(Окончание. Начало в номерах «Дня» за 5, 19, 26 ноября, 3, 10, 17 декабря)
В палаточный городок на Крещатике незнакомцев запускают через подобие центральных ворот (смесь скамеек с машинами), недалеко от консерватории. «Пропусти журналиста», — развязно сказал один мужик другому, поглядев только на корочку удостоверения.
Я попал как раз на раздачу кипятка. Забравшись на военно-полевую кухню, парень в ушанке разливал в котелки горячую влагу. Горячительная жидкость запрещена. Причем довольно строго, с отбиранием документа поселенца.
Когда находишься на территории лагеря возникает несколько сюрреалистическое ощущение: часы на профсоюзной башне, мэрия, ЦУМ, другие величественные имперские здания забавно контрастируют с этой палаточно-походной неприхотливостью. Бунтарский табор, расположившийся возле дворца. И все же это действительно скорее городок в миниатюре: черными асфальтовыми змейками вырисовывались небольшие улочки между рядами палаток. На их стенках наклеена всяческая агитация за Ющенко.
Рядом с крошечной палаткой с надписью «Волынь», из которой торчали три пары ног спящих граждан, висел плакатик обожествляющий Виктора Андреевича. Возле изображения лидера оппозиции на желтом фоне были старательно начерчены три семерки и сверху установлена иконка...
Погода была моросяще-угнетающей, и народ вокруг бродил хмурый. Заканчивалась вторая неделя «оранжевой революции», сказывалась физическая усталость. Вспомнилось, как в начале событий я, еще с той стороны забора, спросил четверку студентов, почему они здесь и они квартетом выдали рекламнй слоган Януковича: «ТОМУ ЩО!» И засмеялись. Сейчас общее настроение было не таким радужным.
Я стал расспрашивать местное народонаселение, не собирается ли оно «дернуть», не дождавшись результатов выборов? А если придется тут сидеть месяц-два?
— Что ж, — вздыхали они, — придется быть столько, сколько надо.
Спрашиваю ребят: «Были какие-нибудь провокационные случаи или смешные?» Они грустно говорят: «Тут все смешное».
На нас налетает женщина лет тридцати пяти и немножко резковатым тоном кидает собеседнику: «Да, расскажи человеку что-нибудь веселое! Видите, как нам тут хорошо! Чего молчишь?»
Неожиданно она сама переходит на серьезный тон:
— Не так физически, как морально становится тяжелее из-за... — она подумала, — ...ожидания. Мы ж тут с первого дня. — Она берет себя в руки и оптимистично закачивает фразу, вплетая припев «Тату»: «Но не фига! Нас не догонят!»
«А донецкие, — подхватывает диалог мужчина средних лет в штормовке — тут были. Мы с ними разговаривали. Нормальные хлопцы. У нас, говорят, плохо все организовано, мы, если честно, пришли поесть. Ну и пообщаться...Поели, говорят: «Теперь будем голосовать за Ющенко». Я в этом не уверен. Тем не менее их представления о нас изменились.»
Смотрю, что девушка с бейджем молодежной организации «Пора»:
— Вы принадлежите к этой организации?
— Нет, мы когда поселялись в палаточный городок нам дали такой пропуск. Про саму эту организацию я мало что знаю.
— И что вы сюда ходите? Вас сюда тянет?
Подошла ее подружка, они — возмущенным хором:
— Мы ходим не потому, что тянет, а потому что у нас идея.
— Народ, смотрю, мрачноватый.
— Скоро две недели! Все равно энтузиазм не спадает.
— Зато уже достает. Сколько вы думаете выдержать?
— Сегодня Верховный Суд что-то скажет, тогда можно будет делать выводы.
Парнишка в черной шерстяной шапочке:
— Девчата, в основном, днем, а парни ночью.
Расспрашиваю его:
— Наверное, в центре города вам никогда не приходилось жить?
Он засмеялся:
— Конечно, центрее Крещатика нет, но условия близки к экстриму.
— У вас же еще и на спиртное табу, хотя довольно холодно.
— Мы ж тут не для того, чтобы напиваться. Даже пива нет. Потребляем алкоголь в кефире — там есть три процента. — мило картавя, пошутил он. — Ночью так холодно, что спать невозможно. Дрыхнем днем. Иногда ездим домой, в общежитие, принять душ и обратно. Еще есть гитара, с ней веселее. Многие простужались в первые дни, отправлялись домой, а потом выздоравливали и возвращались обратно. Нас поддерживают и преподаватели. Даже вот лекции читают...
Я с удивлением обнаружил грифельную доску, прикрепленную к столбу, испещренную формулами. Репетиторы «на дому».
Разговорился с двумя симпатичными девушками: Ксенией и Аней. У одной в руках роза, а у другой на голове косынка на манер рабфаковских слушательниц. Первокурсница Ксюша звонко говорит, улыбаясь до ушей:
— Это событие слишком интересное, чтобы в семнадцать лет сидеть дома. У нас тут и свадьба была: парень — из Днепропетровска, девушка — с Западной Украины...Мы тут и в барабаны били. И строили глазки спецназу, когда к Администрации ходили...Родители каждый день из Кременчуга звонят. С мамой еще можно договориться, а вот с папой...Ночью поем песни у костров. А днем...
Парнишка с тяжелой, волевой челюстью прибавляет: «А если днем скучно, по центру классно прогуляться: пойти к Верховной Раде, к Кабинету Министров, к Администрации Президента.»
Да, говорю, есть, куда прошвырнуться. А девочки, спрашиваю, вдохновляют на подвиги?
— Еще как! Думаешь, раз они могут, то мы что же? Они, тут, правда, уют развели. Заставляют обувь пред палаткой снимать. Развесили разные шарики, цветочки. Но жить стало приятнее.
Наобщавшись с обитателями городка, мне любопытно было узнать, как выглядит комендант — так сказать, царь и управитель здешних экзотических мест.
Он занимал здоровенную зеленую палатку, у входа которой стояло на страже двое дружинников.
Парень, с которым я разговаривал полчаса назад, оказался активистом от физиков университета, его срочно вызвали по мобильному на сборы в палатку коменданта. Там намечалось собрание. Я тоже решил прошмыгнуть на секретное совещание. Да мое длиннополое пальто уж больно контрастировало с куртками и ватниками большинства обитателей палаток. Поэтому здоровенный парень взял меня за руку и спросил: «Вы на сборы?» Нет, чтобы сказать, на сборы, а я промямлил что-то неопределенное с едва различимым словом «пресса». В сторону!
Я послал пацана доложить Его Величеству о прибытии самой газеты «День». Комендант передал, что у них есть пресс-клуб, где вся информация. Я передал обратно: пресс-клуб мне не нужен, мне требуется комендант!
Пока мы пререкались, я чувствовал, что затевается что-то экстраординарное. Как я понял из обрывков разговоров, активистам дали указание напяливать строительные каски, что возможно палаточный актив будет участвовать в штурме Кабмина.
Парни выходили из комендантской и быстрыми шагами удалялись, в том числе и знакомый физик, который «любит гулять по центру». Прогулка намечалась целевая.
Наконец, я был допущен к правителю.
За столом сидел аккуратно подстриженный мужчина и, втянув губы, строчил бумагу. На столе бутылка минеральной и коробка для сбора пожертвований в пользу революции. В целом его поза напоминала ленинскую с полотна: «Ленин в Смольном». В отличие, правда, от вождя мирового пролетариата, обстановку колоритно украшала огромная белая курица, сидевшая в углу палатки на свернутых в трубочку розовых туристических ковриках.
Зовут коменданта Андрей Гусак. У него есть опыт голодовки на Майдане 1990 года. Он участвовал в создании Комитета Правды. По образованию — юрист и консультирует молодежь: как бороться с преступным режимом. Статус у него такой, что новообразовавшиеся молодожены просили, чтобы свою печать он поставил у них в паспортах. «Но это, как вы понимаете, — улыбнулся Гусак, — я делать не имел права».
Я перешел к делу: захват Кабмина сейчас может быть?
— Все может быть. — ответил он посерьезнев, — мы не исключаем.
Поняв, что надо действовать, я заскочил в «Глобус» за новой пленкой и отправился в сторону улицы Грушевского.
Напротив стадиона «Динамо» стояли белые «Жигули», на крыше которого (точнее на верхнем багажнике) девятилетняя девочка с удовольствием (ей приятно было внимание прохожих) размахивала знаменем Украины, скрепленным с оранжевым флагом «Ющенко — так!». С ней рядом находился радиотранслятор, вещавший на полную катушку.
Возле машины ошивалось пару пьяных мужичков в штормовках из днепропетровско-донецкой «охраны общественного порядка». Шарфики у них были бело-голубые, а на ватниках красовались оранжевые ленточки.
Возле Кабмина буквой «П» выстроилось несколько десятков бойцов в оранжевых касках. «Поголовье» касок, похожих на оранжевые шары, плавно переходило в гроздья воздушных шариков такого же цвета, развешанных по деревьям.
Ну, думаю, сейчас начнется!
На холме, в парке десятки граждан разного возраста барабанили по бочкам из-под топлива, выбивая ритуально-маршевый ритм. Иногда ими командовал парнишка в валенках и калошах. Он вдохновенно, словно дирижер, размахивал руками, стоя по колено в грязи. В Кабмине горело только одно окно.
Я решил получше сфотографироать касочников и попытался запрыгнуть на высоченный бордюр. Запрыгнуть-то я запрыгнул, но зацепил за край фотоаппарат, висящий на шее. Шнурок с легким «шпоком» разорвался, и аппарат с треском шмякнулся об асфальт.
Штурм Кабмина мне начинал влетать в копейку!
Прохожие подобрали несчастную «мыльницу» и даже нашли батарейку, которая вылетела из нее. Настроение упало.
Вижу, легионы касочников не шевелятся. Я пока решил залезть еще выше на холм — подобраться к обладателям бочек. Тут мои ноги заскользили, и стали выдавать под боченочный ритм какой- то неведомый, причудливый танец. Барабанщики с изумлением наблюдали за моим движениями. Эдакий танцующий Кришна!
Отплясывал я до тех пор, пока фотоаппарат не выскочил у меня из рук и во второй раз не грохнулся вниз, с высоты уже трех метров. Тут у меня совсем настроение пропало. Что ж это я один Кабмин штурмую, а эти все не чешутся!
Дважды стукнутый фотоаппарат бережно и сочувственно подал один из тех нетрезвых «охранников общественного порядка».
Я спрыгнул на мостовую — «мыльница» не реагировала на манипуляции, исчезла дорогая батарея. Снимать больше нечем!
Безнадежно пошарив по тротуару, я вдруг обнаружил батарейку прямо перед носом на парковом бордюре. То, что она там оказалась — чудо.
Я вставил ее в фотоаппарат, и произошло новое чудо — контуженый фотик ожил. Еле открылся после сотрясения, но тем не менее.
Наблюдалась активность народа не возле Кабмина, а вокруг машины с радиотранслятором. Народ взял ее в кольцо и что-то внимательно слушал. Оказывается, была прямая радиотрансляция решения Верховного Суда.
Я быстренько забежал на лестницу Художественного музея, пораскидав оранжевых дежурных, дабы попытаться запечатлеть историческое событие.
В тишине хрипло слышался голос Анатолия Яремы: «Результаты второго тура выборов 2004 года считать недействительными...»
Народ заорал «Ура», и кольцо публики вокруг автомобиля запульсировало. Девочка в центре еще интенсивней стала размахивать знаменем. Картина получилась эффектной!
«...Перевыборы назначаются на 26 декабря», — закончил Ярема, и ликование стало абсолютным! Народ обнимался, верещал, плакал, смеялся, и всячески по- другому проявлял радость.
Никакие Кабмины, стало быть, штурмовать ни к чему. Я вдохновенно направился на Майдан.
Все было здорово, единственное — фотоаппарат жалко, как и мой, размокший от снега в первые дни волнений, правый ботинок. Корейский друг стал жертвой революции №2. Но, конечно, это маленькое темное пятно не могло сильно омрачить лучезарность праздника.
Народ взялся за руки и, словно в детском саду, стал водить хороводы. Цепочки ликующих, стали шутя захватывать в плен по две три машины. Те, однако, незлились, а карнавально гудели клаксонами.
Это была победа!
На следующей неделе случилась парламентская договоренность, отъем чрезвычайных полномочий у президента, переизбрание ЦИК.
Постаревший глава государства и довольный спикер Литвин продемонстрировали на весь мир исторический документ. Все эти события были уже логическим завершением предыдущих.
Вечером — выступление Ющенко и салют.
Один из гигантских оранжевых сполохов имел очертания человека. Он, будто Дух революции, повис над Майданом, а потом долго плыл над празднующей толпой.
Издалека народ с оранжевыми знаменами был похож на черную икру в мандариновых дольках. Аппетитность и красота этого «блюда», напомнило мне старое циничное выражение, что «революцию делают романтики, а пользуются ее плодами негодяи».
Теперь задача: не дать себя съесть!
