Проснулась от раннего звонка. Очень раннего. Взяла трубку, еще не пропев «ми-ми-ми», чтобы настроить «волюм» своего израненного вчера голоса... «Кто говорит?» — «А это я — Вадик...» — пропищал в трубку какой-то озорной мальчуган.
«Ты кто, Вадик?» — «А вы у нас вчера в селе были!». Я прогнала последний кошмар своего утреннего сна и, кажется, вспомнила — такой синеглазый, в зеленой футболке с надписью почему-то Shovkovsky... «Что у тебя, Вадик?» — «... Ниче, я просто. Это вы?» — «Я». — «Ага...» — засопел, не придумал что сказать и удовлетворенно положил трубку... Я поняла, что это был мой самый правильный будильник из села Новоукраинка, и пошла чистить зубы. Потому что лучшего варианта не было.
Через пару часов мы уже были в Суворовском районе Одессы.
К месту встречи сползались — точнее не скажу — люди: с палочками, едва топая, шли женщины и мужчины в нарядном, но из прошлого века, облачении... Уселись на скамейках. Кое-кто не садился, а, тяжело опираясь на подпорки-палочки, стоял, изображая сильных людей... Это были одесситы. Если я расскажу, о чем говорили, то заснуть уже не сможете... Поэтому оставлю это для себя. Моя Оля исписала тетрадь их просьбами, а совсем молодые ребята и девушки из моей команды, слушавшие это (я обернулась и увидела), в конце разговора стояли, крепко обнявшись, потому что, кажется, это был единственный выход выдержать услышанное...
Двое молодых мужчин, стоявших неподалеку, отвели меня в сторону. Один был в темных очках, он сказал: «Владимировна, послушайте моего друга». Он явно прятал под стеклами не взгляд, а фингал... Друг заговорил: «Не скажу, как меня звать. Я полгода на свободе. Пришел, потому что знаю, шо вы здесь снимали про этих ментов. Вчера я был там. Они меня каждый день встречают. И говорят: ану, иди сюда, погулял на свободе? Пора домой! — Ну, вы, Владимировна, поняли? В зону. Вчера я был там. Они меня полдня катали. Вот так, взяли за... ну, простите, что скажу... за яйца... Синее у меня там все... И подняли вот так, распяли... А потом... Вы знаете, что такое «слоник»? Ну, знаете... Короче, я сел и стал на себя придумывать — им же план надо — того убил, того подрезал... Говорю: что еще? Но, говорю, как в клетку меня посадите — я сразу голову о стенку разобью и вены вскрою... Пустили. Владимировна, я не краду сейчас, женился, дите родили... Но они хотят меня опять — «домой». На работу не берут, каждый день эти мусора встречают и лыбятся... Что мне делать? Я туда больше не пойду. А у них план! Им сажать надо. Я вам имя не скажу — но сделайте что-нибудь! Телефон дайте — как пытать будут, чтоб позвонить мог тебе...».
А дальше были на Фонтанке. Стояли люди и сидели в инвалидных колясках — владельцы всего вокруг... Их улица выглядела, как доисторическая канава. По ней все, кто сюда приезжает, идут к морю купаться. Но нужно иметь для этого специальную закалку. Десятилетиями люди, которые живут здесь, выносят через всю улицу больных на перекресток, когда вызывают «скорую», потому что она туда ехать не хочет. А еще все ходят в надетых на ноги полиэтиленовых кульках, чтобы пробраться по грязи. Кое-кто уже давно договорился с соседями на краю, чтобы переобуваться у них из резиновых сапог в ботинки, по дороге на работу или в школу, а вечером — назад...
Теперь здесь рядом большая фирма выкупила земли, и им жизнь вообще осталась недолгая. Дождутся, пока вымрут, — и закатают здесь все под свои прихоти.
Мы говорили и думали, как нам быть, полдня. Мы придумали. А к тому же эти люди не просто говорили — они давно уже воюют, и осталось только стать нам всем рядом. Правда, был недавно суд. И вынес приговор, чтобы присудить всем, кто писал на сайт Фотанки обо всех этих историях, большие штрафы. То есть местный суд решил запретить любую возможность говорить хоть что-нибудь в свою защиту. Просто приказано — исчезнуть! И не путаться под ногами.
Мы придумали. Мы плевать на них хотели. Тетя Галя, большая такая тетя, метнулась и притащила мороженых бычков. Потому что нужно есть. Ее муж прибежал за ней. Он тех бычков наловил. А еще он выкопал ровно сто ступенек к морю. Сам. Чтобы люди могли туда спускаться.
Мы искали положительный пример. Их было здесь сто. Была депутат улицы, которая возглавила тетю Галю, ее мужа и всех пришедших или приковылявших сюда — хотя местный суд так распоясался, что мог бы посадить всех этих людей просто за то, что они странно сопротивляются приказу исчезнуть и не мешать строить прекрасные морские владения для богатых людей, которым неприятно видеть здесь этих, лишних...
Но здесь были живы. Люди, которые не соглашаются. Самый любимый мой тип людей. Именно в этот момент снова позвонил Вадик. Посопел в трубку и положил, потому что не придумал, как назвать тему, на которую хотел поговорить. Но явно строил социальную сеть взаимоподдержки.
Лучше всего в этот момент искать такую социальную сеть. Мой Валерий Иванович предложил посмотреть «кино о море». Мы сидели на террасе его недостроенной дачи и смотрели на бухту. Кино было немое. Волны вдали бились о берег бесшумно. Света на даче не было, но для того и существуют свечи. Море вздыхало, заносило на легких волнах в бухту красный буксир... На столе пахло зажаренное на костре мясо и сочные помидоры-гриль. Бутылка греческого вина, которое Валерий Иванович привез из той же Греции со своих соревнований по годзю-рю, лечила душу. Душа хотела еще лекарств — и теща Валерия Ивановича, как притчу и как рецепт от боли, рассказала историю о том, как Валерий Иванович однажды пришел к ней и сказал, чтобы она не вздумала мешать своей юной дочери встречаться с ним, не совсем юным. А однажды ее дочь проснулась и ничего не услышала — просто мир звуков исчез в одно неожиданное утро. Оглохла — неизвестно, почему. А затем Валерий Иванович продал свою квартиру и отвез ее на операцию. А потом годами учил свою Наташу слышать и говорить, потому что она забыла, как это делается....
И теперь эта женщина знает, что сердиться на Валерия Ивановича она может лишь по пустякам — например, если он вырвет здесь, на даче, ее крученые панычи, потому что считает, что это сорняк. Но пусть вырывает, если хочет. Это любящий мужчина.
Я не знаю, почему нужно рассказывать все то, о чем я рассказала, и какую это все имеет жизненную ценность. Но чувствую, что без этого перечня сегодняшних событий летопись века будет неполной и нечестной. Все это нужно впитать и вдохнуть — и тогда будет полное расписание того, с чем жить.
В тот момент, когда я пишу эти строки, чтобы просто зафиксировать фотографию, за окном вдруг поднялся в небо какой-то странный объект: кроваво-красный, внизу полыхал огонь... Красное привидение летело над домом напротив, в тишине... И я подумала, что, вероятно, сошла с ума, поэтому не буду никому звонить и предупреждать о странной штуке в ночном небе над Южным. И иногда это самое правильное решение — лучше посчитать до десяти и подумать, прежде чем осрамиться... Выглянув с балкона, увидела, как неподалеку какие-то мужчины надували еще один такой мешок в виде расколотого красного сердца, поджигали его и пытались запустить в небо. Под крики «давай-давай», издаваемые хором детей этих мужчин, мешок тяжело вздохнул, пыхнул жаром и неуклюже поднялся в небо, задевая балконы. «Йпт, сожгли девятиэтажку», — спрогнозировали мужчины и скомандовали детям направляться немедленно за ними домой. Я не знаю, что это была за акция. В конечном итоге, не каждая радость в мире имеет логику. Поэтому дежурила на балконе, пока пылающий мешок не повернул в сторону моря, без какого-либо смысла и цели своего полета, — убедилась, что город в этот раз не сожгли, и тоже пошла спать. Вынеся из всего этого урок — жизнь нужно просто любить и защищать, а дальше разберемся — зачем. Ну и вот, Вадик не спит в Новоукраинке, набрал номер и сопит в трубку.
День окончился по всем правилам литературного обрамления. И смысл в том, что Бог пишет все эти наши рассказы, а нам — просто читать и пробовать угадывать, что Писатель, собственно, думал нам этим сказать?
