На прошлой неделе исполнилось два года с момента назначения Станислава Николаенко на должность министра образования и науки. За годы независимости Украины чувства граждан относительно качества и доступности образования пережили ряд трансформаций: от радужных надежд до разочарования и уверенности в непобедимости денег. Тем временем последние годы педагоги пережили несколько реформ и ждут новые эксперименты и нововведения. О том, какие вопросы и проблемы сегодня являются наиболее актуальными, о достижениях и приоритетах, о том, как сберечь и развить качество украинского образования и науки Станислав НИКОЛАЕНКО рассказал «Дню».
ДЕЛА НЕ НАШИ, ДЕЛА МОНАРШИЕ...
— Господин министр, недавно вы договорились о сотрудничестве с Министерством образования и науки России. Была создана совместная комиссия, которая будет изучать «спорные главы» истории отношений наших стран. Расскажите об этом детальнее.
— У нас с Фурсенко (министр образования и науки РФ. — Ред. ) разговор не только об истории. У нас и о биологии речь идет, и о химии, и о физике и так далее. Совместная комиссия историков Украины и историков России работает уже третий или четвертый год. Осенью мы договорились интенсифицировать этот процесс. Речь идет не о школьных учебниках — подготавливается сборник, для которого мы, украинцы, пишем об Украине на русском языке, а россияне пишут о России на украинском языке, и мы даем свою трактовку, а они — свою.
Мы аналогично разрабатываем учебники с поляками. Немцы вот задали нам вопрос, как освещаются отношения между Украиной и Германией. Их интересуют многие моменты, в частности, Великая Отечественная война. Так же у нас и с Россией. Комиссия создана, туда входят ученые, они дискутируют, выясняют разные аспекты. Как работает комиссия? У нее есть свой план, но это не значит, что я приеду в Россию и буду им править учебники! В соглашении это четко прописано. Там не сказано «переписывание учебников» — учебники пишут специалисты в соответствии с планами, программами и стандартами, утвержденными правительством Украины.
— Уже шесть лет украинские школьники учатся по 12 балльной системе оценивания. Оправдывает ли она возложенные на нее надежды?
— Это оценивание не является определяющим с точки зрения качества украинского образования. Это косметическая мера. Я вам откровенно скажу: у меня рука сильно тянулась отменить его, вернуться к пятибалльной системе оценивания. Но я вместе с моей командой и правительством подумал, что для образования необходимо сделать нечто большее, более системное, стратегическое и не начинать с такой мелочи. Мы провели социологическое исследование. Ситуация такая: приблизительно 60% детей считают, что 12-балльная система оценивания несколько лучше. То есть дети, не знавшие пятибалльной системы оценивания, говорят, что 12-балльная хорошая. А из тех, кто учился по пятибалльной системе, почти 60% считают ее лучше.
К тому же, мы адаптируемся к единым общепринятым условиям. Постепенно переходим к общим правилам, существующим в европейской высшей школе. Там доминирует и рекомендованная семибалльная система оценивания. Поэтому мы сейчас спокойно наблюдаем, как сработает заграничный массив реформ в высшей школе, и одновременно при переходе на 12-летнюю систему обучения мы будем адаптировать среднюю школу под эти условия. Не исключаю, что в перспективе мы можем перейти к другой системе оценивания, понятной и в школе, и в детском садике, и в профтехучилище, и в университете. Сейчас мы сделали паузу.
— Будет ли в Украине полноценное профильное образование и когда?
— На днях у меня был интересный разговор с министром труда и социальной политики. Я задал ему вопрос: куда подевались у нас центры, позволяющие определить психологические особенности человека и его способности к той или иной профессии? В таких центрах детей тестировали. Скажем, вы определили, что я — «человек-техника», а вы — «человек-абстрактный образ», а еще кто-то, скажем, «человек- человек». Ему, значит, работать следует с кем? С людьми — учителем, политиком и так далее. Вы — «человек-абстрактный образ», вы бы в науке добились успехов, я — «человека-техника», из меня бы хороший инженер получился. А если наоборот, то получается трагедия. Поэтому говорим: выход на специальность мы должны начинать с детского возраста, с диагностирования, и только потом нужно выбирать профиль. Потому что дети хотят стать юристами, экономистами, не зная, есть ли у них к этому способности. Кто-то хочет быть учителем — а способен ли он? Еще Василий Сухомлинский говорил, что такое ад и что такое рай. Одни и те же люди и там, и там, только в аду все работают не по призванию. А в раю работу делают те, кому это надлежит делать.
ТЕОРЕМУ ПИФАГОРА — В БЫТ!
— В школе постоянно меняются учебные планы и программы. Успевает ли министерство готовить новые учебники?
— Сегодня уже шесть классов работают по новым учебным программам. Уже в этом году мы подвели итоги по первому — четвертому классах, увидели определенные недостатки, внесли коррективы. В этом году начинает учиться по новой программе седьмой класс. Параллельно идет конкурс по отбору учебников. Уже есть учебники, написанные в соответствии с новейшими программами, на основании новых стандартов. Раньше с учебниками было сложно, а теперь — видите (Станислав Николаевич показывает на два больших стенда, заставленных книгами), вышло в этом году для высшей и средней школы. Это первые пробные учебники, к ним много претензий. Сейчас первый и второй класс уже пользуются учебниками второго издания. Два-три года их опробуют, а потом опять будет меняться программа и так далее. Нам необходимо изменить радикально подход к содержанию образования.
— И какое именно содержание нужно вкладывать в образование?
— Суть педагогического эксперимента — идти от познавательного способа обучения к компетентному подходу. Разница между познавательным и компетентным очень простая. Мы должны дать ребенку не сумму, а систему знаний, при помощи которой он найдет свое место в жизни, получит качественное образование и качественную жизнь. Мы можем выиграть в Европе, в мире любую олимпиаду по математике, физике, химии — не всегда, но можем. Но мы не можем применить эти знания так, как их применяют на Западе.
Вот, например, можно в сельской школе дать знания о том, что такое объем. Можно рассказать, что такое теплоемкость и количество температур. А можно рассказать и потом решить вопрос: у вас дом таких-то размеров, такие-то комнаты, такие-то стены. Ваша задача — выяснить, сколько необходимо на отопительный сезон каменного угля, дров или торфа. Вы должны высчитать объем конкретного дома — у каждого ученика будет разный объем, высота, стены, теплопроводность, потери; как отапливается — печкой, батареей или газом, да еще в заключение сказать, сколько это будет стоить и сделать вывод. У нас сегодня все люди грамотные. Но если участок не прямоугольной формы, то большинство не посчитает площадь этой земли. Люди не могут высчитать площадь, потому что есть неправильный треугольник, а его площадь вычисляется совсем по другим формулам. А все знают и теорему Пифагора, и свойства прямоугольного треугольника, и так далее. Поэтому сегодня главное — научить применять знания.
— Можно ли назвать украинское школьное образование качественным? Могут ли наши школьники конкурировать со своими ровесниками из других стран?
— Я вопросом на вопросы отвечу: хорошо, а наш водитель хуже ездит, чем американский или нет? А вы сразу зададите вопрос: а на какой машине ездит наш водитель? На «Запорожце». По каким дорогам? По нашим, сельским. Я спрашиваю: чем наш учитель отличается от американского? Наш учитель что угодно может сделать. Это — хорошие генетические корни, добрые традиции... Но вопрос: в каких условиях работает учитель? Полностью ли сегодня оборудован кабинет химии? Можно ли из 50 лабораторных работ любую сделать? Есть ли связь с интернетом и можете ли он посмотреть по истории любую карту, схему битвы на выбор? Или, скажем, можете ли вы позволить себе опыты в такой лаборатории, как тепличное хозяйство: вы же должны здесь и пасынковать, и опылять перекрестным методом, и так далее — или это все на пальцах, мелом?
Поэтому будем говорить откровенно: советская школа начала, середины и второй половины ХХ столетия была передовой. Не случайно после того, как Гагарин в космос полетел, сотни делегаций стали приезжать в СССР. И сначала они пришли в школу: что это за школа, которая выучила Королевых, Гагариных, космонавтов, инженеров... Сейчас у нас есть новые образовательные программы, новые пособия, учебники и так далее. Но десять лет беспроглядного кризиса, когда школы не отапливались, когда не платились зарплаты — это же все даром не прошло. Сейчас начался период стабилизации. Главное для нас сегодня не засидеться в периоде стабилизации, а идти решительно вперед.
— И мы идем?
— Мы делаем первые шаги. Например, в информатизации. Три — четыре года тому назад у нас было меньше половины школ, оборудованных компьютерной техникой. Теперь их приблизительно 76%, но мы уже учитываем только современные компьютеры — не «Корветы», не «Поиски», которые были еще до 1990 года, а современное оборудование. В этом году мы закупили рекордное количество компьютеров. Плюс проект Мирового банка — 500 компьютерных классов, плюс мы уже почти заканчиваем обеспечивать профтехобразование, начали делать закупки для техникумов. То есть решается главный вопрос информатизации — связь с внешним миром. Ученик или студент должен знать, что произошло нового в заграничной науке, должен читать профильные журналы, участвовать в дискуссиях, интернет-конференциях и так далее. Начали поставлять первые классы физики, химии, биологии.
«ШАРАШКИНА» МАГИСТРАТУРА
— Недавно вы заявляли об изменении условий аккредитации высших учебных заведений. Как теперь это будет выглядеть?
— Один из ректоров частного университета рассказывал недавно по телевидению, что у нас очень жесткие требования лицензирования, которые дают возможность расправиться с любым учебным учреждением. Я хочу сказать, что у нас чрезвычайно либеральная система лицензирования и аккредитации — она работает настолько несовершенно, что сегодня можно любую шарашкину контору назвать университетом и выдавать там дипломы. В законе все как-будто правильно написано, но практика реализации совсем иная. Поэтому мы сегодня концентрируемся на том, чтобы изменить эти правила. И, в первую очередь, не путем переписывания закона, который снова никто не будет выполнять, а путем соблюдения существующего закона.
Сегодня в Законе «О высшем образовании» четко выписаны критерии лицензирования. В частности, должно быть не меньше половины работников на постоянной основе. Не может быть цыганского табора, то есть университета, где все не работают в университете! Четко сказано, что среди кадров должен быть какой-то процент кандидатов и докторов наук. Это также среднеевропейские нормы. На это дается определенное время. Второе — учебные учреждения должны иметь соответствующие собственные площади. Эта норма установлена для университетов всех форм собственности. Также установлена норма, сколько должно быть квадратных метров общежитий. Еще одна — сколько должно быть библиотек, а также сколько методических пособий, лабораторий, компьютерной техники должно приходиться на одного студента и так далее. К сожалению, в условиях закона и в условиях лицензирования это есть не везде, это все есть в подзаконных актах, каких-то приказах, которые часто оспаривают. Но назовите мне европейский университет, который бы не пользовался такими критериями при открытии!
И все-таки главный критерий — качество образования. Что такое качество образования в понимании министра образования и науки? Это образование, которое дает новое качество жизни студента и новое высшее качество жизни всей страны. Выпускник должен ходить с удочкой, которой можно рыбу ловить. Не просто со знаниями об удочке и о рыбе, которые он никак не может применить.
Конечно, есть виртуальные университеты, университеты без стен, без библиотек, которые работают в виртуальном мире. Я знаю в Лондоне такой университет, где учатся приблизительно 500 тысяч детей. Но это — титаническая работа, огромное количество специалистов! А также программы, методики, которые постоянно совершенствуются, там люди работают в режиме онлайн-общения. А если бы не было интернета в таком учебном учреждении?
У меня каждый день в почте имеются обращения: мол, у нас там был филиал такого университета, такое знатное, величавое название... Но у них лицензии нет. Собрали с людей по пять, по десять тысяч гривен, что-то там им рассказывали, зоотехник преподавал право, ветеринар — географию, и в результате — дай нам дипломы. Я такие дипломы выдавать не буду.
— И что вы будете делать?
— Сейчас мы хотим все эти критерии из подзаконных актов вывести в закон. Пропишем, какие должны быть минимальные площади, численность для филиалов, сколько факультетов должно быть в институте, который открывается. Это все будет на уровне закона, чтобы суд уже не судил туда-сюда, чтоб не говорил, что так считает Николаенко и это его личное мнение.
— Будет ли пересматриваться после этого уровень аккредитации вузов?
— Основной показатель для предоставления аккредитации — это качество знаний по итогам обучения. Мы уже не делаем так, как раньше — приехал из Киева, проверил, лицензию забрал или не забрал, в зависимости от разных субъективных факторов. Сейчас, если мы приезжаем, скажем, в Крым, то берем работодателей, представителей Министерства образования Крыма, местных управлений образования, депутатов, соответствующую комиссию Верховной Рады Крыма, общественные организации, и создаем общественную ГАК. И она уже изучает вопрос: опрашивает родителей, работодателей, дает срезы знаний. Если в учебном заведении из ста студентов экономического факультета сто пишет работу на двойку, какие еще нужны доказательства? Мы применяем одинаковые задания и для государственных, и для частных университетов, мы опробовали их в сотнях случаев!
УНИВЕРСИТЕТ НА МАРШЕ
— Вы заявляли о пересмотре статуса вузов, о возвращении науки в университеты. Как это будет происходить на практике?
— В исследовательских университетах учебный процесс не будет характеризоваться просто передачей старых знаний. Университет — это место, святилище, где получают новые знания. А чтобы они добывались, необходимо, чтобы шли исследования, делались открытия — технологические, научные и другие. Наиболее качественное образование основывается на новых знаниях, на инновационном подходе. Следовательно, есть лаборатории, где исследуются новые материалы, нанотехнологии, биотехнологии, определенные проблемы — здоровья, педагогики и тому подобное, а студенты участвуют в этом! Это пример так называемого исследовательского университета. Таких университетов будет немного, поэтому они будут финансироваться по отдельным программам, будут готовить кандидатов, докторов наук и магистров.
— А какой объем работы останется для Академии наук?
— В академии исследовательские университеты занимаются фундаментальной наукой, а в отраслевых министерствах есть институты, которые занимаются прикладными исследованиями, совершенствованием, конструкторскими разработками и так далее. Сегодня, если говорить о средствах на науку, то две трети идут на науки фундаментальные и только треть — на прикладные. Я считаю, что это неправильно: на прикладные должно идти две трети средств, а треть — на фундаментальные. Академия наук оставляет за собой фундаментальные исследования. Мы сейчас подписываем с ними договоры — наши магистры будут проходить научно-методическую, педагогически-психологическую подготовку в университетах, а научная подготовка будет происходить в Академии наук.
— Хорошо. А какими будут другие новые типы университетов?
— Второй тип университетов — переходной. Они будут готовить и магистров и бакалавров. То есть этот смешанный тип будет заниматься и профессиональной подготовкой и исследованиями. Это будут такие межрегиональные институты. И третий тип — это профессиональные институты, выполняющие задачи в определенных регионах — подготовка агронома, инженера, техника для данного производства.
— Как долго будет продолжаться процесс перехода?
— Я думаю, что этот период будет бесконечным, но в течение первого полугодия в этом году будет подготовлено положение об исследовательском университете. Его сейчас разрабатывает специализированный общественный совет по вопросам науки, совет проректоров по науке, создана рабочая группа, которую возглавляет Андрей Гуржий. Аналогично готовятся другие положения. Мы это положение обсудим, утвердим и определим, какие это будут университеты, и будем их финансировать. Дадим им новое штатное расписание, создадим новые условия, распишем все новые условия финансирования, содержания и так далее. То есть это будет эксперимент с одновременным внедрением, все будет делаться на марше. После наработок выйдем на уточненное положение и на изменения в законе. С 2008 года, а может, даже до конца этого года мы уже будем знать перечень первых исследовательских университетов.
ЧТО В ЗАЧЕТКЕ?
— Каким образом министерство борется с коррупцией в образовании, существуют ли какие-либо методы ее профилактики?
— Я признаю, что сегодня в учебных заведениях есть моменты поборов с родителей, есть моменты неправедного поступления. Но это проблема системная, причины и характер которой очень сложны. Первая причина — это плохое материально-техническое обеспечение школ, дающее право сегодня отдельным руководителям говорить: нужно либо школу закрывать, либо... брать какие-то средства. До недавнего времени образование отличалось унизительно низкой заработной платой. Заработная плата в 2001 году у учителя была 30 — 35 долларов. Сейчас мы вышли приблизительно на 920 гривен к концу года. Это мало. Но 150 гривен и 200 долларов — есть же разница. Мы с премьером подготовили такое постановление: доплата за учителя-методиста, за категорию и так далее. Классное руководство было пять гривен, теперь — 25% ставки. То есть мы хотим снова влить 200—300 миллионов, чтобы оздоровить ситуацию с заработной платой.
Я некоему руководителю одной из прокуратур звоню и говорю: давай проведем совещание, чтобы ни в коем случае ни пожарники, ни милиция, ни СБУ не приходили в университет, не выкручивали ректору руки и не заставляли брать кого-то на обучение за счет звонков и влияния. А он отвечает: неужели такой бедный мой прокурор, получает такую низкую зарплату, что ребенок не сможет учиться на бюджетной форме? Здесь вопрос еще и в морально-духовной плоскости лежит.
Что касается профилактики, то это еще и комплекс организационных мероприятий, например, внешнее тестирование. Что-то подобное коснется и университетов — после второго или третьего курса все экономические университеты будут сдавать математику, и что бы там в зачетку не вкладывали преподавателю — это не поможет незаслуженно получить хорошую оценку. Если студент сдает экзамены при помощи денег, а сам гуляет, то после второго курса мы разработаем критерии базовой дисциплины, всех вызовем и в другом месте примем экзамены. Проверим знания киевских студентов во Львове, а львовских — в Киеве. И тогда делайте вывод: либо профессора заменить, либо студента отчислить.
У этого вопроса есть психологический аспект. Социологические опросы показали, что 46% родителей не готовят детей к поступлению в университеты, а ищут, кому бы ткнуть взятку. С другой стороны — за три последних года резко уменьшилось число тех, кто при поступлении платил деньги или поступал по знакомству. По регионам самая худшая ситуация на западе, потом идет Одесса, самая здоровая ситуация в Харькове, Донецке, Луганске и Киеве.
«МЫ НИЧЕГО НЕ УНИЧТОЖИЛИ»
— За последний год мы значительно продвинулись по части внедрения Болонской системы. Какие преимущества и недостатки уже проявились на практике?
— В первую очередь, я не хотел бы, чтобы люди думали, что кто-то где-то на Западе задумал Украину загнать в Болонскую систему. А такие есть. Я это слышал в Херсоне от некоторых профессоров. Что такое Болонская система? Это правила игры, о которых договорились между собой добровольно страны Европы. Подчеркиваю: это добровольные правила игры, и ничего более.
Три года продолжался эксперимент. С этого учебного года все студенты работают уже в условиях кредитно-трансферной системы. Мы изменили учебные планы в соответствии с требованиями кредитно-трансферной системы, а это — разбивка на модули, дифференцированное оценивание различных видов деятельности — то есть сделали более системным обучение нашего студента. Стало больше индивидуальных и практических занятий.
С другой стороны — это очень большая нагрузка на преподавателя. Теперь ему предстоит больше времени находиться в университете и работать над новыми рекомендациями, пособиями и так далее. Поэтому в заветированном, к сожалению, Президентом законе о высшем образовании, уже была предусмотрена с 2008 года новая нагрузка на педагога. Но когда мы говорим об исследовательских университетах, мы говорим и о том, что в нагрузку преподавателя должна включаться и научная работа.
— Какие еще шаги сделаны на образовательном пути в Европу?
— Мы изменили перечень направлений наших бакалаврских программ. Например, педагогика — направление, а в ней еще есть определенные специальности. Этот перечень соответствует европейскому, он понятен и западным странам, и нам. Мы ничего не уничтожили! Некоторые специальности теперь пойдут через специализацию или через магистерскую программу. В правительстве утверждено приблизительно 46 направлений, среди которых более 140 специальностей, бакалаврских программ.
— Что это дает?
— Во-первых, мы дали больше прав университетам. Теперь специализацию и магистерские программы определяют сами университеты с учетом спроса на рынке труда, бизнеса, предпринимателей, местной власти. Во-вторых, мы адаптировались к требованиям Европы и готовим специалистов по близким специальностям. Следовательно, мы можем брать у них блоки их планов, их учебники. Вот, например, вы находитесь сегодня в Украине, а я — в Финляндии. Мы хотим совместно выпускать магнитофон. Мы будем делать полупроводники или платы, и это должно быть, например, в микрофарадах. А вы говорите — нет, мы меряем этот показатель в тоннах. Чтобы разговаривать на одном языке, нужно знать условные правила. То есть в сфере профессий необходимо договориться, чтобы мы не аршином пользовались, когда у вас метры, а потом друг друга не понимали.
— Не боитесь ли вы, что наши специалисты будут массово выезжать за границу?
— Вопрос абсолютно справедливый. Они уже поехали. Поехали носить ночные горшки и работать на других черных работах... Поехал инженер-строитель и работает там — навоз носит на ферме. А через два года вернется, заработав десять тысяч долларов, но потеряв навыки проектировщика! А если бы он там работал инженером, то его диплом признали — и слава Богу, он же вернулся, он овладел их новыми технологиями, формами организации труда — что же здесь плохого?
Кстати, мы имеем сегодня около полторы сотни договоров с американскими, европейскими университетами. Почему договоры заключают? Не от того, что нас жалеют, а потому что и у нас учатся! Недавно у меня был разговор с Николаем Яновичем Азаровым, и мы договорились с ним поразмыслить над программой, в соответствии с которой мы молодых бизнесменов, предпринимателей за средства государства отправим туда на несколько лет. Да еще и студентов тысячу отправим на бакалаврские программы и на магистерские. Половина не вернется? Ничего, позже вернутся.
