Этой весной, приблизительно за месяц до смерти, моя мама категорически отказалась от компотов, соков и даже магазинной сладкой воды, которую раньше особенно любила. Зато не могла напиться холодной колодезной воды, такая она была ей вкусная.
И хотя в нашем дворе давно стоит колонка, однако воду в самый сильный мороз, который так донимал в этом году, вынуждены брать из старого колодца. Колодец давно врос в землю, старая дощатая крыша посерела от времени.
— Сколько ему лет?.. По-видимому, около ста, если не больше, потому что он был и до меня, — говорила мама, которой в последний день рождения, 3 февраля, исполнилось 84 года.
Колодец на нашей улице в моем родном Лаврове называют Закоштуевым. Такую фамилию носила едва ли не самая богатая в Лаврове крестьянская семья, которая только пахотной земли имела 23 гектара. Больше имели, конечно, владельцы наших плодородных земель князья Любомирские, на чьих хмельниках (а хмель князь поставлял на собственный пивзавод в Варшаву) теперь стоит наша хата. Родители специально строились (это было уже в середине 50-х годов прошлого века) на «ничейной» земле. Мы имели свой родовой хутор, но во Вторую мировую Лавров постигла большая трагедия: село почти полностью было сожжено немцами. Так оккупанты отомстили за «ребят из леса»: немногочисленный отряд УПА несколько раз стрельнул по немцам, а люди остались без хат... На месте пожарища мама выкопала землянку, в которой еще и я родилась. А когда надумали строить дом, то взобрались на холмик над центральной дорогой, на ничейное, потому что люди до сих пор помнят, где чьи земли...
Закоштуев в Лаврове не стало после войны. Но фамилия эта часто звучала в разговорах. И как ей было не звучать, если их подворье было когда-то рядом с нашим нынешним, если и по воду вся улица ходила к их колодцу. Помню мужиков, целый день снующих с ведрами на коромысле... Я всегда знала, что на месте соседской хаты когда-то стояла хата Закоштуев, что здесь же у них был маслозавод. Масло с лавровской маркой также отправлялось в Варшаву. Расфасовывали его в пачки по 250, 500 граммов и килограмму. Двое мужчин крутили бочку, в которой сбивалось масло, а всего на хозяина, Никиту Закоштуя, работало на заводе 5 человек. Чтобы промыть тонну масла, которую производили Закоштуи, нужно было много воды. Ее таскали не ведрами, а цепляли к цепи бидоны.
Бьют на дне колодца три источника, но есть там и деревянное дно: видели, когда чистили. Даже в самую сильную жару, когда пересыхали реки и все колодцы в Лаврове, в Закоштуевом вода была. За то, что люди брали из него воду, они должны были отработать на Никиту один день в год. Воду из колодца брали только для кухни и питья, а для скота и других хозяйственных нужд — «на желобе», в долине.
Закоштуи — испокон веков лавровская семья, а вот женой у Никиты была, как вспоминала мама, цыганка «шатровая» (то есть из кочевых цыган). Богатая, потому что имела золото, но очень скупая. Никогда не давала наймитам поесть (хотя другие хозяева всегда кормили), а моя мама тоже работала на Закоштуев: убирала в хате, обрабатывала огород... С приязнью вспоминала самого известного из этого рода — Анания Закоштуя, который не только хорошо относился к наймитам и хорошо им платил, но и воспитывал в лавровцах национальное, как сейчас бы сказали, сознание... Анах, как его называли, учился в Луцкой гимназии, что могли позволить себе очень небедные люди. Впоследствии он стал краевым проводником УПА на волынской территории и бесследно исчез в водовороте национально-освободительной борьбы.
За сына пострадала и вся семья. Стариков — Никиту и Палажку — вывезли в Караганду. Хозяин там и умер, а его жена пешком (!) в солдатских ботинках на босую ногу пришла из Караганды в Забороль к родственникам. Сын Николай лежит под луцкой тюрьмой, расстрелянный энкаведистами 23 июня 1941 года. Дочь Мария выехала в Польшу, потому что была замужем за польским осадником. Степка умер в Сибири, Лену вывезли из Караганды еще куда-то дальше... Смогла вернуться, но не в Украину, а в Белоруссию только одна из четырех дочерей, Тина. Теперь из большого рода слышно только о дочери Тины Галине Закоштуй-Табаковской, которая в ссылке нашла себе мужа из литовских «лесных братьев» и живет в городе Электренай.
Она переписывалась с моей мамой. Вот что писала после того, когда кто-то из знакомых послал ей в Литву вырезку из моей статьи «Лавровскую землю и в Германии знают». «Смотрю на фотографии и вспоминаю родной Лавров... Даже не читая еще статьи, только глянула на фото и говорю маме: «Это же из Лаврова Макар Некритюк, а за ним — не Хвещук ли Левко часом?.. Где молодая в лентах, не дядька ли Ананий это фото делал?.. Знаю, что он в Лаврове сделал много снимков. Очень красиво написано о селе, и хочется еще раз побывать в Лаврове. Село часто мне снится: и дедушкина хата, и колодец возле нее, и каштан на холме... Из Лаврова кроме вас мне некому больше писать. А так хочется знать, как живет теперь село. Все ищу следы дяди Анания. Хочу знать, где он сложил свою голову... Брат мой Вадим живет в Крыму, он писал, уж не знаю, куда, про землю дедову. Дали ответ, что у Закоштуя земли не было и нет. А маме моей уже 95 лет, и она же все помнит... Посылаю вам несколько снимков, пусть они и вам напомнят нашу историю. На одном — праздник Шевченко возле нашей церкви. Теперь, наверное, его в Лаврове и не отмечают?.. Есть у меня много снимков о селе, смотрю на них и со слезами вспоминаю Лавров...»
День памяти Шевченко в нашем селе и правда сейчас уже не является массовым праздником. А Закоштуев колодец и старый каштан возле него сохранились. Нет только самих Закоштуев, и мамы моей уже нет.
