Ведь все эти дешевки — политики, вербующие «рекрутов»
для своих дремучих идей, алкоголь — все это реакция на растерянность
Прошло десять лет с момента выхода на экраны
кинотеатров СССР фильма «Асса». Чем живет главный герой киноленты Сергей
Бугаев сегодня — об этом в предлагаемом вашему вниманию интервью.
АФРИКА ПРИВЕТСТВОВАЛ ИЗ КУХНИ
Набережная Фонтанки. Дом, где в парадном широченная лестница — останки
дореволюционной роскоши, а слева, в полумраке красным глазом горит кнопка
лифта. Лифт, установленный, видать, в последний капремонт, смыкает, словно
ракушка, свои створки, и я еду в его нестандартно микроскопических объемах
на последний этаж... Вот железная дверь — символ времени. Я звоню — за
дверью лязганье замков, крючков, затворов. Дверь открывается — вижу Сталина...
Он стоит в светлом кителе, скупо усеянном пуговицами и звездами, в руке
трубка, взгляд устремлен куда-то вправо от меня, в глубь квартиры. Сталин
хорош, как породистый конь — глаз не оторвать. «Ну ты проходи, еще насмотришься,
— прозвучало как раз оттуда, куда смотрел вождь. — Сейчас «Новости» по
телевизору, а я их всегда смотрю.
Голос доносился из кухни, и это был голос Африки. Не в том, конечно,
смысле, что «Голос Азии», «Голос Америки» или, на худой конец, совести,
а — что Сергея Бугаева по прозвищу Африка. Вместо того, чтобы его представлять,
хочется сказать просто: «Вся мировая общественность в лицах и в петлицах
знает его за неоценимый вклад во все, во что можно вложить, но трудно оценить!
А вложено тут... Куда только не вложено: это и кино, и музыка, и психиатрия,
и дизайн, и постмодернизм, и даже коммунизм, в том смысле, что искусствоведение
плюс выведение новой породы логики.
Когда я впервые посмотрел фильм Сергея Соловьева «Асса», я еще не знал,
что 19-летний Сережа Бугаев определил суть того, каким мы фильм увидели.
Участие в проекте Бориса Гребенщикова, Виктора Цоя, все эти потусторонне-земные
диалоги — эффект прямого участия Бугаева. Сценарий был переписан частично
самим Сергеем, сыгравшим в «Ассе» главную роль. Мальчик Бананан стал легендой,
а фильм культовым явлением эпохи перестройки.
Переборов некоторое волнение, говорю торжественное: «Здравствуйте!!!
— и потом, уже по-свойски, — Вот это тебе от газеты «День»!..», — вручаю
сувенирные ручки, значки, зажигалки и, что особо ценно, тенниску с символикой
газеты.
В какой-то момент представляю себя на его месте. Сижу, спокойно разглядываю
телевизор, и вдруг ко мне являются, что-то дарят и ждут от меня заветного
слова для человечества. Божечки ж родныя! Ну что же им сказать-то?!
ОН СКАЗАЛ: «О»
Он сказал:
— О! Классная майка, — и примерил.
А потом он говорил, а я, открыв рот, слушал. Речь в изобилии была сдобрена
словами «парадигма», «пароксизм», «пантеизм», «пантеон», «панталон» и прочими
«олигархиями» и «олигофренами». То есть очень заумно интересно.
Я разглядываю кухню, где мы сидим. Потолок оклеен кусками разноцветной
фольги. На стенах фотографии и плакаты, правда, мало. Зато на подоконнике
и на импровизированных полках толпы чугунных и мраморных статуэток: шахтеры,
доярки, какие-то герои на лошадях и пешком, а среди всего этого пролетариата
разнокалиберные бюстики разнокалиберных вождей. В общем, «народ и партия
— едины». Меня как-то даже растрогали два портрета, Ленина и Сталина, выполненные
в 1935 году в виде самотканых ковриков. Портреты лишь отдаленно напоминали
тех, кого изображали, и если бы не подписи, то можно было бы спутать. На
одном коврике, прямо напротив сталинского носа, было выткано: «СТАЛNН»,
а на другом, видимо по-казахски: «Ленин кыш, Ленин мыш, Ленин тохтомыш».
Африка перевел: «Ленин жил, Ленин жив и умирать не собирается». После чего
добавил: «Все это тиражирование образов вождя не всегда было только циничной
идеологической возней. Народ сталиных любил, и на примере такого народного
творчества можно наблюдать типичный пример сакрального отождествления образа
вождя со светлыми чаяниями».
Разглядывая типовой портрет, висящий вместо зеркала над умывальником,
я спросил: «А тебя что заставило собирать все это?»
— Дело в том, — начал он издалека, — что раньше у меня был сильный интерес,
касающийся культуры Древнего Египта. Интерес строился на том, что мне в
принципе интересен сам аспект сосуществования мифа и реальности в живом
человеческом обществе и мотивы поддержки такой парадигмы как со стороны
государства, так и со стороны масс. Если рассматривать этот аспект относительно
понятия бессознательного, систематизированного Зигмундом Фрейдом, если
принять во внимание тот факт, что человеческий психотип в большей степени
состоит из того, что самим человеком не контролируется, то этот аспект,
назовем его «психология масс», на мой взгляд, наиболее ярко проявляется
именно в Древнем Египте, в обществе, не отягощенном еще культурными напластованиями
грядущих тысячелетий. К сожалению, заниматься коллекционированием предметов
древнеегипетского искусства я не смог. Все это требует колоссальных затрат.
Но однажды я пришел к выводу, что точно такой же, своего рода «Древний
Египет», окружает нас. Советская коммунистическая идеология, возникшая
в начале 20-х годов ХХ века, зиждилась на идее социализма, которая в радикальном
своем проявлении отбросила человечество на задворки исторического самосознания.
Ведь метафизический смысл существования такого общества предполагал обожествление
вождей. Если с этих позиций рассматривать советское искусство, то можно
провести аналогию с древнеегипетским искусством.
— Ты как-то уж очень негативно всю эту эпоху описываешь. Тебя послушать,
так наоборот — с глаз долой все это великолепие. И в чем же конкретно чувствуется
связь с Египтом?
— Да вот же! Все это мавзолейство с Кремлевской стеной — те же пирамиды,
а гигантомания при сооружении памятников, административных советских и
партийных зданий? Что можно говорить о всех беломорканалах, ГУЛАГах, и
тем не менее, я не настаиваю именно на четкой параллели. Вся история, относящаяся
к так называемому древнеегипетскому периоду, длилась веков тридцать, а
советская ситуация просуществовала каких-то 70–80 лет. Почему рухнула эта
система, можно не говорить. Но можно в данной связи обратить пристальное
внимание на весь этот культурный пласт, образовавшийся в этот период, как
на полноценный иллюстрирующий материал.
АФРИКА ПРОДОЛЖАЛ:
— В ТЕ годы вся эта компания: Гребенщиков, Курехин, Цой находились под
очень пристальным вниманием КГБ, а именно «отдела по борьбе с идеологическими
диверсиями». Видимо, отдел этот плоховато работал. Или вся система, играя
в либерализм, завалила дело отцов-борцов. В то же время деятельность этого
отдела приходилось ощущать на себе. Скажем, когда я играл в группе «Кино»
и позже, не прямо на сцене арестовывали, электричество выключали и так
далее. Все это имело определенную политическую окраску. Но деятельность
так называемого андеграунда не выливалась непосредственно в политику. Не
было прямой критики советской идеологии, как это было у диссидентов. Нас
советская идеология в чистом виде не интересовала. Но для такой структуры,
как КГБ, необходимо было иметь постоянно трансформирующегося врага, поэтому
с нами «проводилась тщательная работа».
— А как это было?
— Ну, например, когда я приехал в Ленинград из Новороссийска, мне было
15 лет. Я попал в такую среду, которая была под пристальным вниманием КГБ.
Чтобы получить прописку в Ленинграде, я вынужден был зарегистрировать фиктивный
брак. Меня вызывают в военкомат, а я там «случайно» встречаюсь с сотрудником
КГБ, который начинает меня склонять к тому, чтобы я информировал их о деятельности
Бориса Гребенщикова или Курехина. С Витей Цоем мы еще не были знакомы.
И мою «жену» тоже «дергали». Даже знали, сколько я ей заплатил. Но это
все не очень работало. А вот, когда я начал «откашивать» от «крыши»...
Это был тот период, когда наш призыв забрасывали в Афганистан, а у меня
не было никакого желания воевать. В общем, то мировоззрение, которое у
меня тогда было, в советские годы уже являлось иллюстрацией моей ненормальности.
Поэтому мне не пришлось встречаться с психиатрами и рассказывать о светящихся
шарах и летающих тарелках. Мне просто приходилось рассказывать такие нормальные
вещи, которые не вписывались в рамки той специфической парадигмы, которая
позволяла призывать или не призывать человека в армию. Поэтому, как говорится,
был такой суровый момент, что мне приходилось общаться с психиатром районного
военкомата, и на какой-то стадии появился сотрудник КГБ, который высказал
предположение, что все мои попытки убедить психиатра, что мне не нужно
служить в армии, не увенчаются успехом, так как их слово будет играть главенствующую
роль в этой ситуации. Но мне повезло в том, что этот психиатр, который
потом еще оказался моим лечащим врачом в больнице, оказался человеком принципиальным,
и для него работа была важнее чьих-то там давлений. Но это, конечно, время
такое. Скажем, за десять лет до этого, в период Солженицына или какого-нибудь
Буковского, никакой психиатр не мог себе такого позволить.
— Это, наверное, и подтолкнуло потом тебя к тому, что ты, по сути, стал
психиатром?
— В общем-то, да. Впоследствии я был принят в ряды Крымской ассоциации
психиатров профессором Самохваловым. Моя работа перед вступлением была
посвящена проблеме псевдоафазии и работам великого русского ученого Романа
Осиповича Якобсона, объединявшего ряд таких дисциплин, как лингвистика,
психоанализ, что в результате превратилось в направление постструктурализм
и в современные направления мировой философии.
— ... В принципе, — продолжал Сергей, — о существовании новой идеологии
говорить не приходится, а старая ушла. Люди, привыкшие существовать в привычной
парадигме «общество — муравейник», бедствуют. Отсюда такой всплеск ультранационалистических
настроений во всех бывших республиках СНГ. Термин «коммунофашизм» — очень
знаменательное явление в этой связи. А молодежи очень трудно разобраться
в этой ситуации. Да и никто никогда в юности не мог найти четких ответов
на возникающие вопросы. Такие стихии чувств! Куда там. Поэтому я стараюсь
использовать те языки, на которых общается и думает молодежь. Вот. Диджейство.
Это для меня возможность экстраполировать ту идеологию, которую я считаю
жизнеутверждающей, на ту часть молодежи, которая оказалась как бы в вакууме.
То есть пытаюсь активно участвовать. Ведь все эти дешевки — политики, вербующие
«рекрутов» для своих дремучих идей, все эти психотропные препараты, алкоголь
— все это реакция на растерянность. А вообще, сейчас ведь столько реальной
возможности для свободного развития людей...
АФРИКА ПРОЩАЕТСЯ
Разговор стал уходить в область компьютеров, которые, как считает Африка,
создадут возможность для свободного общения людей, но это вопрос отдельной
темы, как и вопрос о его политической деятельности, художественной и т.
д. Диктофон остановился. Кассеты все кончились. Слова закручиваются в протуберанцы.
Африку можно слушать — не переслушать, но тем более хорошо, что это все
очень интересно:
— Короче. Дело к ночи. Давай, приезжай еще. Перцовку привози вашу. Поговорим
еще...
