Мы с Максимом — ровесники. Оба родились и выросли в Украине. Только я — на западе, а он — на востоке. Он — ветеран войны. Войны, которая лишила его глаз, и едва не лишила жизни. Но судьба имела на него другие планы. Из страшного боя под Изварино Максим, которому пуля прошила череп от «виска до виска», на кузове КрАЗа, накрытый побратимами брониками, вернулся живым.
Я услышала о нем впервые в прошлом году от женщины, которую уважаю и восторгаюсь ее энергичностью. Они с мужем — бывшим министром энергетики Украины — кинулись помогать украинским военным — одевали, обували, покупали бронежелеты, давали деньги — в начале войны с Россией. В 2014 году супруги заканчивают помогать чем могут 25-у добровольческому батальону — военные отправляются в Дебальцево — и наши герои решают, что просто перечислять пожертвования — это не их вариант. Они едут в Киевский центральный военный госпиталь и просят главного врача «дать им подшефного». Так судьба сделала Максиму еще один подарок. А дальше был перелет в США. Возвращение зрения — хотя бы на 20%. Любимая девушка, вторая профессия и совсем другая жизнь.
Мы встретились во Львовской Мастерской Шоколада на бульваре Шевченко в Киеве. Место выбрала я. Мне было известно, что в тот день Максим, который приехал в столицу на сессию, сдает экзамен в Национальном педагогическом университете имени Драгоманова. Зная, каким «дружественным» Киев может быть к людям с особыми потребностями, я решила не усложнять парню жизнь, поэтому предложила место максимально близкое.
Максим Ильченко — солдат 72-й отдельной механизированной бригады. Стал инвалидом в 25 лет, защищая Украину от врага.
В мае 2014 года срочная служба Максима заканчивалась. Он собирался жениться. Но «дембеля» он так и не дождался. За два месяца до этого в Украине была объявлена антитеррористическая операция (АТО), солдат оставили служить сверх срока и отправили воевать на восток.
— Это была первая волна мобилизации и ребят забирали на очень короткий срок — буквально дней на десять, — вспоминает Максим. — Многие из них не захотели продолжать службу. И понятно почему: часто не хватало средств защиты, боеприпасов. Это теперь армия более-менее нормально обеспечена. А вначале солдаты буквально были голые, босые. Нам, например, выдали советские жестяные каски и пять никудышних бронежелетов на сорок человек. Одним словом, призванные ребята отслужили свои кто 10 дней, кто — полтора месяца, и демобилизовались, а нами — срочниками — доукомплектовывали «опустевшие» батальоны.
Нашу 72-ю отправили в Розовку на границу Запорожской и Донецкой областей. Тогда там было тихо. Все активные боевые действия происходили в Славянске. Мы не сомневались, что украинская армия быстро разгонит террористов. У них же тогда не было ни «Градов», ни тяжелой артиллерии.
До войны жизнь Максима Ильченко, по его словам, назвать особенной трудно. Учился, рыбачил, встречался с девушкой. По окончании Донбасской государственной машиностроительной академии успел немного поработать.
— Сейчас я уже понимаю, почему и как я оказался там — на фронте. А тогда, когда пришла повестка идти в армию, это не было какое-то патриотическое решение. У меня были трудные времена, финансовые в том числе. В армию я шел убежать от проблем. А уже когда отправили воевать, это уже было сознательное решение. Я знал, что если война придет в Краматорск, мне некуда будет возвращаться.
О ДЕТСТВЕ В КРАМАТОРСКЕ
Максим первые три года начальной школы учился в украинском классе. Вспоминает, что в то время — 1994—1995 год, краматорские школы набирали по два класса русских и только один — украинский. Но разделение было только в начальной школе. Уже в 5 классе вся школьная программа преподавалась только на русском. Ситуация изменилась только в 2006 году, говорит Максим. Парень вспоминает, что первый курс академии учился еще на русском.
Сегодняшняя ситуация в городе Максиму опять напомнила его детство.
— У меня племянник шел в первый класс. И такая же история. На три, а то и четыре русских класса школа берет один — украинский.
Максим говорит, что 40% одноклассников из украинского класса выехало в Россию. Но ему повезло. Трое его ближайших друзей, с которыми дружит с детства, — проукраинские.
— Мы много общались и во время Майдана, и после. И пришли к мнению, что так, как есть, так правильно. Краматорск — украинский город. Украинцы должны оборонять от врага свою землю. Дело в том, что до армии я работал на фирме, которая занималась влиянием на масс-медиа и пользователей соцсетей. Мы писали комментарии, размещали фото, распространяли статьи и видео в «ВКонтакте», «Фейсбуке», «Одноклассниках». Нашими заказчиками были некоторые политические силы из России. Это были 2010—2011 годы. Выборы Путина. Болотная площадь. Я был интернет-троллем для российского заказчика.
О МАЙДАНЕ
На время Майдана, вспоминает Максим, их 72-ю бригаду из Белой Церкви отправили на полигон — «утилизировать снаряды».
Парень общался с друзьями и родственниками из Краматорска. Говорит, что люди были очень дезориентированы:
— Было очень много пропаганды в городе. И кое-кто хотел сам поехать в Киев, чтобы разобраться, что же там. А кое-кто — просто верил телевизору. И до сих пор верит, что если что-то «прилетает» по ту сторону границы с востока — это хорошо, это — «наши», а если из Украины — это плохо.
О ВОЙНЕ
— Полгода своей срочной службы я красил заборы и косил траву... лопатой. Потому что косы нам в части не выдавали. Несколько раз стрелял на полигоне из «Акации» (советская дивизионная самоходная гаубица. — Авт.). Вот и весь мой военный опыт. А боевые задания на востоке были вовсе не простыми. Например, мы получили приказ отрезать территории «ДНР» и «ЛНР» от России. Двинулись вдоль границы, дошли до Изварино и остановились как раз между Россией и оккупированной территорией Донбасса. Идея была хорошей: отрезать поступление подкреплений, боеприпасов и материальной помощи из соседнего государства на оккупированные территории. Но наше командование не думало, что Россия начнет стрелять. А она начала. Одиннадцатого июля Зеленополье было подвергнуто ракетной атаке, формирования так называемой «ДНР» отрезали нас от снабжения и обстреливали с другой стороны. Мы оказались в окружении под огнем «Градов» и минометов...
О РАНЕНИИ
Максим получил ранение 6 августа 2014 года. Пуля прошила кузов КрАЗа, на котором солдаты вырывались из окружения, и снесла парню пол-лица.
— Нас окружили. Была только маленькая тропинка, по которой мы могли выйти, — между Россией и территорией, где были сепаратисты. Мы были на границе с РФ. Нашей задачей было занять контрольно-пропускные пункты. В 2014 году россияне не могли так свободно ввозить оружие на нашу территорию, как сейчас. Все было организовано следующим образом: они оставляли «передачку» на «нулевой зоне», а сепаратисты уже оттуда ее перетаскали. Мы планировали перекрыть всю границу, чтобы этого не было. Ждали подкрепления из Луганска. Не дождались...
Меня ранили где-то в 20.00 6 августа, а потом мы еще всю ночь выходили из окружения. Над нами летали беспилотники. Мы немножко проезжали вперед, и на то место «прилетало».
И все это время я, раненый, лежал на дне кузова, прикрытый бушлатами, матрасами... Было очень страшно. На меня сыпались осколки, я с ужасом смотрел на них, понимая, что, если они прожгут то, что лежит на мне, не смогу даже пошевелиться и сгорю заживо. Слава Богу, обошлось.
Товарищ уколол мне обезболивающее и противошоковое. Но лекарства помогли ненадолго: у меня же были разорваны гайморовы пазухи, я плевал кровью, было очень трудно дышать. Из-за травм обоих глаз ничего не видел. На следующий день, когда мы оказались в безопасности, медики из соседней бригады провели мне первичную обработку ран, позже, в полевом госпитале, врачи сделали рентген, который подтвердил, что у меня прострелена голова, удалили из носоглотки осколки раздробленных костей. Потом с помощью санавиации меня доставили в Днепропетровск, в больницу имени Мечникова. Но этого я уже не помню: был без сознания.
Максиму Ильченко сделали девять операций. Последние три — в США. На тот момент украинские врачи уже ничем не могли помочь пациенту, заявив, что он должен быть доволен, что остался жив, и посоветовали осваивать палочку для слепых.
Друзья Максима выложили в интернет его историю, и с парнем сразу же связалась Украинская федерация Америки: наши соотечественники, которые, переехав в Соединенные Штаты, продолжают помогать украинцам. Через неделю он уже был в филадельфийской клинике. Здесь ему провели несколько офтальмологических операций, в том числе почистили роговицу на правом глазу, удалили левый глаз, который нельзя было спасти. А также прооперировали нос и челюсть, благодаря чему он смог нормально есть: после ранения рот у парня не открывался, и еду приходилось вводить через трубочку.
— Я пробыл в Штатах в целом девять месяцев и в результате вернулся домой без всяких палочек, хоть частично, но все же зрячий, — рассказывает Максим Ильченко. — На левом глазу теперь стоит протез, правым вижу на двадцать процентов, и то по периферии. Как радостно волонтеры меня приняли, передать не могу. Они приносили вкусную еду, в том числе наши украинские кушанья — например, варенички с картошкой и жареным лучком. Кто-то дарил книги, кто-то давал деньги. А один раз пришли симпатичные девушки, обняли меня и просто сказали: «Спасибо, что вы есть». В общем, даже если у меня сначала были депрессивные мысли, навеянные инвалидностью и состоянием здоровья, то в такой дружественной и искренней атмосфере от них не осталось и следа.
* * *
Сейчас Максим живет в Краматорске. Признается, что три года назад очень хотел оттуда выехать. Говорит, что из-за «экологии».
— Город очень грязный. Промышленный. Но с другой стороны, там почти все мои друзья, почти все родственники. И, конечно, сложно все это бросить. Да и привык я уже.
Работы в городе хватает, говорит парень. Что же касается общественно-политической ситуации, то Краматорск, по его словам, «очень медленно становится украинским городом». Большинство жителей, по мнению Максима, все равно сохраняют нейтралитет: «Кто при власти — мало волнует. Главное, чтобы было, что есть».
