Этических решений может быть несколько. Первое условно
можно назвать «награда свыше». Награду, как известно, нужно заслужить,
на чем и строится сюжет фильма. «Жил на свете человек скрюченные ножки…»,
который, несмотря ни на что, старался целый век гулять не по «скрюченным
дорожкам», как ему предписано, а по прямым. Человеку этому долго не везет,
но зато потом ба-бах — и сразу все (все — это любовь и деньги, но любовь
главнее). Так произошло с героиней «Fast Food, Fast Women» («Быстрая еда,
доступные женщины», режиссер Амос Коллек, США, 2000-й год), показанного
в програме «Lucky Day». С одной стороны, у нее вроде бы все нормально —
и работа хоть официанткой в забегаловке Fast Food, но любимая, и 60-летний
бой- френд, хоть и любимый, но женатый. И вот в один прекрасный день она
спасает старушку на улице (вроде можно было бы не спасать, мимо пройти),
получает хорошенько по голове, а на следующий день выясняется, что какая-то
весьма отдаленная родственница оставила ей в наследство 15 миллионов американских
долларов. Кино, казалось бы, не больное, без извращенских вывихов, но оставляющее
ощущение меланхоличной припаренности — собственно, как и главная героиня,
эдакий сильно простуженный ангел. Если бы на получении умопомрачительного
наследства история закончилась, то, пожалуй, получилась бы очередная штампованная
мелодрамка, правда, с незаурядной женской ролью (с Анной Томсон Коллек
также снял «Сью» и «Фиону»). Но Коллек по-модному выстраивает решения:
оказывается, главное, не старушку спасти, главное — не мелочиться. Получив
15 миллионов, можно не только купить «маєток» с зебрами и жирафами (очень
точный украинизм в русском тексте употребил переводчик на фестивале. Кстати,
в отличие от многих других фестивальных фильмов, версия перевода «Fast
Food, Fast Women» была настолько филологически чуткой, что ее следовало
бы канонизировать, а имя переводчика вписать большими буквами в титры.
Справедливости ради стоит сказать, что творчество переводчика не всем пришлось
по вкусу. Особо раздраженным зрителям (странно, что среди них были и журналисты,
по роду деятельности обязанные чувствовать слово) следовало обратить внимание
не только на обилие нецензурной лексики, но и оценить виртуозную уместность
ее употребления). Но можно и, забыв про понты, пойти и помириться с любимым
человеком — к чему мелочиться, кто кого первый обидел? Да и с работы, которая
нравится, уходить вовсе необязательно — у тебя же целых 15 миллионов свободы,
вот и соответствуй ей: хочется — работай и дальше официанткой в своей Fast
Food- харчевне. Неимоверным финалом режиссер намеренно пытается сбить зрителя
с уверенности в реальности событий: а уж не примерещилось ли это все замечтавшейся
невезучей официантке?
Другой фильм «Гарри: друг, который спешит на помощь» (Доминик
Молл, Франция, 2000-й год) тоже иногда напоминает историю об исполнении
желаний. Как пел Гребенщиков: «Зачем об этом думать? Найдется кто-то, кто
нам все расскажет…» Правда, один мой знакомый на это резонно замечал, что
ему-то как раз хочется подумать, поэтому этого «кого-то», самого умного,
он предпочел бы спустить с лестницы. Приблизительно по такой же схеме выстроен
и «Гарри». В жизни Мишеля, скромно оплачиваемого преподавателя, отца трех
малолетних дочерей, появляется бывший одноклассник Гарри, мнящий себя стратегом
в деле преобразования чужой жизни к лучшему. Гарри по памяти цитирует «похоронившему
талант» Мишелю его стихи и рассказы, публиковавшиеся в школьном журнале,
покупает ему дорогую машину с кондиционером, потом убивает его родителей
(чтобы те не давили на друга и не создавали ему проблем), а потом предлагает
пойти и зарезать жену и детей, потому что те тоже отвлекают индивидуальность
от творческого поиска. При этом Гарри — вовсе не псих, а рубаха-парень,
его не обремененное рефлексией трезвомыслие создает впечатление фантасмагоричности
происходящего. Чтобы унять разбушевавшегося помощника, Мишелю пришлось
его спускать уже не с лестницы, а в могильную яму. Но при этом финал, в
котором герой фильма на дорогой просторной машине с кондиционером блаженствует
от того, что дети и жена спокойно спят, испытания остались позади, а убийство
— неподсудным, рождает ощущение адреналинового морального хакерства, особо
азартного взлома этических систем. Герой, что хотел, то и получил (буквально
— загреб жар чужими руками), а промежуточные результаты, мол, на финише
не интересуют. С точки зрения этики, «Гарри» — новомодная этическая ирония:
кто сказал, что награды должны доставаться только за подвиги? Полюбуйтесь
на Гарри, «добро с кулаками», гипертрофированное до бес-предела. Не нужно
уродских подвигов для других, делай подвиги для себя — «награди себя сам».
Что касается «Гарри», то особо отрадно, что на «Молодости» показали хит
первой молодости (сложно удержаться от каламбура), который сейчас вызывает
много споров и восторженных откликов в мире; правда, всего один раз и в
самой дорогой точке — «Кинопалаце».
Еще остроумней поступает со своим героями другой модный
француз — Франсуа Озон (в этом году в программе было показано ретроспективу
фильмов этого режиссера, когда-то дебютировавшего на «Молодости»): короткометражки
«Смотри на море», «Маленькая смерть», «ИКС 2000», а также полнометражные
ленты «Ситком» и «Капли дождя на раскаленных скалах». В лучших традициях
авангардного театра Озон лепит своих героев из смеси мелочного эгоизма,
похоти и безнадеги. Чем порочней герой — тем с большей страстью режиссер
стремиться разобраться в его проблемах («Если кукла выйдет плохо — назову
ее бедняжка…»), здоровые же люди режиссера не то, чтобы не интересуют —
в его этике их просто нет. По Озону, есть психи раскаявшиеся — то есть
откровенные извращенцы и маргиналы, и нераскаявшиеся — пытающиеся изображать
из себя некую общественную норму. И те, и другие живут в мире без добра,
любви и чистых эмоций. Потому симпатии и сочувствие режиссера на стороне
маргиналов, которые чище и честней, поскольку не пытаются прикрывать ту
кучу дерьма, которой, по Озону, есть человек, бумажными цветами.
Радикализм Озона, как и его феноменальная манера выстраивать
в кадре сверх эстетскую «картинку», зрителям «Молодости» (а это процентов
на 70 — студенты кинофакультета и новообразованных телеотделений вузов)
пришелся по вкусу. Этот унисон восприятия означает, что свое ощущение мечущегося
от собственной фригидности мира Озон проартикулировал достаточно четко.
В чем-то позиция Озона мне понятна: ведь даже его откровенно
больное кино мне лично милей «имитации левизны» в фильмах здоровых и правильных,
например, «Парни не плачут» (Кимберли Пирс, США), показанного в полнометражном
конкурсе. Недаром, когда в конце картины зрителям, желающим узнать, что
же следует из неподъемной глыбы сюжета (фильм представляет собой плачевно
закончившуюся историю девушки из американской провинции, которая решила
стать юношей), вдруг напомнили, что фильм снят на основе реальных событий,
а потому финал у него чисто журналистский — кого-то посадили, кого-то расстреляли,
а кто-то родил ребенка — в зале раздался дружный хохот. Словно реакция
на один известный анекдот о поручике Ржевском: «Со мной такое приключение
было, господа. Представьте, попадаю я на остров, а там песок и дерьмо,
песок и дерьмо, песок и дерьмо…» — «Позвольте, поручик, а в чем же соль?»
— «А никакой соли… Я же говорю, только песок и дерьмо». Фестивальный зритель
готов смотреть хоть пересоленное, хоть переслащенное, хоть переперченное
кино, но не пресное, а следовательно, любой радикализм имеет много больше
шансов, чем мораль безмолвствующего большинства. Главное, пожалуй, преждевременно
не задаваться вопросом, хорошо это или плохо.
