Почти год назад, 13 февраля ушла из жизни режиссер Ирина Молостова. Перечисление ее многочисленных званий и наград вряд ли передаст всю полноту того, кем была Ирина Александровна для театра вообще и тех, в которых ей пришлось работать, в частности, той, кем была Ирина Александровна для Национальной оперы Украины, Мариинского театра в Петербурге, Большого театра в Москве, а также для театра украинской драмы им. Франко в Киеве, где Молостова поставила «Мастера и Маргариту», русской драмы им. Леси Украинки, где она работала в 1978-80 гг., завершив сотрудничество постановкой «Вишневого сада». Даже в последние месяцы жизни режиссер разрывалась между Киевом и Москвой — в Национальной опере Украины готовила «Катерину Измайлову» Дмитрия Шостаковича, а в Большом театре ставила «Опричника» Петра Чайковского. Но накануне 70-летнего юбилея Молостову подстерег инсульт. К 12-му февраля, на которое была назначена премьера «Опричника», стала поправляться, а на следующее утро умерла от второго инсульта. В Москве ее кремировали, потом ее прах перевезли в Киев на Байковое кладбище.
Последняя наша встреча с Ириной Александровной состоялась в один из ее приездов из Москвы — за несколько недель до смерти. Хоть я пришла в полдесятого утра, режиссер энергично мне сообщила, что не спит давно — вовсю читает материалы о «Катерине Измайловой», да и времени для беседы у нас немного — днем репетиция в театре. Квартира Молостовой была похожа на музей: на полочках сувениры, фотографии великих артистов (многие — с дарственными надписями), море книг, нот, рукописей, бесценная переписка — письма от Шостаковича, Евтушенко, Симеонова...
...Наша беседа была о «Катерине Измайловой». Эта опера красной нитью прошла через все творчество Молостовой и стала последней, неоконченной ее работой (в Национальной опере по памяти восстановили бывшую сценическую редакцию оперы в ее постановке, которую и показал театр на заграничных гастролях). Но беседы, в полном смысле слова, у нас не вышло — безудержный темперамент Ирины Александровны превратил нашу беседу в монолог. Выдержки из этого монолога мы и предлагаем нашим читателям.
— Всем известна трагическая судьба этого произведения Шостаковича, — рассказывала Ирина Молостова. — «Сумбур вместо музыки» — так окрестили ее. Но когда я увидела этот спектакль, услышала впервые музыку Шостаковича, то этот новый для меня эмоциональный мир приняла всем сердцем.
На киевской сцене «Измайлова» шла более тридцати лет. Первые исполнительницы главной партии — Таисия Пономаренко, Лилия Лобанова, потом вошли в спектакль Людмила Кравченко, Клавдия Радченко. В 1975 году состоялась вторая редакция постановки. В главной роли выступила Евдокия Колесник.
Именно Колесник — эту тростиночку дивной красоты (ее постоянно пригибали к земле, и в конце концов она вынуждена была выпрямиться) — видел в партии Катерины сам Шостакович и высоко ее ценил, как и дирижера — Константина Симеонова. Помню, впервые прослушав всю оперу в исполнении Симеонова, Шостакович захлопнул партитуру, как-то удивленно взглянул на лист бумаги, на котором делал пометки, и быстро его порвал. В ответ на движение жены Ирины Антоновны сказал: «Несущественно», и, не найдя, куда выбросить обрывки, засунул их в карман. Симеонов расстроился, узнав об этом: «Ну вот, сколько раз говорил, чтобы на стол ставили пепельницу! Сейчас бы собрали, склеили и прочли — все-таки гений!»
***
После Симеонова спектаклем руководил Стефан Турчак, для которого любой спектакль всегда — процесс созидания. Он выписывал огромное количество репетиций с оркестром, хором, солистами, делал массу корректур, отрабатывался каждый такт, но, несмотря на это, он никогда не повторял то, что он уже однажды сделал. Его спектакли всегда были спектаклями страсти. Я повторю известную фразу: «Драма — это зрелище ума, а опера — зрелище чувств». В этом отношении Стефан Турчак уникален. Если посмотреть на 12 разных его фото на протяжении одного спектакля, мы увидим 12 разных людей. (В общем, дирижеру такое воплощение эмоций не нужно: «дирижерские танцы» и чрезмерная мимика отвлекают внимание и обычно почитаются недостатком. Есть современные дирижеры, которые играют лицом, смеются, выворачиваются, жестикулируют так подчеркнуто, что оркестр в это время «квакать» начинает. А вот Турчак настолько вникал в суть образа, что вы могли смотреть на него и видеть отражение того, что происходит на сцене, на его лице).
Стефан Турчак безумно любил, грубо выражаясь, голосовую массу. Его требованиям идеально отвечала певица с уникальным голосом — Гизелла Ципола. Когда в 1982 году она появилась в партии Катерины — в ней была така-а-я си-и-илища, казалось, дай ей волю, она могла бы горы своротить. Исходя из своей индивидуальности, Гизелла с самого начала оперы создавала сильную волевую женщину, изначально готовую к поступку. Партия Катерины для Циполы была в какой-то степени преодолением самой себя. Ведь, удивительно, родилась она в крестьянской многодетной семье, но в ней ощущается порода. И ее купчиха Катерина была царственной. Сначала я как режиссер пыталась с этим бороться, а потом поняла, что певица именно так видит этот образ.
Вспоминается выступление на Висбаденском фестивале в мае 1982 года. Катерина Измайлова в исполнении Циполы была подобна разорвавшейся бомбе. Что творилось в зале — передать невозможно. Триумф — это не то слово, которым можно описать мною увиденное. Такого слова просто нет. Голос Циполы буквально заливал зал с обезумевшими от восторга слушателями, которые овациями и криками «браво» просто срывали люстры, а через день ведущие газеты рассыпались самыми восторженными откликами. Это было потрясение для Германии. И что примечательно: ведь Шостакович для Германии «родной» композитор — он идет в очень многих театрах в постановках великого режиссера Гарри Купфера. Знаете, западный слушатель легче воспринимает музыку Шостаковича, он более подготовлен, лучше эрудирован в музыкальном смысле...
***
...На этом мы прервали нашу беседу — Ирина Александровна торопилась в театр. О предстоящих гастролях обещала рассказать, когда вернется из Москвы. Она ушла. Оказалось — насовсем. Даже не попрощавшись...
