«ВОТ ДО ЧЕГО ДОЖИЛА...»
«Ну пойдем, милая, пойдем», — сказала, обращаясь к продрогшему
пудельку, рывшаяся в мусорном контейнере женщина. Собачка медленно пошла
за ней. Женщина чем-то привлекла мое внимание... В последнее время контингент
«санитаров» мусорных ящиков резко изменился. Вот и эта женщина... На вид
ей лет пятьдесят, одета не по сезону, но выглядит весьма прилично. Я попытался
с ней заговорить. Она как-то недоверчиво посмотрела на меня, а затем тихо
промолвила: «Вот до чего дожила... Думала ли я, что буду когда-то рыться
в мусорном ящике, искать еду». Я обратил внимание на ее бледное интеллигентное
лицо, тонкие руки. Все указывало на то, что раньше женщина не занималась
физическим трудом.
— Душой человеку до собаки — ох как далеко, — сказала женщина,
заметив мою попытку погладить пуделька. — Ну пойдем, милая, пойдем, — повторила
она.
Женщина явно не была расположена к разговору... Собачка,
прихрамывая, пошла за ней.
ОЖИДАНИЕ ВСТРЕЧИ
Дома я все время вспоминал эту встречу. Как она оказалась
на помойке?..
Сегодня в Украине, согласно официальной статистике, за
чертой бедности проживает более 70% населения. Это те, на мой взгляд, кто
не может свести концы с концами. А кто подсчитывал оказавшихся на самом
«дне» жизни? Об этом официальная статистика умалчивает. Очевидно и другое:
от «демократических реформ» пострадали в первую очередь учителя и другие
представители интеллигенции. Иными словами, те, кто сеял мудрое, доброе,
вечное. Ныне кто-то из них торгует на рынке, распространяет в метро газеты,
продает сигареты. Пытаются как-то выжить. Они оказались ненужными нашему
обществу. Я искал встречи с этой женщиной, очень хотелось выяснить, что
же привело ее на помойку. Но она не появлялась. Приходили другие, агрессивные
и молчаливые.
Неожиданно из-за угла дома появилась эта женщина. Рядом
с ней бежал повеселевший пуделек. Моя знакомая сразу взялась за дело. Вынув
из мусорного ящика несколько пустых бутылок, она выпрямилась и направилась
к другому ящику.
— Простите, можно вас на минуточку?
Женщина остановилась и испуганно посмотрела на меня. Я
подошел поближе. Она узнала меня. Мне удалось разговорить ее.
КОМУ СЕГОДНЯ ЭТО ИНТЕРЕСНО?
— Я три года добивалась, чтобы мне возвратили мою квартиру.
Но мне так никто и не помог. Огромные долги. Все, что имела, продала за
гроши. Теперь нищенствую. До пенсии осталось еще несколько лет. А если
доживу до пенсии, то что я смогу на нее купить?
А далее Мария Ивановна (так звали женщину) поведала такую
историю.
КАК Я ОКАЗАЛАСЬ НА УЛИЦЕ
— Я работала в школе учительницей младших классов. Была
семья, муж-прапорщик, квартира. Потом разошлась с мужем-пьяницей. Сыну
в то время было 16 лет, а дочери — 7. Материально было тяжело. Поэтому
трехкомнатную квартиру сдала в аренду за доллары на два года. Сама же с
детьми на окраине города жила в гостинке. Оделась сама и одела детей. Дочь
отдала в музыкальную школу. Все шло хорошо. Но когда я собралась возвращаться
в свою квартиру, то там уже жила другая семья на правах собственника. Как
это произошло, я и сегодня не могу понять. Я пыталась через суды возвратить
свою квартиру, но все напрасно. Я оказалась с детьми на улице. На работе
начались неприятности. Пришлось уволиться.
Сын сейчас уже взрослый, отслужил в армии и уехал к отцу,
а дочь живет у моей мамы в селе. Я пыталась устроиться на работу, но кому
я нужна без прописки и жилья? Так я оказалась выброшенной за борт жизни.
Живу в ночлежке. Вы, наверное, и не слыхали о таком пристанище? Я там такая
не одна. У нас строгая дисциплина. Живем мы, как при коммунизме. Все, что
добываем, делим поровну. Объединяет нас добрый человек, дай Бог ему здоровья,
в прошлом офицер. Вот так вместе мы и пытаемся как-то выжить.
В РОЛИ ДОБРОДЕТЕЛЯ
Я попросил Марию Ивановну познакомить меня с этим офицером.
Наша встреча состоялась накануне Нового года. Я купил водки, закуски и
в назначенное время подошел к недостроенному зданию поликлиники. Мария
Ивановна встретила меня. Я шел за ней, от калитки до здания была видна
хорошо протоптанная дорожка. Вошли в ночлежку. Это было полуподвальное
помещение, довольно длинное, темное, захламленное битым кирпичом и другими
стройматериалами. Возле окна я увидел троих мужчин, а в глубине этого «зала»
несколько женщин рылись в тряпках и бумагах, сортируя их.
Мужчины обратили на меня внимание. Один, уже пожилой, в
очках, был одет в зимнее драповое старого образца пальто, на голове — серого
цвета заячья шапка; второй — лет тридцати, с рыжей бородкой, в легкой куртке-плащевке;
третий — стройный мужчина, выше среднего роста, 40—45 лет, в афганке зимнего
образца. Он подошел ко мне и спросил:
— Что надо?
Я ответил, что, мол, пришел поздравить обитателей ночлежки
с Новым годом и пожелать лучшей жизни.
— Еще нашелся один добродетель, — сказал он стоявшим рядом
с ним мужчинам. — Ну ладно, коль зашел, проходи. Я только что прочитал
новогоднее приветствие городского головы. Аж слезу вышибает. Но хотелось
бы его спросить, а знает ли он, сколько его верноподданных в мусоре роется,
чтобы как-то выжить?
Я выставил принесенное на доску, приспособленную под стол.
На ней уже стояло несколько пустых бутылок из-под водки, недопитая бутылка
вина и лежала какая-то еда.
Я объяснил цель своего прихода, представился. Мужчина назвал
себя Виктором Ивановичем. Позже выяснилось, что он — старший этой ночлежки.
Я догадался, что именно о нем говорила Мария Ивановна. Он был опрятен,
подтянут, черные усики аккуратно выбриты. Лицо было суровое, но доброе.
Когда я ему сказал, что контингент ночлежки стал сегодня другим, чем я
его представлял, прочитав роман М.Горького «На дне», он опять раздраженно
спросил:
— А ты знаешь, кто я, кто он? Все мы с высшим образованием.
Я — в прошлом офицер, окончил высшее танковое училище, был командиром роты.
Ты кто, Федор Иванович? — обратился он к пожилому. — Главный инженер?
— Бывший главный бухгалтер, — уточнил Федор Иванович. —
Пенсию получаю, но что на эту пенсию можно сейчас купить? Кормлю взрослых
детей, которые сидят без работы, а самому приходится побираться.
Самый молодой из присутствующих представился учителем физкультуры
средней школы.
— Знаешь, что я тебе скажу, — продолжил Федор Иванович,
— раньше все мы были разные, государство с нами считалось. Каждый имел
работу. Теперь мы все равны. Бомжи. Государству мы не нужны. Здесь, в основном,
собралась бывшая интеллигенция. Мы эту власть еще проучим за издевательство
над людьми. Я тут с одним таксистом-комбатом присматриваюсь к боевым машинам,
расположенным в музее Великой Отечественной войны. Авось какую- нибудь
запустим... Ладно, наливай, коль пришел.
Я предложил выпить за год уходящий. Но тут взял слово пожилой,
Федор Иванович:
— А за что благодарить и кого? Бога? Так почему он так
безжалостен к людям? Власть? — Он помолчал. — Судьбу — будь она проклята.
Если пить, то только за себя.
Я спорить не стал. Виктор Иванович все же предложил выпить
за старый год.
— Судьба наша тяжкая, — сказал он. — Мы не живем, а выживаем.
Представляешь, вот этот наш коллектив, как стая собак. Очень нам всем нелегко,
но мы пытаемся как-то выжить. Здесь нас лишь четвертая часть. Остальные
сейчас «промышляют» кто где. Одни просят милостыню, другие собирают тряпки,
бумагу, бутылки, третьи роются на помойках возле кафе и столовых: ищут
пищу. За тряпки и бумагу получаем в приемных пунктах хозяйственное мыло,
стиральный порошок, туалетную бумагу. Потом все это продаем. Вырученные
деньги и милостыня идут на продукты питания, а также из них мы платим дань,
и немалую, за то, чтобы нас отсюда не выперли. У нас, образно говоря, фирма,
фирма нищих и обездоленных. Я предлагаю выпить за старый год, который позволил
нам выжить.
Он быстро поднял стакан и выпил. Я хотел разлить остальное,
но Виктор Иванович резко остановил меня.
— Ты можешь пить, — обратился он ко мне, — а нам надо работать.
Почему, — обращаясь к стоявшим рядом, — вот эти, — указывая пальцем на
спящих, — до сих пор валяются? Поднять немедленно, заканчивайте побыстрее
с этим мусором! — обратился он к женщинам, — а то скоро закроют приемные
пункты, а нам надо кое-что закупить, чтобы встретить Новый год как полагается.
Он четко раздавал распоряжения. Все засуетились, рассыпались,
кто куда.
ВИКТОР ИВАНОВИЧ
— Запомни, браток, — сказал старший ночлежки, — главное
в жизни — семья, дом, работа. Если ты потерял семью или работу, тебе трудно,
но ты еще можешь выкарабкаться, но если ты потерял жилье... Ты потерял
все. Поверь, я это испытал на своей шкуре. Меня из армии уволили без жилья
и пенсии. Понимаешь, была причина, малость запил. Как увидел, что в армии
творится... Вызывает меня как- то комбат, а я в то время исполнял обязанности
его зама, и говорит: подготовьте мне графики выездов на полигон, на ночные
стрельбы. Время прошло, он опять меня вызывает: подготовьте мне график
ночных вождений. Конечно, готовимся в классах теоретически, на тренажерах,
а время идет и никаких выездов. Причина известна — нет горючего. Затем
собирает в конце квартала комбат командиров взводов, рот и начинает подводить
итоги учебы. Ругается: не на уровне теоретическая, боевая подготовка, нет
дисциплины и т. д. И начинает раздавать — кому выговор, кому еще что- то.
Смотришь на эту канитель и тоскливо становится на душе. Жалованья не дают
по нескольку месяцев, жена злая, ребенок голодный. В доме хоть шаром покати.
Стал выпивать. Жена ушла. Запил после этого основательно, не выходил по
нескольку дней на службу. Пару раз меня предупредили, а затем уволили за
дискредитацию чести офицера. Оставшиеся мебель и одежду я продал. Была
у меня в городе знакомая. Решил пойти к ней, но как же без бутылки? Денег
нет. Решил продать свои афганские награды. Медаль «За отвагу», думаю, оставлю,
а две остальные, которыми награждали всех, продам. На базаре на них никто
и смотреть не захотел. Пришлось продать за 5 гривен медаль «За отвагу».
На эти деньги купил бутылку водки, шоколадку и пачку сигарет. Ох, как она
обрадовалась. Прожил у нее две недели, помог сделать кое-какой ремонт.
Пытался устроиться где-нибудь на работу, но куда там... После очередных
поисков работы возвращаюсь к ней. Стучу, она открыла дверь. Смотрю: какой-то
мужик сидит, курит, на столе выпивка, закуска. Она посмотрела на меня и
говорит, мол, зачем ты мне нужен, мне детей нечем кормить. И перед носом
как хлопнет дверями. Я и опешил. Я никогда не был так унижен. Здоровый
мужик оказался не нужен не только государству, армии, семье, но даже и
этой женщине. Представляешь, какую армию разоружили без единого выстрела?
Как же надо все это было так тонко продумать!
Я попытался его как-то успокоить. А он опять заговорил.
— Ладно, закругляемся, а то мы сегодня что-то разболтались.
Заходи, рад буду видеть, — и на прощание сильно пожал мне руку. — Слушай,
а может быть, все же куда-нибудь напиши о нас? Может, «верхи» и не знают,
что творится здесь, внизу. А?
ЗНАЮТ ОНИ ВСЕ ХОРОШО
Я вышел из ночлежки. На улице уже было темно. Я вышел на
бульвар, возле входа в метро толпилось много людей. Торговали сигаретами,
елками, яблоками и другим «ходовым» товаром. В переходе было многолюдно,
тесно и накурено. В этой толпе я увидел собак, их было много, раньше они
в основном крутились наверху, на выходе, а теперь спустились вниз. Такого
я раньше не видел. Наверное, это те, подумал я, которые отсыпались днем
возле сторожки, а теперь вышли, как говорил Виктор Иванович, промышлять.
Люди бросали хлеб, колбасу, конфеты. Если собакам не давать пищи, они наверняка
начнут бросаться на людей. Не дай Бог, превратиться им в одночасье в голодных
хищников, сколько беды они могут натворить!
Я шел домой. Вот моя квартира. На сердце стало легче. Вечером
смотрю на казармы, в 20—25% окон горит свет, в остальных темно. Значит,
здания пустуют. А не лучше было бы эти казармы переоборудовать под жилье
для бесквартирных офицеров и прапорщиков? Дай клич, они сами своими руками
все сделают.
