Со времени написания этих слов прошло сто лет. За это время Украина таки получила свою свободу. Но получила ли она это ценой познания истины? Вряд ли. Так был ли тогда прав Грушевский? И, вообще, имеют ли право историки заявлять о своих особых правах на то, чтобы учить общество? Я хочу сегодня доказать вам, что история и историки все-таки нужны обществу. И сделать это, собственно, на основе десяти лет украинской независимости.
Историки — странные люди. Если их спросить, почему в Украине не идут реформы, они начнут свой ответ с Крещения Руси. И далее будут говорить о татарском нашествии, польском гнете, российском порабощении, советском геноциде... Экономисты или политологи так не делают. Они говорят о высоких налогах, страшной коррупции, политических манипуляциях, низком уровне гражданского сознания.
Но политики и экономисты не могут обойтись без историков. Ни одно общество, каким бы прогрессивным оно не было, не может быть свободным от своей истории. Почему в современной Польше процветает свободный рынок и свободная демократия, а в современной России очень мало примеров и первого, и второго? Почему Беларусь готова отказаться от своей независимости, тогда как Украина, несмотря на все свои неудачи и шатания, все-таки остается самостоятельной. Между многими историками, политиками и экономистами установилось что-то вроде общего согласия, что ответы на эти вопросы нужно искать в разном историческом наследии каждой страны. Современная наука говорит о зависимости судьбы страны от пути своего развития. Если же говорить образно, „куда мы идем, зависит от того, откуда мы вышли».
Десяти лет украинской независимости может быть еще недостаточно, чтобы понять, куда же все-таки направляется Украина. Но этого достаточно, чтобы понять, откуда Украина вышла. И, в соответствии с этим, реалистически оценить возможные перспективы ее дальнейшего развития.
Понятно, что историческое наследие не является одноцелевым. Оно складывается из различных напластований — Украина имела свои и княжеские, и казацкие времена, знала и Романовых, и Габсбургов, магдебургское право и сталинский ГУЛАГ... Какой из этих исторических опытов надо считать важнейшим для современной Украины? Ответ на это вопрос могут дать только историки. В тех разнообразных пластах прошлого они пытаются отличить незначительные и краткосрочные факторы от тех, которые воздействуют на более длительную цель и основательно влияют на современное общество.
По-видимому, самым большим открытием современной истории является понятие исторического времени. Это время не равно сменам времен года, поворотам звездного неба, размеренному течению веков. В истории различные времена имеют различную скорость и цену. Вспомните, что вы делали, скажем, 3 сентября 1991 года? Наверное, мало кто сможет дать ответ на это вопрос. Но зато почти каждый помнит, где он был и что делал, когда происходил путч в Москве, или когда Украина провозгласила свою независимость. Об определенных периодах своей жизни помним лучше, чем о других. Хорошо помним о событиях своего раннего детства. Но память о школе как-то стирается. Ибо в первом периоде нашей жизни намного больше ярких воспоминаний, тогда как школьные годы полны ежедневной рутины. Часто говорим, что время нашей жизни бежит с разной скоростью. Оно очень медленно идет в детстве, и быстро в зрелом возрасте. Маленькие дети никогда не жалуются, что у них нет времени. Но покажите мне взрослого человека, который сказал бы, что ему хватает времени на все.
Так же и с историей. В отдельные периоды ничего не происходит, и время летит очень быстро. Так быстро, что потом мало что припоминается из него. Зато в другие времена — очень много, может даже очень много, и мы помним каждую мелкую деталь. Тем более, что разные общества имеют разный возраст. И поэтому их нужно измерять календарем историческим, а не астрономическим. Кто бы из нас серьезно стал сравнивать физические и умственные способности шестилетнего ребенка и шестидесятилетнего человека? И требовать от обоих одного и того же? Так почему мы сравниваем десять лет украинской независимости с более семидесятью годами польской независимости? 2001 год в Украине и 2001 в Польше является равными датами только с точки зрения астрономического календаря. В перспективе же календаря исторического, украинский 2001 год равен польскому 1929 году, т.е. десятому году польской независимости.
Вооруженный такой перспективой, украинский историк меньше удивляется тому, что делается в нашем государстве. Читайте воспоминания польских деятелей тех времен. Ежи Гедройц, один из наиболее благородных польских интеллектуалов, писал, как во времена его молодости, когда он работал в одном из министерств польского государства, взятки не брал разве тот, кто был совершенно глупым или ленивым. Разве в такой исторической перспективе так уж странно выглядят Лазаренко и наши другие украинские чиновники? Или же, если вспоминить, что в 1929 году самостоятельная Польша пережила убийство своего первого президента и государственный переворот, разве уж такими исключительными являются политические баталии нашего времени?
И, наконец, близкий нам пример: если посмотреть, с какой скоростью провинциализировался межвоенный Львов, когда многочисленная местная польская, украинская и еврейская интеллигенция выезжала в Варшаву, Киев или Прагу, будет ли удивлять нас настоящий эксодус («выход») современных львовских интеллигентов в те же Киев, Варшаву и Нью-Йорк?
Но есть еще одна, может, наиболее важная историческая перспектива. Это перспектива сосуществования разных времен — кратковременного и долговременного. Краткие периоды содержат всем очевидные события. Скажем, декабрьский референдум 1991 года, президентские выборы 1994 г., принятие новой Конституции в 1996 г., Лазаренковский скандал, премьерство Ющенко, исчезновение Гонгадзе, «кассетный скандал». Другая, долговременная, перспектива, может, не такая уже и эффектная, и заметная. Но связанные с ней события оказывают на нашу жизнь не меньше влияния, чем те, о которых мы привыкли читать в газетах или смотреть по телевизору. Они — как и подводное течение, о котором можем только догадываться по кругам и волнам на водной поверхности.
Мы можем каждый день ощущать на себе влияние кратковременной перспективы. И, наоборот, действовать или оценивать все в этой перспективе. Но мы мало ощущаем на себе длительные периоды, которые измеряются веками и тысячелетиями. И, тем более, мы имеем очень малые шансы изменить русло течения времени. Начнем с первой, кратковременной перспективы последних десяти лет. Со времени провозглашения своей независимости Украина установила несколько очень сомнительных рекордов: высший уровень инфляции, крупнейший в Европе теневой сектор в экономике, один из высших в мире уровень государственной коррупции и самый низкий уровень доверия населения к государству. Поразительна и статистика, которая хотя и не является «рекордной», но передает глубину экономического и социального кризиса: сногсшибательное падение валового продукта, сокращение продолжительности жизни, сокращение общего числа населения, резкий рост уровня преступности. Среди всех стран Центральной и Восточной Европы худшая ситуация разве что в Молдове, ибо даже Беларусь по многим показателям опережает Украину.
Но с точки зрения историка, высший украинский рекорд заключается в другом: никогда в своей истории украинцы не сохраняли так долго своего самостоятельного государства. Власть Украинской Народной Республики (т.е. Центральной Рады и Директории) продолжалась в целом 24 месяца (из них только немного более половины этого срока Украина была действительно самостоятельной), Украинское Государство гетмана Скоропадского и Западно- Украинская Народная Республика — по 7 месяцев каждая. Провозглашенное во Львове 30 июня 1941 г. Украинское Государство просуществовало разве что на бумаге.
Поэтому 10-летие украинской независимости является настоящим и, может быть, высшим рекордом в украинской истории. Есть ли уверенность, что Украина будет праздновать свою независимость не только через 10, но и через 100 лет? История склонна здесь дать положительный ответ: за последние двести лет у нас нет ни единого примера, когда новопровозглашенное национальное государство через какое-то время исчезло с карты мира. Даже современные Беларусь и Молдова не могут завершить национальное самоубийство и отказаться от своей независимости, как бы этого ни хотело государственное руководство.
Поэтому сейчас вопрос уже не в том, „будет или не будет Украина самостоятельным государством?» Вопрос формулируется иначе: „Каким государством будет Украина?» Ответ — очень осторожный — здесь может дать история, если смотреть на украинскую независимость в долговременной перспективе. В этой перспективе, все современные беды в Украине начались не в 1991 году, и даже не в 1985 году — все эти тенденции выразительно проявились в советском обществе раньше. Уже тогда у нас было снижение прироста населения и экономики, падение жизненных стандартов и т.д. Зависимость от советского наследия прослеживается и в другом. Независимая Украина выросла из основных атрибутов Украинской ССР. Современная Украина в теперешних границах, с Галичиной, Крымом и Донбассом включительно, является советским творением. Большинство тех, кто сегодня руководят Украиной, 10-15 лет назад были директорами советских заводов, председателями колхозов, секретарями партийных организаций, лидерами комсомола. Наконец, это не было уж такой неожиданностью: почти 50 лет назад группа украинских эмигрантов пророчила, что если независимое украинское государство когда-то состоится, то это произойдет не в результате национальной революции. Независимая Украина, писали они, «вырастет» из Украины советской.
Современная Украина носит на своем лице большое родимое пятно советскости. Наш нынешний президент Леонид Кучма любит оправдываться, ссылаясь на советское наследие. Мол, что от нас можно ждать, если мы все вышли из него. Но если бы это было только так! На самом деле советскость поэтому так сильна в Украине, что у нее длинные исторические корни. И дело не только в том, что она связана с традициями Московского царства и Российской империи. Нельзя не видеть, что подобные проблемы имеют Беларусь и Болгария, Молдова и Румыния, Сербия. В каждой из этих стран централизованное и бюрократизированное государство, которым правят кланы при общем безразличии и апатии общества. А если это так, то эти проблемы не являются чисто украинскими, или, скажем, болгарскими. Они являются частью исторического наследия — наследия православия, привнесенного из Византии. И наоборот, страны, которые более-менее успешно справляются со своими проблемами, являются странами Западной христианской традиции: Польша, Чехия, Венгрия, Литва, Латвия, Эстония.
Сильно ошибаются те, кто думает, что основные украинские проблемы отомрут с приходом того поколения, которое не будет помнить СССР. В исторической памяти сильны традиции и обычаи общества, в Украине они сущствуют еще со времен крещения Руси и будут чувствоваться здесь еще не одно поколение. Это, понятно, не накладывает на Украину роковой печати — ибо даже в этой группе можно выбирать между современной белорусской и сербской моделью. Только ближайшие годы могут показать, каким путем пойдет Украина. К лучшему или к худшему это — история не оказывает здесь решающего влияния. Она дает нам право выбора. И решать здесь необходимо нам самим, украинцам.
Условием такого выбора, является осознание того, что мы можем на самом деле изменить. И что остается вне наших возможностей. Нужно уметь отличить одно от другого. Такое различение может дать только история. Ни один из экономистов и политиков здесь не может сравниться с историком. Пусть эти слова служат оправданием не только мне, но и тому, чем занимаюсь я и мои многочисленные коллеги. Надеюсь, что эта скромная — по моим скромным возможностям — апология истории послужит еще одним побуждением для наших более младших коллег толковать историю серьезно. И высказать скромную надежду, что в их лице мы приветствуем будущего Грушевского, Крипьякевича, или — что там говорить! — Дейвиса и Броделя, после трудов которого украинским историкам не нужно будет оправдываться за свое существование.
