Когда речь идет о свободе слова, учитывать надобно слово каждого, кто имеет с ним дело, а не только слово журналиста. На это почему-то не обращают внимания. Помню, чего стоило при старом режиме поместить научную статью в невинный университетский «Вестник» — братскую могилу, как тогда острили. Легион рецензентов, редакторов, корректоров, цензоров и прочих «ответственных работников» бдели и бдели, чтобы не пропустить не то что крамолы, а просто двусмысленности. Того, что может быть прочитано и так, и этак. Ничего подобного теперь нет. Вы можете изваять совершенно бредовое сочинение, издать за свой счет и дарить знакомым. Можете выйти на улицу и продавать свое детище прохожим. Власть и глазом не моргнет. Никаких Обллитов, никаких бдящих органов. Такова практика. Кстати, моих писаний в «День» рука редактора касается только на предмет надлежащей расстановки знаков препинания.
Вообще «отфонарное» слово у нас свободно. Точный здесь показатель — количество бредовых сочинений. Их сегодня столько, что диву даешься. От беллетристики до оккультных наук. В прекрасно изданном фолианте вычитываю правила, основанные, как сказано, на тысячелетней традиции, о том, как гармонизировать пространство «вокруг себя и своих близких». Древнее учение, адаптированное к современным условиям, вооружает нас знанием, как, к примеру, установить на кухне холодильник. Боже вас упаси ставить «на юг» — элемент Огня несовместим с низкой температурой. Поставив в «юго-восточном секторе», вы улучшите свое материальное положение, а ежели в юго-западном, — укрепите семейные отношения. Хотелось бы, конечно, и того, и другого, но как этого добиться, наука умалчивает. Регулярно читаю в местной газете благодарственные письма людей, полностью излеченных народными целителями от смертельных недугов. Целители между делом возвращают мужей покинутым женам, а несчастным, имеющим «сильную половую слабость», помогают обрести желаемое состояние. Здесь же можно ознакомиться с астрологическим прогнозом и принять меры, если окажется, что, скажем, в среду «возможны непредвиденные денежные траты».
Все это надо иметь в виду при оценке свободы слова. Но журналисты имеют в виду другое слово. То, о котором пекутся международные организации, вроде упомянутой выше. За это именно слово выставляются оценки странам и правителям. Например, три года назад американский Комитет защиты журналистов поместил в десятку глав государств по номинации «враг прессы» нашего Президента. Тогда у нас тоже удивлялись, называли решение Комитета беспочвенным и собирались принимать меры, вплоть до привлечения судебных органов. Здесь мы имеем дело со словом иного рода. Здесь слово непосредственно задевает интересы конкретных живых лиц. Лица не любят, когда их задевают. Не только должностные лица, но и частные. И принимают меры, исходя из собственного понимания права. Так было всегда. Вспомним, что гонцам, приносящим плохие вести, рубили головы. Надо ли удивляться, что профессия журналиста везде остается опасной. Она из группы риска. Как полицейские, спасатели, военные и т.п. Каждый год публикуется список журналистов мира, погибших на своем посту. Никакими отдельными новшествами положение с сегодня на завтра не изменить. Да, нужны законы, международные организации, укорачивающие, по возможности, правителей. Много чего нужно — независимый суд, надлежащий уровень культуры общества в целом, нравственное и эстетческое чутье журналиста, редактора, читателя. Общее благополучие, в конце концов. Ибо замечено, что при этом следование нравственным правилам легче осуществляется. В общем, как сказано, царство Божие не приходит заметно.
Со свободой слова у нас всегда было гадко. Поэтому нет опыта обсуждения соответствующих проблем. Мало в этой области, скажем так, центристов, т.е. людей, признающих слово высшим даром и высшей ценностью, и вместе с тем ясно осознающих, как опасно даже неосторожное обращении с ним. «Любое правительство хочет контролировать прессу», это — слова знатока своего дела генерального директора всемирной службы Би-Би-Си Марка Байфорда. Таков, стало быть, порядок вещей, даже на родине демократии. А развитое гражданское общество требует, чтобы власть была прозрачной и ответственной. В самом этом обществе есть радикалы, которым свободы всегда будет мало, и есть консерваторы, которые всегда требуют усилить строгости. Открытое общество в непрерывных дискуссиях, как публичных, так и институциональных, удерживает эти устремления в неустойчивом равновесии. Свобода слова не изолирована от других свобод, она — пробный камень демократии.
Как обстоит с этим в США? Первая поправка к конституции США гласит: «Конгресс не должен издавать законов… ограничивающих свободу слова или печати». Вполне внятно, на языке оригинала всего четырнадцать слов. Но восторги от краткости этой формулы — свидетельство наивности восторгающихся. Со свободой слова везде проблемы, и у американцев тоже. Вот уже более двухсот лет после принятия Поправки законы, так или иначе касающиеся слова, издаются и издаются. Они зарождаются в напряженной судебной практике. А Первая поправка поддерживает в судах неуловимую духовную атмосферу, она как бы нашептывает судье: если и придется чем-то поступаться, то только не свободой слова. Вот два примера.
В деле о нанесении ущерба репутации одного общественного деятеля журналисту грозил крупный штраф за «лживую публикацию». Однако Верховный суд решил иначе. Тогда было впервые введено понятие добросовестной ошибки. Было объяснено, что первая поправка предполагает возмещение ущерба за лживые публикации, если автор знал об их лживости. Журналисты не подлежат осуждению в случае добросовестной ошибки, иначе будет создана атмосфера страха и робости в прессе. Как заметил Р.Брюс Рич — один из крупнейших специалистов по конституционному праву США, это решение Верховного суда «послужило мощной защитой для прессы при ее критических высказываниях по адресу общественных деятелей, а позднее — и выдающихся политических деятелей». Верховный суд создал прецедент, руководствуясь в этом деле не только законом, но и чем-то сверх закона, а именно — фундаментальными ценностями и стратегическими целями. Такова его прерогатива. Среди ценностей на первом месте стояла свобода слова, среди целей — исключить порождаемую страхом внутреннюю цензуру.
Другой пример драматичнее. Во время Вьетнамской войны появилась экстравагантная форма политического протеста — публичное сожжение государственного флага. Законопослушные американцы были шокированы неслыханным надругательством над священным символом. Был принят закон, начались посадки. И продолжались до тех пор, пока на процессе в Далласе в судебном споре не всплыл убийственный аргумент — Первая поправка. Дело перешло в Верховный суд штата Техас, затем — в Верховный суд США. И там обвиняемый был окончательно оправдан, а закон об ответственности за публичное сожжение флага признан противоречащим Первой поправке. Это решение вызвало возмущение широкой публики. Неудовольствие выразил и тогдашний президент — Буш (старший). Увы, «иногда мы должны принять решение, которое нам не нравится». Это — слова одного из членов Верховного суда. Заметьте, читатель: никому не нравится — народу, президенту, судьям. Но они ДОЛЖНЫ. Одни — принять, другие — согласиться. Здесь снова столкновение ценностей. Что требует защиты в первую очередь — символ государства или свобода слова? Свобода слова!
Сожжение флага было истолковано судом как невербальное выражение мнения. Вы можете выступить на митинге с речью, осуждающей политику администрации, или держать в руках транспарант с лозунгом протеста. Или сжечь государственный флаг. Все эти действия, по определению суда, суть различные способы самовыражения, а свободу выражения мыслей защищает Первая поправка.
Эта история не закончена. Американский сенат предпринял с тех пор четыре попытки принять конституционную поправку в защиту флага. Продолжается дискуссия на тему: является ли сожжение флага «спичем» (речью)? Одни утверждают, что это — не спич, а «агрессивное и оскорбительное действие по отношению к святыне». Другие настаивают на том, что это именно «спич», а в таком случае применима Первая поправка. Последнее голосование в сенате прошло весной 2000 года. В тот день к Капитолию пришла большая группа патриотов. Привлечены были семь лауреатов Нобелевской премии и «мисс Америка». Не помогло, не хватило четырех голосов. Хотя есть тенденция — с каждым голосованием число сенаторов, решивших защитить флаг, увеличивается. И у журналистов, уже по собственному почину, не принято снимать телекамерой неприятную для широкой публики сцену.
Публичная жизнь, вообще говоря, строится из СЛОВ и ДЕЙСТВИЙ. Больше в ней ничего нет. Мысли, чувства, эмоции, переживания — все это, так сказать, внутри. Общественный смысл имеют только внешние или интерсубъективные феномены, каковыми и являются слова и действия. Сколько существует человечество, столько и царит простая истина — вблизи других свобода индивида не может не быть ограниченной. Из этой истины произрастает и мораль, и право. Если иметь в виду действие, то мне нравится метафора о свободе размахивания кулаками в пределах расстояния до ближайшего носа. Впрочем, и здесь Закон может поинтересоваться намерениями размахивающего. Что же до слова, то все возможные ситуации, когда оно становится опасным с моральной и уголовной точки зрения, можно обобщить в три категории: а) интересы национальной безопасности, б) репутация индивида, в) общественная нравственность. Если конкретнее, то речь идет о разглашении государственной тайны, о публикациях, порочащих личность, и о распространении непристойностей.
Но вот что подумалось, в связи с этим: насколько сложнее судить о превышении свободы слова по сравнению со свободой действия. Что такое кража, и была ли кража совершена — на эти вопросы ответить неизмеримо легче, чем на вопрос: что такое оскорбление в печати или является ли такая- то сцена в таком то романе непристойностью. Потому, что законов о слове у нас, в сравнении с некоторыми демократическими странами, удивительно мало. Видимо, в силу девальвации слова. На слово у нас не принято обращать особого внимания. Держать слово, аккуратно с ним обращаться. А, возможно, отношение к слову является самым точным показателем уровня культуры в обществе? Вспоминаю, как в начале перестройки на весь мир взорвалась glastnost. Тогда один мой приятель по шестнадцать часов в сутки читал газеты и журналы. А французский юрист оригинально отозвался о свежем номере столичного журнала: по нашим законам, сказал он, здесь материала на двадцать судебных исков. Полагаю, ситуация с тех пор не намного изменилась, если даже в солидном издании на первой полосе можно прочитать крупный заголовок «Банковская сделала по большому». Впрочем, не исключаю, что для кого-то — это перл украинской журналистики. Свобода слова необходима уже потому, что публика может свободно разбежаться по информационным нишам, и каждый может найти себе чтиво по вкусу.
«В начале было слово» — это верно не только в смысле предвечности Логоса. Словом строится реальность, мир социальных отношений, человеческое поведение. Нам говорят, что мат и хамская речь — печальное следствие отвратительных условий жизни. Измените, мол, бытие, и воцарится изящная словесность. Мне по душе другая теория: надо начать со слова. Уважительное слово, даже если человек произносит его как бы по обязанности, способно многое изменить к лучшему. Прежде всего, самого этого человека.
