У входа в квартиру артистки меня встречает «охрана» — Шони,
жесткошерстная такса кабаньего окраса (лучшая собака этой редкой породы
в Киеве), со стен взирают фотографии певицы — вот она Манон Леско, вот
Татьяна, а тут Баттерфляй — лишь немногие из оперных партий Гизелы Циполы.
— Я могла бы играть много больше, — говорит Гизела Альбертовна,
— но приходилось приспосабливаться к политике борьбы с семейственностью.
— В 1995-м году в Будапеште вы записали три компакт-диска
с произведениями венгерских композиторов. Насколько это было для вас важно,
ведь вы — венгерка?
— В моих жилах течет не только венгерская кровь: один мой
дед — австриец, другой — словак, но я записана по бабушке — венгеркой,
и эта музыка мне намного ближе, чем австрийская или словацкая.
Я долгое время не могла никуда выезжать из-за все ухудшавшегося
здоровья Стефана Васильевича. Когда я все-таки потеряла его — я не то,
что работать, я жить тогда не могла. А несколько лет назад просто поехала
в Будапешт к друзьям, где записала эти альбомы, — на что-то большее я тогда
была не способна, а работать надо было.
— Сейчас многие талантливые исполнители уезжают за границу
работать и, в конце концов, остаются там, а вам бы этого хотелось?
— Если бы мне в молодости представилась такая возможность,
я бы, конечно, приняла предложение «Метрополитен-опера», Герберта фон Караяна
или «Штаатсопера» и уехала бы поработать. Ведь это очень интересно. Но
остаться и жить там — этого бы я не смогла, несмотря ни на что. Но я могу
понять тех молодых и талантливых, которые уезжают. Ведь они видят, как
попирают у нас таланты, признанные во всем мире. Ими движут даже не деньги,
а моральная угнетенность бытовыми проблемами. Я глубоко убеждена, что пристойный
быт — это просто вопрос человеческого достоинства.
Нельзя, чтобы в конце ХХ века все те, кто, как я, отдавал
свое творчество народу и государству, получали от него 49 гривен в месяц.
Я считаю, что наш труд не менее тяжек, чем шахтерский.
Классическое искусство — это не эстрада, где вышел и в
пределах терции или кварты промычал песенку. И их еще называют звездами!
В украинской эстраде я вообще не вижу звезд. А народными артистами эстрадные
певцы, по-моему, просто быть не могут: у них нет для этого элементарного
— голоса.
— По грустному принципу «лучше поздно, чем никогда» пытаются
отдать должное Стефану Турчаку. Удовлетворены ли вы Национальным конкурсом
дирижеров имени Стефана Турчака?
— Нет. Он прошел ниже всякого уровня. Владимир Рожок, заместитель
министра культуры, явно не уделил конкурсу достаточно времени и внимания.
Я понимаю, что занятость его огромна, но ведь у него было целых два года
на подготовку! Господин Рожок не нашел меценатов, которые бы оплатили награды
лауреатам конкурса, до последнего момента держал в тайне — хотя это запрещено
всеми правилами! — имена членов жюри. А когда в последний день их список
огласили, многие участники были настолько ошарашены, что решили не участвовать
в конкурсе.
А ведь Владимир Рожок имя и славу себе сделал на Стефане
Турчаке: и диссертация его посвящена моему покойному мужу, и книгу о нем
он издал, хотя, как по мне, написана она в стиле учебника по математике.
А на мой взгляд, все, что посвящено Турчаку, надо делать на уровне Турчака.
Мне нравится уровень, на котором проходят конкурсы Горовица. А ведь Горовиц
сам говорит, что он — американец. Не та мать, которая родила, а та, которая
вырастила, выкормила, оценила и признала. Это, конечно, правильно. Но Стефан
Турчак своей Родины даже в мыслях не предавал. И забыть такого сына своей
страны просто преступно.
— Гизела Альбертовна, что помогает вам обрести душевное
равновесие?
— Вы не поверите, но с одиннадцати лет моя творческая и
личная жизнь так закрутилась, что я не видела, ни когда распускаются деревья
ни когда опадают листья. А сейчас в любую свободную минуту еду на дачу,
занимаюсь цветами, вожусь со своим «дворянином» — кроме Шони, у меня еще
есть дворняжка, которая живет на даче.
Еще люблю читать, но сейчас у меня ухудшилось зрение и
офтальмологи не могут подобрать мне очки. Так что от книг, к огромному
моему сожалению, часто приходится отказываться.
Знаете, когда мы со Стефаном Васильевичем нашли друг друга,
то ко мне пришло чувство уюта и покоя. Причем оно не покидало меня, где
бы мы вместе ни были — в другом городе, в гостинице, за границей. Для меня
важна не обстановка, а человек, который рядом с тобой. Сейчас рядом со
мной мои звери, мой муж, юрист...
— Вы не хотите преподавать?
— Пока нет. Знаю, что если начну, то завязну в этом. Я
уже преподавала и оставалась после уроков без голоса — ведь хочу чему-то
научить, а не просто отработать время урока. Хочу еще петь — а преподавать
никогда не поздно.
— Чем живет сегодня лучшая Чио-Чио-Сан мира?
— Я одинаково чутко отношусь и к искусству, и к тому, что
происходит в нашей стране, и, конечно же, к своей семье. Именно из-за нее
я не могу сейчас работать так активно, как хотелось бы. Не могу оставить
своих тяжело больных брата и сестру и заняться большим искусством. Но я
не мыслю себя вне его и знаю, что обязательно еще буду петь, поскольку,
слава Богу, голос мой в полном порядке. Я продолжаю работать над собой,
ищу новые произведения. Этим я всегда славилась — никогда не повторялась
ни в одном концерте. Не думаю, что чем больше поешь, тем лучше «укладывается»
музыка. Я люблю первое исполнение — именно оно самое уникальное, самое
неповторимое и определяет уровень любого мастера.
Но не подумайте, что я буду ждать того утопического времени,
когда государство нас оценит и поймет. Слава Богу, независимо от правительств,
парламентов и президентов есть люди, которым нужно классическое искусство.
И поскольку меня знают, передо мной открыты все залы не только Украины,
но и бывшего Союза. Я буду петь — для себя и для своего слушателя.
Беседу вела Варвара ЖЛУКТЕНКО Фото из архива Гизелы
ЦЫПОЛЫ
