Самый лучший сезон — межсезонье. Не только из-за привлекательных низких цен, но дополнительного бонуса-безлюдья. Февральский популярный курорт Хайдусобосло, известный своими целительными термальными водами, богатыми очень нужными человеку минералами, далеко за пределами Венгрии, еще раз подтвердил это. Бывали дни, когда в бассейне с 34—36-градусной водой, поступающей из естественного источника, было всего по два человека. От этого счастье расслабления становилось еще острее.
Помню — лет 15 тому, когда впервые приехала в этот городок, все никак не могла выучить название. За эти годы курорт давно уже стал известен во всем мире, но и тогда и сейчас февральское затишье называют тут немецким сезоном. В десятках отелях в основном слышна немецкая речь. Как-то с нами, услышав знакомую речь, заговорила пожилая женщина, решившая уточнить, откуда мы. Назвавшись Норой, она тут же бойко перечислила основное о себе — бывший врач из Казахстана, немка по происхождению, 20 лет тому назад уехала на историческую родину в Германию. «Я привыкла называть себя русской немкой», — уточнила она.
Женщина была по-славянски словоохотлива, не нахальна, любопытна, по-своему симпатична полной безыскусностью и располагала к беседе, которая в силу ее характера ей самой была необходима как воздух.
Безобидная болтушка потом призналась нам, что когда ей вечерами звонит в отель сын из Дрездена, то первое, что он спрашивает, нашла ли она новые уши, всем ли уже рассказала о зарплате, пенсии, дала ли адреса, пароли, явки. Это такая у них дежурная любимая шутка. Взрослый сын, врач по профессии, прекрасно зная мать, понимал, если нашла, — отдых будет намного продуктивней. Так ее новыми ушами на пару дней стали мы с подругой. Почему-то не было утомительным слушать подробности нынешней ее жизни. Так как была она из бывшего Союза, и та жизнь прежняя была ей знакома не хуже нашего, то о прошлом мы говорили меньше. Ей было интересно, что у нас сейчас.
«Вы так заразительно однажды смеялись в бассейне, что я даже позавидовала, — как-то удивила она нас, и добавила, — правда, не понимаю чему можно так смеяться, если у вас все плохо».
Мы даже опешили — в Европе уже удивляются, что мы не разучились смеяться? Ну, знаете...
Дома-то мы сами постоянно озабочены, при общении обязательно возмущаемся и негодуем — поводов более чем, но чтоб чужестранцы удивленно умилялись простому смеху... «Мы смеемся жизни, разве этого мало, — вдруг высокомерно начала обороняться, наметив что-то защитить и отстоять. Слава Богу, вовремя остановилась, наверное, нежность бассейна возымела действие. К чему еще митинги в бассейне на курорте, куда вырвалась буквально на неделю, их хватает и дома. Дорого же они стоят, всем нам, не разучившимся смеяться.
Норе же показался аргумент — «смеемся, значит, и у нас все будет хорошо когда-нибудь», весьма убедительным, так как и сама была оптимисткой. Иначе ее семья, а, значит, и она просто не выжили бы. Она рассказала, что немцев, выселенных в Казахстан, тогда многие называли фашистами, как бедно они жили, и постоянно должны были ходить отмечаться. Она, четырехлетняя, тоже прикладывала пальчик к какой-то казенной бумаге и всегда мечтала о чем-нибудь вкусненьком, сладеньком. И все же у семьи нашлись силы выучить ее на врача, в Союзе окончили школу и ее сыновья. 20 лет тому, когда это стало возможным, решили они уехать в Германию. Немецкий дядя звал в западные земли, где жил хорошо, но они не рискнули, и приземлились в восточной части. Все-таки корни, пущенные в СССР, научили осторожности и недоверию, да и вся немецкая «русская» община так решила.
По приезде сначала устроилась санитаркой, хоть и называлась эта должность медсестринской. В основном, ухаживала за лежачими больными. Недавнего врача буквально подавило обилие незнакомой медицинской техники, недоверие окружающих, плохое владение языком. Для немцев она была незнакомой русской, прожившей долгую жизнь по каким-то непонятным законам. Только ее квалификация (она и сейчас уверена, что наша медицинская школа весьма конкурентна), вывела ее из санитарок на практическую работу медсестры. Капельницы и инъекции в вену у нее получались лучше всех. Работала она много, сыновья только поступили в медицинские вузы, и все заботы были на Норе.
В больничной ординаторской, где собирались коллеги, над ней подшучивали — какая же ты немка, если сны видишь на русском. Однажды, придя на смену, она призналась подружкам — видела сон на немецком, а под утро на казахском. Кто я?
Ее успокоили — пенсия у тебя будет немецкая, и с языком справилась, уже не чувствуется доморощенного немецкого, говоришь почти грамотно, улавливая даже нюансы.
Сейчас у Норы пенсия — 1200 евро. Она говорит — ойро. Еще она как пенсионерка имеет право подрабатывать и, воспользовавшись, стала отвечать в семейной клинике за чистоту белья и кормление рыбок в аквариуме.
Чем больше она рассказывала, тем становился понятней окрас их жизни, уже хорошо налаженной, но которую, ни на секунду никто из членов семьи не пускает на самотек. Захотел 16-летний внук Норы очень дорогие джинсы, зная мнение семьи, сразу пошел разносить газеты и сам заработал. Правда, немного подкинула Нора, тайно от родителей. Даже на этот курорт она приехала за счет кассы (страховки). Два раза в год получает различные дотации из кассы на отдых, а в случае болезни помощь гарантирована. Не представляю, как можно вообще жить без страховки, — воскликнула она. — Мы этот полувопрос посчитали риторическим. Да и что отвечать...
Кстати, интересная деталь — при оформлении инвалидности в Германии учитывается наличие восьми заболеваний, естественно, серьезных. Так вот, одним из них является ожирение, признанное огромной проблемой во всем мире.
Выходит, все у нее хорошо, но так смеяться — сама призналась — уже разучилась.
С нами она оттаяла и смеялась вовсю, даже помолодела.
Интересно, по смете кассы, на сколько евро это тянет?
