В жизни, заметили, часто бывает: то нет достойной вазы для высоких, к примеру, хризантем, то она, наконец, есть, но вот цветы никто не дарит. Что ж, по жизненным контрактам, все вроде бы нормально. В конце концов, в вазу всегда можно поставить непафосные искренние цветы, купленные самой и для себя. Главное в жизни — желание на все (конечно, как часть здоровья). Можно жить в режиме I’m just looking (я только смотрю), и быть счастливой, можно бесплатно фантазировать сколько душе угодно, а платить только за то, что стоит внимания, и не комплексовать по этому поводу. Все равно — чем быстрее бежать, тем больше увидишь впереди спин, обогнавших тебя. По мне, так — на здоровье. Для себя на каком-то этапе выбрала другой путь — наслаждаться самой возможностью бежать — без одышки, упруго, с улыбкой, а значит, нести свою ношу легко. Лучше все-таки быть простеньким вьюнком, чем страдать от того, что VIP-цветы не пригласили тебя в совместный летний круиз. Да и жизнестойкость у вьюнка покрепче, характер поласковей, вот и любят его многие. Тогда, когда холеные, ухоженные клумбы уже сошли с дистанции, вьюнок, знай, крутится.
Когда-то было у меня много газетных псевдонимов. Все от того, что по нескольку публикаций на полосе олновременно и под одной фамилией помещать считалось неприличным. Если очень спешила, то подписывалась и вторником, и средой. До пятницы не дошло — в один из четвергов редактор устроил скандал, обозвав детским садом и как-то еще, даже не расслышала, выбежав из кабинета. Сегодня вот могу подписаться и пятницей, так как выхожу с колонкой в предвыходном номере. Да в голову такое не придет. Радуюсь, что оказалась на полосе в таком думающем, мыслящем нестандартно окружении авторов. Неповторимость жизни именно в ее повторяемости, и, обладая особым газетным чутьем, в «Дне» позволяют постоянно искать свой ракурс и, даже слегка обозначив нюансы, можно рассчитывать, что тебя поймут.
На фоне этих полулирических размышлений и, находясь в длинном темном переходе в самом центре города, направляясь к гостиннице «Днепр», все пыталась нащупать в сумке через плечо свой мобильник. Нужно было еще раз уточнить место встречи с собеседником для будующего материла. Сразу вспомнила, как сама не раз наблюдала везде — в транспорте, на работе, в ресторане, — какими суетливыми и неловкими становятся при этом движения, как не высказанные вслух мысли отражаются на взволнованных лицах. И так не один раз в день — в сумме картина получается достаточно тревожной. Вот и сама стала типичной иллюстрацией к стандартной ситуации. Однако я так и не нашла свой телефон. Только минут через тридцать поняла — его попросту украли. Причем — почувствовала, что совсем недавно, в этом же переходе. Спектакль ограбления был обставлен очень грамотно: все, кто поднимался по ступенькам, выходя из перехода, видели измученного юношу с протянутой рукой. Рядом с ним был голодный младенец. К женщинам-попрошайкам с детьми уже привыкли, а тут... в общем, открыв сумку, начала что-то там подыскивать, и тут же, видимо, чья-то рука слегка облегчила вес моей сумки, подкравшись из-за спины.
Неприятный момент. Пусть не глобально, но нарушено нормальное течение планов. Быстро побежала в ближайший «Киевстар», что в Пассаже — надо же попытаться хоть вернуть свой номер. Несколько часов с оператором изучали мою базу, точно играя в своеобразный морской бой, пытаясь засечь последние контакты. Два звонка подтвердились, а вот третий (по их процедуре нужно подтвердить три последних телефонных соединения) — никак. Входящие не считались, а мои звонки почему-то не отбились. Мне отказали, хотя я всего лишь хотела восстановить свои цифры. У оператора под номером три был такой безинтонационный сонный голос, словно прямая линия на кардиограмме только что скончавшегося, что терять время на дальнейшие выяснения показалось просто безумием. Быстро распрощалась с безучастным «Киевстаром» и выбрала себе нового оператора. Вот только с памятью и номером придется повозиться. Зависимость от постоянных телефонных контактов в нашем сознании сильно раздута, а вот понимание ущерба для нервной системы самого хозяина мобилки — практически сглажено. Стоит хоть иногда вспоминать, что если, условно говоря, ушки любопытные повянут — дороже стоить будет. Теперь даже шутят, что вовсе не время деньги, а ушки на макушке — важно уловить свой сигнал.
Вот так, оказавшись в вакууме поневоле, начала сканировать улицу, приглядываясь, что бы и себе прикарманить из впечатлений. Ведь сейчас как бы выпало время для самой себя. Правда, емкое английское выражение «to have a me time» имеет совсем другое значение и предполагает праздность, которую хоть иногда стоит дарить себе, но не будем мелочными. Всегда так в жизни — один копит, словно решил жить вечно, другой тратит, будто тотчас умрет, один крадет (причем не только в переходе), а жертва хочет какого-то понимания. Некоторые же все это наблюдают зачем-то, запоминают, как минимум, чтобы рассказать другим, и в этом есть определенная сатисфакция.
В тот день везло мне на нищих. Возле Подольского рынка сидела старушка, ее глаза были прикрыты круглыми зелеными очками. Всех, кто давал ей копеечку, она спрашивала: за кого голосовать будете. Надо же, может быть, это костюмированный соцопрос, подумалось мне. Вполне оправданная и логичная недоверчивость в тот день мешала мне даже выбрать настоящие помидоры, все под руку лезли подпленочники. Конечно, они и глаже, и румянее, только я искала поздних огородных детей. И наконец, увидела — вот они маленькие, скромные да упругие и пахнущие свежестью. На них никто и не глядел, и молодая продавщица обрадовалась хоть одному покупателю. К тому же, начал внезапно накрапывать дождь, и мелькнула мысль, может, все-таки перевести свою творческую несостоятельность (надеюсь, только в тот день) в политическую активность. Вон сколько цветной агитухи, и главное — все обещают резкий старт. Вот так, чтобы понять, как нелегко живется критически недоверчивым людям, надо было лишиться мобилки и возможности без телефона восстановить свой день. Еще совсем недавно мы радовались тому, что ворвались в новое тысясячелетие, — помните, спорили, намереваясь день отобрать у ХХ века, как в былые времена стремились выполнить пятилетку за четыре года, а вот уже и 2012-й готовится выскочить из подросткового возраста. Старый век всех старательно учил оптимизму, а сейчас — Европа, хоть и инфицированная кризисом тут как тут — со своими правилами. Все равно получается — то кольчужка маловата, то великовата. Не сидит костюмчик-то.
Устроилась за столиком открытого кафе в центре города, и впечатление такое — будто лежу на газоне, а меня не видно. Смотрю, вглядываюсь, что-то с чем-то сравниваю, играю с памятью, которая, к счастью, не зависит от чужих сервисных услуг. В моей уплывшей мобилке была любимая картинка — «Дождь в Брюсселе», написанная тончайшим художником Али Изенбеком в 1924 году. По сути, подумала, ведь ничего не меняется — вот такой дождь, как на той картине, сейчас под Киевом, а все так же суетятся люди в своем вечном желании все успеть. Картина вобрала все метания и автора, и эпохи, мастер обладал могучим желанием не утратившего деликатного любопытства человека — познать бездонность простого бытия. Сродни репортерской жажде, похоже.
Больше всего меня постоянно поражает, что своими размышлениями можно поделиться с читателем, и наша газета разрешает это. Главное требование, думаю — чистоплотность во всем: искренности, отсутствии тона коммуналки, диктата мировозренческого посыла.
Всегда помню лозунг на старинном балконе в Люксембурге: «Мы хотим оставаться такими, какими есть». Мне кажется, что «День» делает нас намного лучше, даря уверенность соответствия, если хотите, помогая что-то пропустить, так и не узнав, проспать что-то важное. Скажу откровенно — многому научилась, читая газету, книги из Библиотеки «Дня», многого попросту и не знала. Газет много, но «День» не спутаешь с другими. Живя в центре города, вижу, как сейчас резво раскупают свежий номер, и это приятно.
Вот так — скромно, как цветок полевой, проживу и без псевдонима.
