За годы Второй мировой войны этот населенный пункт понес меньше потерь,
чем после двух визитов маньяка-убийцы Анатолия Онуприенко. После тех зимних
ночей село как будто одело черный платок. В целом по Украине незванный
ночной гость убил 52 человека.
25 сентября в Житомире над этим лицом (хотел написать человеком — Авт.)
начнется судебный процесс. При любом выводе следствия подсудимый останется
жить — действует мораторий на применение высшей меры наказания. И мы решили
опросить жителей Братковичей, как они относятся к отмене смертной казни.
Анна Михайловна СОЛИЛЯК:
«Я бы не держала этого убийцу так долго под следствием. Даже за несколько
убитых он уже заслуживает смерти. Этот ирод убил мою дочь, зятя, обоих
сватов, шестилетнего внука Олега. Так почему, и на каком основании мы должны
помиловать Онуприенко, который психически полноценен и хладнокровно расстрелял
столько людей и еще, чтобы замести следы, поджигал дома? На суд в Житомир
я, наверное, не поеду, ибо уже полгода не платят пенсии. Считаю саму дискуссию
на тему: «Убивать не убивать ли убийцу?» кощунственной. Ответ должен быть
однозначным: смерть за смерть».
Анна Федоровна:
«Посмотрите на это распятие — Христос был невинен и его распяли, так
неужели жизнь какого-то Онуприенко полезнее, чем жизнь 52 человек, которых
спровадил со свету?»
Владимир Михайлович КОНДЗЕЛА, председатель поселкового совета Братковичей:
«Я не совсем понимаю: ведь когда три года назад Онуприенко совершал
свои ужасные преступления, мораторий на применение смертной казни еще не
действовал? У нас было одиннадцать сходок села и ни один человек даже не
допускал мысли, что убийцу можно не осудить на смерть. Село у нас небольшое
— около тысячи жителей и поэтому смерть двенадцати человек затронула почти
каждую избу — убитые приходились остальным если не троюродными братьями,
то кумовьями или крестниками. Не понимаю я, почему Онуприенко судят в Житомире,
ведь из 52 жертв 16 приходятся на территорию Львовщины. Еще одно — любая
перемена власти, любой естественный катаклизм — и этот садист может оказаться
на свободе. Он хорошо тренирован, имеет военную подготовку. Газеты пишут,
что он все время думает о побеге — оставлять его и таких как он жить —
это обрекать людей на вечный страх. А наше село до сих пор боится. Что
касается взгляда иностранцев на смертную казнь, то могу поделиться собственными
наблюдениями: в Братковичах были журналисты из Германии, США, Великобритании,
Швейцарии и, пообщавшись с нашими жителями все они, либералы и консерваторы,
приходили к одному выводу: за такие преступления может быть только одно
наказание — смерть».
Женщина с кладбища:
«Моя сестра плакала, плакала по дочери Гале, слезы ее убили и теперь
они лежат рядом. А тот убийца (наверное, ему на Галину пули не хватило)
перерезал ей горло. Те, кто советует оставлять таких жить, пусть приедут
к нам в гости. Возможно тогда их мнение изменится».
Ярослав ГАЛУШКО:
«Тот, кто требует оправдать такого человека (я считаю, что оставить
ему жизнь — это все равно, что оправдать) такой же как и тот убийца. Он
в одну ночь расстрелял моих трех дочурок Лесю, Миросю и Марусю и моего
зятя. Оставил трех младенцев круглыми сиротами. Хотел бы я видеть того
юриста, который объяснит этим детям, почему убийца их родителей должен
жить. Если этот человек так долго скрывался, то он может и совершить побег.
Я не могу отобрать кусок хлеба у своих внуков-сирот и поехать на суд
в Житомир. Но если Кучма не найдет гривен на поездку семей потерпевших
в суд, то это никакой не Президент, то, чем он руководит, — не государство,
и все, что он делает, — несерьезно. Ведь до сих пор люди из нашего села
держат на дверях решетки, за печью — топор, а кое-кто из пожилых боится
ночью выйти в туалет».
Отец Иван:
«Когда были совершены эти ужасные убийства я еще не правил службу в
этом селе. Что касается моей позиции: в Старом Завете было сказано: глаз
за глаз — зуб за зуб, но Христос принес нам любовь и, думаю, зло не искоренить
смертью. Я не знаю нынешнего духовного состояния Онуприенко, и если он
не покаялся, то этот человек очень опасен и его следует со стопроцентной
гарантией изолировать от общества. Хотя, возможно, государству придется
расходовать значительные средства на содержание этого преступника в заключении».
Мирон Васильевич КОХМАН, председатель церковного комитета:
«Почему мы слушаем Европу? Они шли к своему сознанию десятки и сотни
лет, а от нас требуют изменить наше сознание за считанные месяцы. Неужели
за 52 трупа мы должны кормить Онуприенко и таких как он до глубокой старости?
Страх, который поселился в наших детях, без сомнения перейдет и к нашим
внукам. Возможно он навсегда на генетическом уровне будет переходить из
поколения в поколение. И оставить виновника этого страха жить — несправедливо».
Пани Оля:
«Он — изувер. А для людей и изуверов должны действовать различные законы.
Легко быть гуманистом, когда горе не задевает непосредственно тебя. Если
оставить этого душегуба жить, то сироты, вдовы, безвременно поседевшие
матери будут и дальше жить под страхом смерти, в ожидании ночных выстрелов
и вздрагивать, когда вечером кто-то резко постучит в дверь. Гуманизм, который
защищает убийц, — это гуманизм защитников убийц. Жертвы также хотели жить,
но никто не интересовался их желанием».
