Волынского полещука селом среди леса не удивишь. Не
одно оно такое в северных районах Волыни. Однако и в этом случае Семаки
претендуют на первое место в, так сказать, «конкурсе красоты»: в нем единственном
на Волыни прямо в центре села растут вечные дубы, а сколько им лет, не
помнят и старожилы. Кто- то говорит — 160, кто-то — 250, но одно неоспоримо:
не лес пришел первым к людям, а люди в него.
Село Семаки — это одна длинная улица в лесу, где на уютных
просеках — незавидные деревянные полесские дома и просто под забором растут
грибы, где среди бела дня, никого не боясь, в самом центре прыгают по деревьям
пышнохвостые белки, а зайцы тоже чувствуют себя здесь хозяевами, только
уже ночью. И не один мужик, собрав на подмогу кумовей или соседей, встречает
рассветы в засаде, чтобы все-таки застрелить серого разбойника, слишком
уж обнаглевшего и догрызающего деревья в садике.
По сравнению со своей знаменитой дубравой Семаки выглядят
младенцем: селу только семь десятков. На подъезде к нему, но километров
этак за три-четыре наше внимание привлек лесочек прямо в поле. Присмотрелись,
а это кладбище! Оно, конечно, спокойно почившим спать себе вечным сном
подальше от человеческой круговерти, но живым все-таки неудобно так далеко
от села добираться.
— А те поля, мимо которых вы ехали, это все Семаки были,
— разъяснил Григорий Адамович Семенюк, лесничий Семаковского лесничества.
— Это все была когда-то барская земля, и, сказывают, хозяин в карты проигрался
и заложил имение. Долг возвратить не смог, так банк и продал землю. И поехали
сюда переселенцы. Я считаю, что были это люди не просто смелые, а передовых
взглядов: сорваться с насиженного места, обживаться в пуще не каждый сможет.
Сам лесничий родом из соседнего села с таким простым сельским,
прямо-таки примитивно символичным названием — Кукурики. То, что сам местный,
с одной стороны, добавляет преимущества в работе (во всяком случае лес
знакомый с детства), а с другой — приходится быть искусным дипломатом...
— Если бы мне еще пять лет тому назад сказали, что на работу
в лес будет конкурс, не поверил бы! — видать, и сегодня лесничий не может
привыкнуть, что на очень тяжелый физический труд есть столько желающих
и что у него есть возможность отбирать людей. — Правда, местным никогда
не отказываю, а всех остальных принимаем с испытательным сроком.
Лесничество же нынче — единственное предприятие в округе,
где людям за работу платят деньги. И, чего греха таить, в лесу живут —
из леса и живут. Прошлой осенью в округе случилась трагедия: во время охоты
один из жителей соседнего с Семаками села Рудня ненароком подстрелил другого.
— Как будто бы, рассказывал, настоящий кабан шелестел в
кустах, — вспоминает Григорий Адамович. — А так же дружили! Кумовьями были...
И спиртного, кстати, совсем не употребляли ни один, ни другой, чтобы сказать,
что по пьянке беда произошла. У покойного сыну 16 лет исполнялось, так
и надумались побраконьерствовать — кабана подстрелить...
Сам не охотник, ибо давно уже не тянет к этому делу, Семенюк,
несмотря на значимую для глубинки должность, живет, как и его земляки.
Коня продал только прошлым летом, поскольку сын-помощник поступил в лесной
техникум. Но есть лошадка, две коровы, каждый год выкармливается бычок,
само собой — птица... Жена после закрытия колхозной столовой осталась без
работы. Тянет ли его от сельской первозданной, но с примитивным прадедовским
бытом красоты в большой город? Вот и брат Петр — известный в области банкир,
а дочь Нина — студентка Киевского лингвистического университета, где изучает...
китайский язык. Вот какие кадры выходят теперь из простых тебе Кукуриков!
— А это уж кто на что горазд! — подтверждает лесничий.
— Ведь что касается быта, так при нынешней цивилизации городские удобства
— не проблема и для сельского дома...
После окончания лесохозяйственного факультета Украинской
сельскохозяйственной академии Семенюка пригласили на работу в пристоличный
Ирпень. Он написал заявление, а через четыре часа забрал его и поехал в
родную полесскую глубинку. И только раз за всю жизнь случилось ему заблудиться
в родном лесу! На практике на Урале был, полгода — в Забайкалье, по незнакомым
местам ходил один-одинешенек и нигде не блуждал. А тут собрался по делам,
решил пойти прямиком. Была уже зима, болото присохло, река замерзла...
— Иду, — рассказывает. — Вроде как давно уже поворот к
реке должен быть, а его нет. Лес сделался стройный и все незнакомый. Деревья
уже постарее, лет по 30–35. Солнце куда-то делось, и среди дня — тьма...
Смотрю — низменность и свежие человеческие следы. Кто же здесь еще ходит?
Глядь, а это мои следы! И я уже, оказывается, третий круг по спирали наматываю...
А через три минуты, словно пелена с глаз упала, и я вышел, куда и должен
был выйти. ***
В том, что в лесу, когда тепло и сухо, хорошо побыть после
полудня, городского жителя убеждать не надо. Но не скоро приходит понимание,
что в селах среди леса люди не только грибы собирают или коров на опушке
выпасают, а просто живут. Со всеми сложностями, проистекающими из проблем
полесской глубинки... Но когда наш «Жигуль», не отставая на крутых поворотах
от УАЗика лесничего, намотал на колеса несколько километров извилистой
лесной дороги и остановился на широкой просеке, мы попали в такую красоту,
что поневоле потянуло на шутки: вот тут бы попросить не политического,
а просто душевного убежища хотя бы на неделю!
Кордон Сологубовка — такое название носит это место — хуторец,
в котором проживает бывший лесник Петр Гервасиевич Голуб. Он здесь 29-й
год. А лесной мастер Антон Панасюк, который, к сожалению, уже умер, прожил
в лесу 34 года. На этом месте еще «при поляках», а может, еще и «при царе»
была изба лесника. Не знаю, как там когда-то, а нынче усадьба крепкая.
В лесу уже года два не видели ни волчьих следов, ни гадюк,
которых когда-то была тьма, однако обнаглели дикие кабаны.
— Овес посеял, километра два от хутора, так все с землей
сравняли, только где-то два ведра намолотил. Научились и кукурузу «собирать»:
сломает стебель и кочаны объест, — делится заботами хозяин. Досаждают и
белки, которые весь урожай со старого развесистого маньчжурского ореха
переносят в свои дупла. Однако зайцы такие хитрые: если в лесу появляются
охотники, приловчились прятаться на дворе у Голуба, сразу за сараями, под
туей.
Петр Гервасиевич с нежной фамилией Голуб — известный в
округе истребитель волков. Этому делу его научил родной дядя Володька,
тоже работавший лесником.
— В первый раз пошел я по следу за волчицей, выследил легко.
Целых девятеро в норе было! Вынужден был рубашку с себя сбросить, чтобы
всех забрать, — вспоминает. — В другой раз натолкнулся, когда уже подросшие
волчата мясо ели. Троих едва поймал, один меня еще и укусил, а остальные
убежали. А однажды залез за зверем в нору, девять штук тогда «заполевал»,
завернул в рубашку, а вылезти не могу... Дядя за ноги вытягивал!
Сколько точно хищников уничтожил, бывший лесник уже и не
помнит, но общими усилиями насчитали до ста (!) штук. А самым главным за
37 лет работы в лесу Петр Гервасиевич считает то, что... «на должности
лесника не спился». Можно было бы воспринять его слова как похвальбу или
шутку, но что есть, то есть: фраза «Лес — наше богатство» и о работниках
леса тоже... А удержала от искушения Гервасиевича, считаю, большая любовь
к природе. Можно часами слушать его рассказы о повадках зверей, о красоте
леса. Имеются тут у него и любимые места.
— Всегда стараюсь зайти в урочище Цыганка, — рассказывает
Голуб. — Я люблю это место... Как там красиво весной, когда все расцветает!
Иногда смотрю и думаю: наверное, так в раю! А еще знаю, где сон-трава зацветает,
и никому не показываю, не то вытопчут. Однажды нашел два кустика, на одном
было 18, а на другом — 23 цветка. Такое чудо в природе нечасто бывает...
Хорошо, что такое место далеко от людей...
Всегда, когда возвращаешься из села из командировки, при
въезде в город хочется облегчено вздохнуть: романтика — романтикой, а на
асфальте оно привычнее. Но тут впервые город показался неприветливым, мрачным,
с зажатым каменными стенами пространством. Вспоминался лесной хутор Сологубовка,
в котором скоро вся улица укроется ковром из ромашек. Наверное, должно
быть в жизни и природе такое равновесие: кому-то — изучать китайский язык
в столице, чтобы больше никогда не вернуться в родные, но такие далекие
от дорог Кукурики, а кому-то до последних дней прожить в лесу и сохранить
его для других. Когда несколько лет тому назад чья-то «бизнесменская» голова
придумала превратить уникальные семаковские дубы в паркет для немцев, поднялись
и Семаки, и Кукурики, и Рудня. Несколько раз собирались крестьяне на сходку
и свое, праотцовское, отстояли.
