждую душу и будет жить вовеки, — чувство священнейшей законности,
священнейшей необходимости конечного торжества добра над злом и предельной
беспомощности, с которой в свой срок зло карается».
Разве не в этом объяснение народного возмездия в Октябрьской
революции, как и предельной его беспощадности?
... Что и говорить, Бунин был одним из самых едких, злых
и самых тенденциозных, пристрастных оппонентов Ленина. Но писатель был
абсолютно прав, что «настоящей беспристрастности все равно никогда не будет».
«А главное, — пророчески написал Бунин в «Окаянных днях», — наша «пристрастность»
будет ведь очень и очень дорога для будущего историка. Разве важна «страсть»
только «революционного народа»? А мы-то что ж, не люди, что ли?»
