Окончание. Начало читайте «День» №160
В середине XIX века в Украине работали многие талантливые архитекторы, которым было под силу спланировать и построить выдающийся православный храм. Славная эпоха украинского барокко в архитектуре и искусстве отошла в прошлое, но оставила после себя в одном только Киеве ряд шедевров, в том числе и «одетые» в новые убранства барокко отдельные храмы, построенные еще в эпоху Киевской Руси-Украины. Если бы задуманный храм святого Владимира было поручено строить кому-то из молодых архитекторов, которые еще жили этим возлелеянным в своих мечтах замечательным, мягким, теплым стилем — украинским барокко, — наверное, это был бы шедевр, равный обновленной Софии Киевской, Кирилловской церкви, Андреевской церкви. Но этого не произошло.
Ведь ни барокко, ни ампир, ни классицизм уже не были нужны светским чиновникам и церковным архиереям при дворе Николая I. Возвращался на всех уровнях византизм. Византизм! Вот почему поиском архитектора для планирования и построения храма святого Владимира занялся ни кто иной, а все тот же «провизантиец» — старый киевский митрополит Филарет Амфитеатров. Его архиерейский палец указал на молодого, весьма способного архитектора, русифицированного немца, Ивана Васильевича Штрома (1829—1887). Штром закончил Петербуржскую Академию искусств; его главным учителем был итальянец Винченцо Беретти, более известный у нас по имени «Викентий», — славный строитель красного корпуса Киевского университета. Штром 10 лет жил и работал в Киеве, где построил ряд выдающихся помещений, таких, как Кадетский корпус — нынешнее Министерство обороны Украины при Воздухофлотском проспекте, 6 (в 1849—1857 гг.), Присутственные места с пожарным депо при Софийской площади — этот огромный дом, который шутливо называют «киевским пентагоном». Он же планировал и строил вместе с архитекторами Иконниковым и Скаржинским (1854—1857 гг.), Лютеранскую церковь при одноименной улице — вместе с архитектором Шлейфером и другие.
Он провел измерения места собора: западным фасадом собор должен был выходить на Фундуклеевскую улицу — нынешнюю Богдана Хмельницкого, где сейчас дом Национальной оперы Украины; а три апсиды завершались на восточной стороне у Золотых ворот. То есть собор должен был располагаться там, где сейчас весь квартал зданий между оперным театром и Золотоворотским сквером. Это должен был быть большой собор, по площади в несколько раз больше Софии Киевской и любой другой церкви в Киеве. В плане это был типичный крестово-купольный храм с тремя нефами запад-восток и широким поперечным трансептом север-юг. Штром спланировал целых 13 куполов, а еще выполнил детальную смету со стоимостью каждой части строения и общей суммой в 700 тысяч рублей.
Но очень скоро наступили новые реалии, которые сделали невозможным осуществление проекта Штрома. Началась Крымская война. О государственном дофинансировании построения собора не могло быть и речи. В Киеве введено военное положение. На смену генерал-губернатору Дмитрию Бибикову новым киевским генерал-губернатором назначен князь Илларион Васильчиков, который не видел никаких перспектив раздобыть 700 тысяч рублей для построения храма. В феврале 1855 года при загадочных обстоятельствах внезапно умирает царь Николай I, и все надежды на его планируемый приезд в Киев никак не могли быть осуществлены. А тут еще в 1857 году упокоился самый большой сторонник построения собора в византийском стиле митрополит Филарет Амфитеатров. Управление митрополией переходит к старому архиерею Исидору Никольскому, но только на неполных три года (1858—1860). За этот короткий срок своего митрополитства Исидор успел совершить в деле собора два действия: подарить из приписанного к Киево-Печерской лавре кирпичного завода один миллион штук кирпича добротного обжига для фундамента собора; подговорить генерал-губернатора Иллариона Васильчикова изменить место строения — не у Золотых ворот, а напротив красного корпуса Киевского университета.
ФОТО РУСЛАНА КАНЮКИ / «День»
Логика владыки Исидора имела духовные основания. Мол, где же лучше быть Владимирскому собору, как не напротив университета святого Владимира? Это должно было, по мнению владыки, наилучшим образом, благотворительно влиять на студентов. Ожидали приезда в Киев нового царя Александра II и его мнения. Царь побывал, но место для построения собора на университетской площади забраковал. Издания того времени отмечали, что Александр и лично объездил город в поисках другого места для собора и нашел его там, где ныне и стоит собор: западным фасадом — на бульвар (сейчас Тараса Шевченко), восточными апсидами — в сторону Фундуклеевской (ныне Богдана Хмельницкого) улицы. Но площадь здесь была небольшая, отовсюду окруженная особняками киевлян; а к ней еще и прилегало здание второй киевской гимназии. Комитет просит губернатора расширить площадь путем снесения особняков, чтобы при храме можно было построить еще и колокольню. От колокольни пришлось отказаться, так как владельцы особняков даже за большие деньги компенсаций не желали оставлять свои дома в центре Киева и перебираться на его околицы. Спроектированный Иваном Штромом собор не мог уместиться в выбранной властью площади. Что делать? Уже три места до сих пор выбирались для собора, но ни одно из них не могло уместить грандиозный храм по плану Штрома. И вот митрополит Исидор Никольский на склоне лет вызывает к себе киевского епархиального архитектора Павла Спарро и решительно велит ему переделать проект Штрома, чтобы здание будущего собора соотносилось с площадью, на которой должен был быть построен, и с архитектурным окружением.
Переделывание Павлом Спарро храма из крестово-купольного в корабельный побуждала уменьшить число куполов: с тринадцати до семи. Семь — позитивное сакральное число, которое часто фигурирует в Библии. Кроме того, все меньшие купола ближе прилегают к основному, самому большому и самому высокому куполу, который возвышается над центром храма, над тем местом, где находится епископская кафедра. Наибольшей удачей Спарро митрополит Исидор Никольский, а также митрополит Арсений Москвин, который занял киевскую православную кафедру в 1860 году, после упокоения Исидора, считали то, что Спарро в четыре раза удешевил строительство собора: с 700 тысяч рублей (по проекту Штрома) до 175 тысяч! Впоследствии Спарро был уволен по собственному желанию; но строение не могло осуществляться без главного архитектора. Такую кандидатуру нашли: это был итальянец Алессандро Беретти, сын архитектора и строителя красного корпуса Киевского университета Винченцо Беретти. Разумеется, итальянские имена отца и сына обрели славянское написание и произношение: Викентия Ивановича и Александра Викентиевича. На момент приглашения к работе над сооружением Владимирского собора Александру Беретти было 46 лет, но он достиг наивысших титулов в своей профессии — академика архитектуры Петербуржской Академии искусств, в которой и учился в 1827—1837 гг. под руководством своего отца, профессора архитектуры Киевского университета святого Владимира, а также имел немало наград. Беретти имел хорошо развитое воображение и, приступив к работе в 1862 году, сразу после отставки Павла Спарро, наблюдал немало просчетов художественно-эстетического характера. В проекте не было того духовно-величественного взлета вверх, к небу, который должен был быть в христианском храме и который так хорошо чувствовался в Софии Киевской, Андреевской церкви, Михайловском Золотоверхом соборе, Успенском соборе в Киево-Печерской лавре. На их фоне проект Штрома — Спарро выглядел тумбой, сурово-казенным зданием. Беретти заметил отсутствие ясной идеи и концепции собора.
Можно не соглашаться с южным темпераментом Беретти; но отказать человеку в праве доказывать свою невиновность и умышленно брать на себя вину и халатность других — неэтично. Владимирский собор, каким он предстает сегодня, — это в основном архитектурное произведение Беретти. Мог бы стать шедевром, если бы с самого начала Беретти поручили его проектировать и строить. Вся драма построения собора заключается в том, что слишком много людей с разными взглядами на архитектуру и искусство привлекались к делу с намерениями сделать «что-то византийское». Полное исключение украинской архитектурной традиции, отстранение местных архитекторов от участия в проектировании, постоянные апелляции к Петербургу, настойчивое акцентирование то на «византийскости», то на «русскости» будущего собора — вот все это в комплексе лежит в основе драмы и страстей при его планировании и построении.
Обычно исследователи указывают на собор Святой Софии в Константинополе, построенный в 532—537 годах при царствовании византийского императора Юстинияна I, как на храм, в котором якобы сформировались основополагающие черты византийского стиля в архитектуре и изобразительном искусстве (потому что храм внутри был украшен мозаиками, иконами, фресками), а следовательно, модели и варианты этого стиля были распространены на другие города Византии и за ее пределами. Действительно ли Святая София концентрирует в себе то, что принято называть стилем византинизма? В этом приходится сомневаться. Два славных архитектора Софии Константинопольской были главными представителями сирийской школы храмового строительства: это Антимий из города Тралы и Исидор из города Милета. Их то и вызывал император Юстиниан в Константинополь, и они не отреклись от своей сирийской школы архитектуры. Схожесть этого огромного храма с другими византийскими храмами, построенными раньше и позже Святой Софии, весьма незначительная и во многом условная.
Такую же картину может дать сравнение архитектуры Софии Константинопольской с Софией Охридской, с Софией Сердики (так в Средневековье называлась нынешняя болгарская столица София), с Софией Киевской, Софией Новгородской и тому подобное. Это совершенно разные «византинизмы»: этот термин по отношению к названным храмам (и многим другим) чисто условный, без четко определенных признаков, которые имеем, когда говорим, например, о романском, готическом, ренессансном, барокковом, рокайлевом или классицистическом стилях. Что касается неовизантийского стиля архитектуры Владимирского собора в Киеве, то он еще на более далеком расстоянии от более чем сомнительного византинизма Софии Константинопольской и Софийских соборов в тех городах, которые я сейчас назвал. Да, есть сходство сугубо функциональное: наличие нефов в базиликальном сооружении (нефы более характерны для крестово-купольных храмов), хоров, ярусов, узкие окна-прорезы. Но формы, очертания, украшения совершенно разные. Да и архитектура Владимирского собора не претендовала быть «небом на земле» и моделью мироздания, как это задумал император Юстиниан и побуждал к этому сирийских архитекторов.
