Одной из самых популярных песен времен Великой Отечественной войны была песня «Одессит Мишка» в исполнении Леонида Утесова. Своим бархатным, слегка надтреснутым голосом Леонид Осипович печально выводил:
Широкие лиманы,
Зеленые каштаны,
Качается шаланда
на рейде голубом.
В красавице Одессе
Мальчишка голоштанный
С ребячьих лет считался
Заправским моряком.
И если горькая обида
Мальчишку станет донимать,
Мальчишка не покажет вида,
А коль покажет, скажет ему мать:
«Ты одессит, Мишка,
А это значит,
Что не страшны тебе
Ни горе, ни беда,
Ведь ты моряк, Мишка,
Моряк не плачет
И не теряет бодрость духа никогда».
Широкие лиманы,
Поникшие каштаны,
Красавица Одесса
Под вражеским огнем.
С горячим пулеметом
На вахте неустанно
Молоденький парнишка
В бушлатике морском.
И эта ночь, как день вчерашний,
Несется в крике и пальбе.
Мальчишке не бывает страшно,
А станет страшно, скажет он себе:
«Ты одессит, Мишка,
А это значит,
Что не страшны тебе
Ни горе, ни беда,
Ведь ты моряк, Мишка,
Моряк не плачет
И не теряет бодрость духа никогда».
...без труб, без барабанов
Одессу покидает последний батальон.
Хотелось лечь,
Прикрыть бы телом
Родные камни мостовой.
Впервые плакать захотелось,
Но комиссар обнял его рукой:
«Брось, Мишка, брось...
Ты одессит, Мишка,
А это значит,
Что не страшны тебе
Ни горе, ни беда,
Ведь ты моряк, Мишка,
Моряк не плачет
И не теряет бодрость духа никогда».
Одесские лиманы,
Зеленые каштаны
Еще услышат шелест
Развернутых знамен,
Когда войдет обратно
походкою чеканной
В красавицу Одессу усталый батальон.
И, уронив на землю розы
— Знак возвращенья своего,
Наш Мишка вдруг не сдержит слезы,
Но тут никто не скажет ничего.
Хоть одессит, Мишка,
А это значит,
Что не страшны ему
Ни горе, ни беда.
Хоть моряк Мишка
— Моряк не плачет,
На этот раз поплакать,
Право, не беда.
Сколько я ни слушал на диске эту вещь, проникновенное, очень артистичное исполнение Утесова всегда брало за душу. Особенно сердечно воспринимались строчки, когда Мишка покидал оккупированную Одессу и когда позднее возвращался в свой родной город. Утесов как бы еле сдерживал рыдание.
Само собой разумеющимся я считал, что сюжет песни написан по реальным фактам. Однако недавно я с изумлением узнал, что эта песня была написана за два года до освобождения «Южной Пальмиры» от немцев! И возвращение моряка Мишки было только в воображении авторов — поэта Дыховичного и композитора Воловца.
Занята Одесса была осенью 1941 года. Песня о Мишке впервые прозвучала летом 1942-го. Так же первый раз в советской песне появилась тема о том, что войска покидают свои города. Фашисты летом 42-го были уже возле Москвы и Ленинграда. Подходили к Сталинграду. Именно поэтому наши солдаты не только плакали во время исполнения «Мишки», но в финале вставали со своих мест, давая понять, что они все сделают, чтобы воображаемая сцена возвращения быстрее материализовалась.
Особо трепетно песню воспринимали одесситы. Многие из них считали, что она написана лично о них. На имя Утесова пришло 262 письма. Все они были от одесситов с именем Михаил. Наибольшее впечатление произвело на артиста одно письмо:
«Вы вчера исполнили одну песню «Одессит Мишка». Не знаю, кто эту песню сочинил и где он взял материал для нее. Но я знаю, что эта песня только про меня, ибо кто последним ушел с Одессы — это я. Я оставил там мать, я оставил там свою любовь, я оставил все, что мне было дорого в своей Жизни. И вот когда я услышал эти слова Ваши, у меня загорелись глаза и я стал весь дрожать. У меня потекли слезы, ибо я не в силах был удержать их. Правда, многие зрители смотрели на меня и не знали, чем это объяснить. Но, конечно, никто не мог знать, чем это объяснить. Одесса была приятна для Одессита, и, когда Вы ее исполняли, во мне чуть душа не разорвалась в клочья, Леонид Осипович. Ваши слова в песне, где вы поете: «Ты одессит, а это значит...» В этой фразе можно только догадаться, что одесситы — это люди смелые, которые не боятся смерти, ибо я, когда оставлял Одессу, штыком своей винтовки прикончил трех мародеров и вышел из этой схватки невредим. Я тогда не плакал, и вот теперь, когда я услышал эту душераздирающую песню, я заплакал так, что все вокруг сидящие обратили на меня внимание.
Леонид Осипович, Вы мня извините, что я написал скверно. Но я лучше писать не умею. Дело в том, что я хотел Вам изложить свою Благодарность за хорошее исполнение этой песни, ибо она сложена только про меня. А поэтому прошу Вас выслать мне эту песню, и с этой песней я буду еще больше бить гадов. Буду мстить за Нашу Красавицу Одессу.
Мой адрес: Действующая Красная Армия ППС 736 п/я Одиннадцатый Гвардейский Батальон Минеров. Бендеровскому М.Б.».
Это письмо очень тронуло Леонида Осиповича. Он говорил, что нашел в нем те же неповторимые одесские интонации, что и в прозе своего друга писателя Бабеля (на тот момент считалось, что он «выслан без права переписки», в то время как самобытнейший одесский писатель был расстрелян еще в конце тридцатых). Утесов почтой отправил Бендеровскому слова и ноты «Мишки».
Однажды в доме первого джазмэна Советского Союза во время небольшой передышки между гастролями по фронтам (как-то он даже со своим оркестром попал в окружение, но артисты были спасены прорвавшейся к ним танковой батареей) раздался звонок. На пороге стоял коренастый блондин с серыми глазами. Под телогрейкой у него виднелась тельняшка.
— А вот и я! — радостно сказал незнакомец.
Утесов с недоумением стал всматриваться в лицо гостя, и тут он шестым чувством догадался, кто перед ним:
— Мишка!
— Да, Леонид Осипович. В отпуск на три дня.
За столом Мишка говорил:
— Ничего, будет полный порядок, и чтобы я солнца не видел, если я в Одессу не приду!
— Миша, а кем вы были до войны? — спросил его артист.
— Шофером, — ответил он.
— Ну вот, кончится война, Миша, приезжайте ко мне в Москву, будете у меня шофером.
Бендеровский поблагодарил Леонида Осиповича и в наплыве чувств воскликнул:
— А иначе и быть не может!
Освободили «жемчужину у моря» весной 1944-го.
Однако после окончания Великой Отечественной Михаил Бендеровский не приехал работать водителем у Утесова. Спустя много лет, вспоминая эту историю, певец с горечью заметил: «Он был человек слова. Значит, не стало Мишки. Лишь в песне остался...»
