И что же такого особенного в нем, почему мгновенно захотелось в отпуск, откуда просигналила немотивированная мечтательность, и это смешное волнение... Совсем не к месту.
Сижу на открытой веранде любимого кинотеатра с кофе и свежей газетой, да не читаю: всматриваюсь в дразнящие окошки старого, вечно красного двухэтажного автобуса, что всегда стоит напротив, мысленно подыскиваю себе место в нем — обязательно на втором этаже, предвкушаю, как буду парить над улицей, вооружившись особым нюхом туриста, и подмечать любые мелочи. Правда, этот самый куражный туристский задор — эксклюзивное состояние, за которым почему-то обязательно надо ехать туда — не знаю куда. А если не светит, не получается ни отпуска, ни поездки... поможет усталость. Мне она подсказала попутешествовать, не выходя из кафе, поглядеть сверху вниз на красный автобус, родную улицу — очень знакомую по жизни и за годы репортерской беготни по всему городу, попытаться воспарить, посудачить сама с собой, уловить многослойность настроений летней улицы, прислушаться, о чем говорят, подышать свежим воздухом, на худой конец.
Вдруг мой план вживания в образ отдыхающего прервал детский громкий призыв: «Вожатый, вожатый, подай пионера!» Оказывается, в парке напротив детвора металась в своей игре, любимой и в моем детстве. Всезнайки назвали бы его однозначно совковым, да свое детство никому не дам в обиду — не было оно ни нелепым, ни стыдным. Сегодняшние дети понятия не имели, что играют в имперско-пионерскую игру: было им звонко и хорошо, а сама игра — озорная, динамичная и абсолютно не устарела. Как и много лет тому назад, она стремилась определить лидера. Настоящего — без перевыборов. Кстати, у ребят был в ходу и украинский, и русский — и они не замечали этого. Один любимый мною четырехлетний мальчик воскликнул бы, по привычке запутавшись в неестественности одномоментности: «Какой кошмар, какая прелесть».
Ветер на веранде раскачивал навес, струи воды в садовом фонтане становились несколько истеричными, свечу на столе задуло, и зажигать ее не имело смысла — приближалась гроза.
За соседними столиками щебетали дамочки всех возрастов, почти все с сигаретами и лишним весом по факту. Но как быстро исчезало в них мороженое, чипсы и прочее, да в каких количествах! «Худеть трудно, — вяло подумалось, — да не мои заботы». Внизу проносились машины, приехавшие со всего мира, но осколок ушедшей эпохи, вчерашний день автобусостроения уверенно чувствовал себя, улавливая свою неотразимость хотя бы в глазах одной случайной фантазерки.
Парочка справа пыталась описать преддождевое небо. Девушка утверждала, что она видит на горизонте цвет перванш, а парень даже не слышал такого определения. «Голубое — оно и есть голубое», — утверждал. Да это и не новость — мужчины почти не чувствуют оттенков. Говорят, только серый цвет мужчины и женщины воспринимают одинаково даже в нюансах. Что ж, длительная тренировка по жизни не проходит бесследно. Еще сильная стать свободно описывает оттенки зеленого и коричневого — любимые цвета заборов. Для мужчин цвет морской волны — просто голубой, а морковный — светло- красный. Оттенки розового, желтого, синего, красного описать не в состоянии, утверждают специалисты. Неужели впереди только серость, понятная всем? Может, какая-нибудь дамочка видит перванш на горизонте — но на нашем ли, на своем ли? Да и перванш ли это?
Двое пожилых людей, купив билеты в кино по скидке (было утро буднего дня), вынужденно решили сэкономить и ничего не заказывали. Сидели и изучали журнал. Услышала вычитанный ими совет: «В сезон беды стойте на одной ноге». «Забавно», — подумала. Кто же сможет столько выстоять — ведь мы годами в этой позе. Нынче на очередной рекорд идем. Успокоило только, что в беде, оказывается, все места мягкие, засидишься — не поднимешься. Так что мы, стоя на одной ноге, можно сказать, спасаемся.
«Я коллекционирую счастливые лица, — громко признавалась незнакомая мне Юля подружкам. — В моем альбоме уже есть одна фотография — моя — в очень хорошем настроении. Помогает, девчонки, особенно, когда ничего не клеится». Тут и сама вспомнила, что собираю лоскутки от везучих своих нарядов и семейные морские камушки, собранные в счастливые дни. «Безусловно, помогает», — согласилась.
Как-то мучила перед сложнейшим спектаклем любимого всеми заслуженного артиста Украины Владимира Горянского глупыми вопросами. Не успев пообедать, наскоро глотая орешки из театрального буфета, он, находясь в тисках собственной вежливости, вынужден был отвечать. Почему-то мне хотелось узнать, помнит ли он свои детские сокровища, которые мальчишки обычно таскают в карманах, и нужны ли они ему во взрослой жизни.
Конечно, сегодня это смешно, ведь шустряки коллекционируют фабрики, пароходы, заводы и комбинаты. В одной газете мне так и сказали, как факт, не требующий комментариев: «Теперь так не пишут». В другой, позиционирующей себя как самую киевскую, материал просто потеряли, а извиняться сейчас не принято. Хорошо, что обид не коллекционирую, просто память хорошая.
Как ни странно, актер не удивился вопросу и ответил совсем в своем духе:
— У меня и сейчас карманы полны сокровищ — правда, не уточнил каких, но вспомнил случай, который и стал ответом. — Переезжая в Киев, — рассказал, — отправил контейнер с вещами железной дорогой. Спустя какое-то время звонок: что-то там в дороге из вещей повредилось. Я даже не подумал об аппаратуре, других ценных вещах, что находились в упаковках. Как там мои маленькие безделушки, все как одна с памятью. Лишь бы сохранились — твердил себе, пока мчался на станцию. К счастью, все было на месте и нынче они — на расстоянии протянутой руки.
Сверху забавно было наблюдать реакцию людей друг на друга. Вроде никто никого не видит, но спросите любую женщину — она с точностью опишет понравившийся ей наряд. А мужчины, даже в самых спешащих машинах, успевали сориентировать свои глаза не только на скоростной машинный поток. Лето — отдых для глаз тех, кто путается в оттенках. Хоть каждый и носит штаны, которые выбрал, всем охота помечтать вприглядку, как говорится: три пишем — два замечаем.
И тут увидела ДВОИХ — юных, чистеньких, умытых и бесконечно больных. Они шли, держась за руки, как бы на весу, как бы в танце. Влюбленные слегка покачивались, но под разными углами, и, только держась за руки, добивались совместного равновесия, и как подарок — лето на двоих. Несли свою ношу с улыбкой — вы не поверите — не с вымученной, а самой настоящей счастливой, и люди любовались ими. Отчетливо поняла: только что мимо прошло настоящее, гордое, выстраданное юное счастье.
Бенефис любви на фоне придуманного рая. Двухэтажного, однако.
