Знаменитый рефрен «Лучше гор могут быть только горы», в сущности, и врачебный рецепт. Его выдвинул и обосновал, в плане медицины, Николай Николаевич Сиротинин — легендарный рыцарь высотной и космической физиологии, сподвижник Александра Александровича Богомольца. Но мой рассказ — о «возвращении с неба на землю», об изобретении, позволяющем в любой обстановке воссоздавать целебное влияние высот. Эту тропу восхождений на равнине в виде первой в мире установки «Горный климат» проложил один из последователей Николая Сиротинина, заведующий отделом клинической патофизиологии Института физиологии им. А.А. Богомольца НАН Украины, заслуженный деятель науки и техники Украины профессор Вадим Березовский.
УРОКИ ОДНОЙ ЭКСПЕДИЦИИ
В физиологии есть что-то и от физики. Во всяком случае, для Березовского, с его склонностью к точным дисциплинам и, пожалуй, инженерным складом ума, наука представляется именно пространством осознанного регулирования. В студенческие годы в Киевском медицинском институте Березовский становится кружковцем при этой блистательной кафедре, руководимой Георгием Владимировичем Фольбортом, непосредственным представителем павловской плеяды. Пройдя первоначальный врачебный путь, поступает в аспирантуру в Богомольцевском институте на Печерске, в отдел академика Г. Фольборта. Защищает кандидатскую диссертацию о температурных ответах мозга при воздействиях, адресованных к тем или иным его центрам. Но фактически тут лишь плато дальнейших штурмов.
— Как-то я узнал, что академик Сиротинин, а он работал в этом же институте, — вспоминает Вадим Акимович, — формирует научную группу для экспедиции на медико-биологическую станцию в Терсколе, в Приэльбрусье, с целью дальнейшего постижения медицинских тайн гор. Николай Николаевич согласился включить и меня в ее состав, и я предвкушал радость свидания с местами, связанными с давним увлечением альпинизмом. Однако феномены ступенчатой горной акклиматизации, разработанной Сиротининым, побудили вглядеться в эффекты Терскола, на высоте более двух километров над уровнем моря, как бы свежими глазами, в научных горизонтах. От подъема к подъему мы заряжались и впрямь несравненной эйфорией бодрости, приливом сил и ясности мысли, что подтверждалось биохимическими и физиологическими показателями. Вместе с нами, по инициативе Н. Сиротинина, в Терскол прибыла и группа больных шизофренией. И на наших глазах в атмосфере горного воздуха пелена расщепления сознания их покинула...
Но параллели — разреженный кислород, т.е. несколько преформированная материя дыхания и жизнедеятельность, — требовали и глубокого экспериментального изучения. По совету Н. Сиротинина В. Березовский начинает осваивать новый метод электрохимической регистрации кислорода в структурах тела. Впервые в Украине он разрабатывает несколько совершенно новых методических приемов и конструирует первый в стране прибор для измерения парциального давления кислорода в живых тканях — окситензометр. А как ведет себя в этом смысле сердце, обходящееся в определенные фазы его ритма без кислорода и вместе с тем часто очень нуждающееся в энергичном притоке газа жизни? В совместной работе с Алексеем Алексеевичем Мойбенко, заведующим институтским отделом экспериментальной кардиологии, ныне академиком НАН Украины, Вадим Акимович разрабатывает устройство, позволяющее измерять степень напряжения кислорода в миокарде в заданный момент сердечного цикла. Такие исследования в определенной мере наталкивают ученых института на создание оригинального отечественного препарата корвитина — мощного средства для сохранения биоэнергетики при заболеваниях сердца. Новые для медицины электрохимические методы исследований внедряются в клинические учреждения Украины. Обнаруживаются неизвестные ранее факты патогенеза неврологических, хирургических и терапевтических болезней. Новые факты дают основания для новых обобщений.
Выходят в свет монографии В. Березовского «Напряжение кислорода в тканях животных и человека» и «Полярографическое определение кислорода в организме». Неизвестным данным о кислороде внутри нас и их значению посвящена и докторская диссертация первопроходца на этой стезе. За цикл новаторских исследований Вадим Акимович удостаивается в 1978 году премии имени А.А. Богомольца АН УССР.
Но дальше, дальше... Выходит в свет книга В. Березовского «Гипоксия и индивидуальная особенность реактивности». Любопытно, что отдельный цикл исследований в горах он осуществляет на одно- и двуяйцовых близнецах. Именно это открывает возможность выявлять генетический и фенотипический (т.е. приобретенный в процессе индивидуальной жизни) компонент реакций дыхания и кровообращения на дефицит кислорода.
Но почему внешнее дыхание так легко и незаметно становится как бы внутренним, что связывает два эти явления или, наоборот, препятствует их общности? Исследователь обращает внимание на сурфактант — живую биологическую пленку на молекулярном уровне с особыми физико-химическими свойствами, выстилающую альвеолы, и вместе с сотрудниками конструирует прибор для оценки качества этой пленки — сурфактометр. Возникают новая книга «Поверхностно-активные вещества легкого» и сборник «Сурфактанты легкого в норме и патологии».
ЭКСКУРС В ИСТОРИЮ
— Вадим Акимович, это ведь далеко не все ваши научные монографии. Забегая вперед, укажем на работы «Биофизические константы тканей человека», «Физиологические механизмы саногенных эффектов горного климата», «Введение в орототерапию», вышедшую двумя изданиями, «Словарь-справочник по физиологии и патологии дыхания». И вдруг из-под вашего пера появляется и своеобразный научно- популярный бестселлер «Иван Михайлович Сеченов». Как он возник?
— Понимаете, работая над сугубо научными темами, я обращался и к трудам И. Сеченова как родоначальника учения о газах крови. Классику физиологии посвящено немало трудов, но я впервые пристально изучил киевский период его биографии. Окончив военно-инженерное училище, Иван Михайлович служил в Киеве инженером-сапером. И вот под влиянием новых друзей, а встречи с ними происходили в доме киевского врача на Подоле, двадцатилетний офицер в самом начале своей военной карьеры вдруг подает в отставку и становится студентом медицинского факультета Московского университета. Именно с этого поступка начинается настоящий Сеченов. Не будь киевских встреч, бесед и раздумий — не было бы прошения об отставке, и история отечественной медицины лишилась бы многих важнейших открытий.
Изучая труды Ивана Михайловича, я вдруг понял: настоящая физиология во многом зиждется на экспериментировании. Так, для изучения динамики кислорода Сеченов как человек с высшим инженерным образованием сконструировал специальный прибор — «насос Сеченова», освоив для этого стеклодувное дело. Фактически первым, разгадав загадку гемоглобина как транспортера кислорода, Сеченов стал изучать реакции организма на разрежение воздуха. Печальным поводом к этому послужил трагический случай гибели первых французских воздухоплавателей, поднявшихся на воздушном шаре «Зенит» в верхние слои атмосферы. Сеченов сделал единственно правильный вывод, что астронавты погибли из-за критического разрежения «газа жизни». И написанную мной книгу о его жизненном пути можно было бы, наверное, озаглавить — «Призвание». Думая об И. Сеченове, я анализировал и яркий образ преданности науке, разностороннюю жизненную интеллигентность Н. Сиротинина как одного из его последователей. Так классик русской физиологии стал как бы моим живым собеседником и даже вдохновителем. Пророческой мне кажется, например, мысль великого ученого «о темном мышечном чувстве» — ответах организма на различные стрессы, скажем, голод или жажду. И как раз тренировка регулировкой кислородного баланса — мощный антистрессовый фактор. В общем, я повторно открыл для себя Сеченова. Моя книга вышла в издательстве «Наукова думка» в 1981 году, была отмечена как лучшая работа года, через несколько лет по просьбе издательства издана с дополнениями повторно. Сейчас эти этюды, видимо, библиографическая редкость...
«ЭВРИКА» В ВИДЕ ПОЛИМЕРА
— Но возвратимся к вашим подходам к гипоксии. В кислородном голодании обычно видят лишь минусы, а вы доказали и наличие плюсов.
— Эти плюсы, разумеется, отражают лишь начальную степень ограничения «кислородного рациона», характерного для стартовой фазы условий высокогорья, «подъема» в барокамере или подачи гипоксической газовой смеси. Они проявляются в активизации центральной нервной системы, стимуляции кроветворной функции костного мозга, включая и продуцирование стволовых клеток, растормаживании определенных генов, экспрессии белков — ферментов с устойчивостью к недостатку кислорода. Таким образом, налицо саногенный, оздоравливающий эффект относительной гипоксии, и как раз его можно рассматривать в качестве фактически универсальной платформы профилактики многих заболеваний.
— Что ж, это действительно убеждающие факторы. Ведь и исторически среди обитателей горных районов, но не только Кавказа, а и, допустим, Прикарпатья больше долгожителей. А если говорить об альпийских горных курортах, тут вообще оазисы для самых богатых. Но «Горный климат» в таком смысле — демократическое начинание. Как замкнулась радуга?
— Почти случайно, хотя в каждой случайности есть закономерность. В одном из иностранных журналов я как-то прочел, что в Японии создан полимер, пленка из которого служит разделителем молекул газов. Пленка использовалась в авиации для вытеснения азотом паров горючего из воздушной среды самолетного крыла с целью предотвращения риска взрывов при полетах. Пришла мысль, что подобная пленка может стать и сепаратором для молекул кислорода и азота в обычном воздухе. Долго ли, коротко, нам удалось заполучить необыкновенный полимер. При сотрудничестве со специалистами Института технической теплофизики АН Украины в больнице для ученых, что на Вознесенском спуске, и была смонтирована первая установка искусственного горного климата для коллективного пользования, с моделированием состояния дозированной гипоксии на определенное время. Мы дали ей название «Оротрон», отражающее латинский термин «орос» — горы. Вскоре мы разработали и создали более современный вариант устройства — «Горный воздух», присвоив ему имя «Борей». В нем положительное воздействие на здоровье пациентов, страдающих аллергическими проявлениями и бронхиальной астмой, было подтверждено на примере около восьми тысяч пациентов.
ЧТО МОЖЕТ «НОРТ»
— Сейчас уникальная установка «Оротрон» в больнице для ученых НАН Украины практически законсервирована. Но у нее, к счастью, есть и дублеры. Да и в целом ваша изобретательная вертикаль, отраженная в 26 патентах, дала ряд и других, не менее оригинальных и полезных ответвлений.
— Действительно, у «Оротрона» есть стационарные копии — в Конча-Заспе, Новороссийске, во Владивостоке, в Запорожье, на острове «Хортица», в структуре санатория-профилактория завода «Запорожсталь». А что касается дальнейших изобретений, к ним побудили реалии жизни. В период перестройки, когда возникли и экономические неурядицы, президиумом НАН Украины, по предложению академика Б. Патона, мне было поручено организовать научно-исследовательский медико-инженерный центр «НОРТ». Формула эта воспринимается, как мне кажется, немного загадочной, но расшифровывается так: «Немедикаментозное оздоровление, реабилитация, терапия». Четыре упомянутых стационарных установки появились при участии центра «НОРТ». Но удалось ввести в практику и мобильные индивидуальные аппараты типа «Борей». Это передвижные аппараты горного воздуха для индивидуальных сеансов, где пациент дышит лечебной газовой смесью. под легким прозрачным шлемом- «колоколом». Принципам немедикаментозной биофизической медицины отвечает и микроионизатор «Ион-101», обогащающий любое помещение легкими аэроионами, но, в отличие от лампы Чижевского, не выделяющий молекулы озона, а также акустический эндомассажер дыхательных путей «ЭОЛ». Новшества прошли государственную регистрацию и рекомендованы для применения в практической медицине.
РЯДОМ С КОСМОНАВТОМ
— На одной из фотографий, как бы иллюстрирующих путь центра «НОРТ» и руководимого вами отдела в Богомольцевской обители, узнаешь первого космонавта независимой Украины Ленида Каденюка. Очевидно, этот эпизод отражает ваши усилия — как научного куратора проблемы «Космическая медицина» в составе Национального космического агентства Украины?
— Да, на снимке Леонид Каденюк и доктор медицинских наук, сотрудник нашего отдела Михаил Левашов в ходе тренировки к космическому полету. Но если говорить об институтском «космическом трио», это и доктор биологических наук Ирина Литовка. Мы осуществляли как предполетную подготовку, так и послеполетную реабилитацию первого космонавта независимой Украины. Вот здесь-то и пригодился феномен ступенчатой горной акклиматизации по Н. Сиротинину в земных условиях. Дело в том, что в любой космической державе применяются свои модификации предполетной тренировки, но они, понятно, не тиражируются и держатся в секрете. Вот почему пришлось сформулировать и проверить свою регламентацию подобной подготовки. Используя стимулирующие свойства дозированной гипоксии, мы доказали, что орототерапия, помимо тренирующего эффекта, тормозит остеопению, потерю кальция костной ткани под воздействием невесомости. Технология целенаправленного повышения резистентности организма была успешно использована в ходе предполетной подготовки Каденюка и его дублера Пустового. Проделана весьма сложная работа, но ведь это задел и на комическое будущее Украины.
— Из окна вашего кабинета на двенадцатом этаже высотного корпуса Института физиологии открывается какой-то новый Киев во впечатляющих далях. Но я знаю, что при содействии директора института, выдающегося физиолога академика Платона Григорьевича Костюка в стенах замечательного учреждения продолжается апробация новых лечебно-профилактических устройств на основе эффекта дозированной гипоксии. Среди волонтеров есть и дети. Возможно, в таком предпочтении контурируются, если можно так выразиться, и ваши педиатрические тенденции. Ведь у вашей дочери, доктора медицинских наук Ольги Вадимовны Богомолец, известного врача, общественного деятеля и музыкального таланта, правнучки великого Александра Богомольца, четверо детей. А значит, вы и Екатерина Олеговна Богомолец — дедушка и бабушка внука и трех внучек и, естественно, в чем-то их опекуны и воспитатели.
— Благодарю за этот вопрос, хотя какой-то прямой связи между бытием нашей семьи в Богомольцевском доме и работами, которых мы коснулись, все же нет. Но я испытываю удовлетворение, что и они, эти исследования — частичка современной научной панорамы родного города. Дело в том, что к нам иногда направляют детей, страдающих бронхиальной астмой, когда традиционные средства не дают облегчения. И эффект очищенного горного воздуха подчас оказывается весьма действенным, обрывая приступы. Повторюсь, что это не официальная клиника, а лишь случаи апробации. Однако важность принципа инструментальной орототерапии, особенно в условиях больших городов и эпицентров экологических кризисов, они, как мне кажется, подтверждают.
— Собственно, в заключение нашего диалога мы как бы взлетаем и над урбанистическими монстрами. Я помню, что и в Киеве Николай Николаевич Сиротинин предпочитал гористые улицы, чтобы пусть чуть- чуть, но перенестись в мир вершин. «Горный климат» ему не довелось увидеть воочию, однако появление подобных установок или кабинетов в мегаполисах ученый-провидец, конечно бы, приветствовал.
— «Homo urbanicus», горожанин, — человек под прессом. Акустическая информация — это часто шум машин, зрительная — множество лиц, телевизионная экспансия, эмоциональная — негативные новости. Уйти в сады, на зеленые холмы, в просторы полей? Практически это нереально. «Оротрон», мне кажется, дает некую отдушину для этого, отвечая изречению Петрония: «Все лучшее в природе принадлежит всем вместе».
