…Чем еще притягательна свобода, так это всякими неожиданностями. Согласитесь, свободная жизнь весьма многообразна, и тем интересна. Возьмем книжное дело. Думаю, большинство читателей «Дня» книжками весьма интересуется, и что в этой сфере происходит, им не безразлично. Вначале вспомним прежние времена. Каждую осень библиофилы усаживались в магазинах и старательно заполняли десятки, а кто и сотни почтовых карточек. Чтобы потом весь год получать извещения о том, что такая-то книга прибыла, и вы можете ее спокойно получить. Было множество издательств, и каждое выпускало пухлый каталог. Программированное общество, плановое хозяйство… А что теперь? Этот вопрос, с оттенком ностальгии, каждый из нас слышит сегодня о чем угодно, практически о любой сфере нашей жизни. С некоторых пор я ставлю в таких случаях встречный вопрос: а вы что, хотите назад, в прошлое? И знаете, еще ни один не ответил: хочу. Я не утверждаю, что тех, кто хотел бы вернуться в прошлое, нет вообще. Видимо, люди моего круга больше всего не любят, когда их строят, и из двух гадостей выбирают меньшую.
В то время, когда библиофил выписывал из каталога названия книг, он понимал, что за него уже предварительно выбрали. Люди, причастные к обширной системе воспитания народа, знали, что полезно советскому человеку, а что вредно. За потребление вредной, с их точки зрения, литературы давали сроки. Теперь тоже выбирают, но по другому критерию: до фени всякая идеология, шли бы бабки. Скажем, выбранные для народа иностранные фильмы уже возмущают общественность. Но они доходны, а касательно последствий — так это, считается, ваше, зритель, частное дело. Вас же не заставляют курить и пить крепкие напитки. Даже предупреждают, что вредно. Иные отчаянные головы призывают идти дальше — легализовать проституцию и наркоманию. А о возможном вреде они говорят: а ты не ходи, если безнравственно, и не колись, если опасно. В этом, на мой взгляд, что-то есть.
Никак до Платона не доберемся. Я уже писал в «Дне», что одно частное издательство частенько издает Платона. Почему Платона, а не Дарью Донцову? Ну, во- первых, Донцова жива, ей надо гонорар выплачивать. А от Платона, понятно, никаких родственников не осталось. Во-вторых, Донцова пишет: «...в соседнем магазине цены дешевле». А у издателя, возможно, эстетическое чувство развито. И вообще, нечего об этом рассуждать. Берут Платона, вот в чем штука! Потому и издают. Издатель идет от живой жизни. Ему не обязательно выходить за пределы формулы «спрос — предложение».
А хотелось бы все-таки понять, почему берут? На социологический опрос мне денег жалко, да и хлопотно. Приходится умствовать. Начнем с вопроса: кому пишет великий писатель? Великий писатель пишет Богу. Только Бог полностью понимает скрытую от человеческого ума тонкую игру смыслов, которой предается писатель. Пониже располагаются филологи, литературоведы и художественные критики — образованнейшие люди, всю жизнь свою отдавшие делу толкования текстов, таящие надежду чуть-чуть приблизиться к божественному пониманию. Дальше — всякий интеллигентный люд, ну а потом — широкие народные массы. Великий писатель пишет так, что довольными остаются все — и Бог, и человек массы. Если иначе, то есть отдельно пишется для филологов-эстетов и отдельно для народа, то такие сочинения великими считать никак не возможно. Я знаю не много книг, отвечающих критерию универсальности. Сразу приходят на ум две — «Дон-Кихот» Сервантеса и «Лолита» Владимира Набокова.
О чем «Лолита», в чем там дело? Ну, скажут в народе, как мужик, сорока с лишним лет, трахал малолетку. Разве не об этом? А американский славист, издатель Набокова Карл Проффер написал книгу «Ключи к «Лолите» — специальное исследование. Там нет анализа характеров, идейного содержания и морали романа. «Всякий, кто его (роман) внимательно прочитал, разберется в этих общих вопросах», — пишет К.Проффер. Любопытно, не правда ли? К вопросу о роли художественных критиков. Есть мнение, что художественный критик — это человек, который рассказывает писателю, как бы он написал роман, если бы мог (Карел Чапек). Так вот, исследование К.Проффера — это разгадывание в изобилии растыканных по «Лолите» романных головоломок «путем выявления, определения и комментирования литературных аллюзий». На отдельной странице в начале книги автор с благодарностью перечисляет шесть лиц «за их помощь в ловле аллюзий». Вряд ли все выловлены. Если взять всё наследие Набокова, ловцы обеспечены работой на годы и годы. Обо всех аллюзиях знает только Бог, а между прочим, «Лолита» расходится миллионными тиражами. Думаю, не каждый из миллионов читателей знает, что такое «аллюзия». Ну разве не для Бога пишет великий писатель?
Итак, почему берут Платона? Честно говоря, это уже неважно. Пока я подступался к вопросу, что-то такое в голове сдвинулось и выскочил другой вопрос: почему я читаю Платона? Тексты Платона божественны. Роберт Музиль хорошо аттестовал человека фельетонной эпохи: «...он читал газеты и совокуплялся». Вот-вот… Не мы к Европе, так Европа к нам. Все, что сегодня читается, — газеты, все, что делается, — совокупление. А у Платона Вечность и Дух. И еще глубина и простота. Кто-то пытается разобраться в теологии Платона, взяв в качестве руководства темную книгу Прокла (?век). А кто-то прочувственно читает из «Федона» простой рассказ о последних часах Сократа. Вот Сократ уже выпил яд. Друзья спрашивают: будут ли у него какие распоряжения, насчет детей или еще чего-нибудь? Некоторые плачут, все хотят успокоить Сократа, пообещать и сделать доброе. А Сократ говорит: «Думайте и пекитесь о самих себе». Знаменитая сократическая «забота о себе». Не причиняй зла своей душе — вот главное дело жизни. Душа, хоть она и твоя, но она только вверена тебе, и ты обязан обеспечить ей чистоту и воздержанность. Тема заботы о душе, спасения души — учтем, что до христианства еще почти четыре века, — главная для Платона тема. И вывод, говоря по-простому, следующий: если человек заботится о душе, все, что он делает, будет хорошо. Да, не нужно специальных распоряжений, только и всего — думайте и пекитесь о себе.
Моя душа, мое тело… Но кто это так говорит? Кто этот третий, вроде бы стоящий в сторонке и от души, и от тела? Судя по всему, это — разум. Но, с другой стороны, разум есть часть самой души. Стало быть, душа сама заботится о себе. Но не душа в целом, а душа в лице разума. Этим подчеркивается особый статус разума в философии Платона. Разум призван держать в узде рождающиеся от тела вожделения, тоже входящие в структуру души. Если дать им волю, душа начнет сращиваться с телом, загрязняться, тяжелеть. Спасение в философии, считал Платон. Через философию как средоточие разума можно очистить душу. Дальше эту идею понесут римские стоики. Потом наступит время христиан, разум несколько уступит место вере, философия окажется под подозрением. Разумом ведь не до каждого дойдешь, массы не увлечешь. Но это — другая тема.
«Много ли человеку земли нужно?» — так называется короткий рассказ Льва Толстого, потрясший и восхитивший А.Эйнштейна. Совсем немного — три аршина, чтобы упокоиться. Чего и сколько вообще человеку нужно? Об этом в диалогах Платона много рассуждений. Часто неясно, кто рассуждает: Платон или Сократ? Да это и неважно. Платон взывал к разуму. Человек сам должен установить меру потребностей. Хорошо бы по минимуму, так жил Сократ. Он ходил по базару и удивлялся: это же надо, сколько вещей, мне не нужных! В «Государстве», при умственном строительстве совершенного общества, Сократ прежде всего предлагает вариант «здорового общества». Это когда люди живут просто. Они работают немного, питаются скромно (хлеб и вино). Возлежа на подстилках, они пируют, украшают себя венками и воспевают богов. Этот вариант не проходит. Собеседники Сократа не хотят жить в таком государстве, один из них презрительно называет его государством свиней. Они хотят изобилия, даже роскоши. Ну, что же, Сократ готов оставить подлинное, то есть здоровое государство и «присмотреться к государству, которое лихорадит». Как точно выбрано слово — лихорадит. Речь о государстве больном, живущем суетно, тревожно, судорожно. Из-за стремления людей иметь много всего и разного. Как подходят эти определении к современному, или развитому, государству. Внимательный читатель заметит, что, согласившись рассматривать нездоровое государство, Сократ окольным путем, медленно, но неуклонно будет двигаться к развитому, но здоровому государству. Эта тяга к простой жизни неизбывна в душе человеческой. Помещик и граф, Толстой, имевший землю и доходные дома, взывал к опрощению. Здесь не было никакого обмана, никакой идеологии. А было ясное понимание простой истины: чем проще жизнь, тем покойнее душе.
Природа мудро ограничивала Homo naturalis во всем. К примеру, когда пищи мало, нет проблемы питания. А сегодня в развитых странах на борьбу с ожирением (пардон, с избыточным весом) идут сотни миллиардов долларов. Больше, чем на помощь голодающим. Ограничивало человека и общество, пекущееся о его гармоническом развитии и разумных потребностях. Вот тебе шесть соток, и чтобы крохотный домик. Советский человек вроде бы страдал, а весь мир смеялся. И напрасно — страдали и смеялись. Сегодня человек строит дом, а построив, недоумевает, зачем ему столько комнат.
Так, пора по тормозам. Иначе мы дойдем до набедренных повязок и сушеных кузнечиков. Неужели не ясно, что алчность — двигатель прогресса? Теоретики рассуждают о каких-то производительных силах и не видят антропологических оснований развития цивилизации. Изначально алчность — главный фактор. Человек жаждет иметь больше, чем ему нужно. Возможно, так устроено все живое — иметь про запас. В виде жировой прослойки, амбара с зерном, счета в банке. Но избыточный продукт — основа обмена, товарного производства. Старые либералы считали, что человеку нужно столько продуктов, сколько он может потребить до того, как они испортятся, и столько земли, сколько он сам может обработать. Да, хорошая мысль, но, во-первых, эволюционно отбор продуктов шел на их сохраняемость, плюс технологии консервации, во-вторых, при наемном труде земли много не бывает. Три аршина земли нужно не человеку, а покойнику. Дух жаждет подчинить своей власти всю Вселенную.
Концовка не шла. То аскет являлся мне, то стяжатель. То совет Христа богатому юноше — «Продай имение твое и раздай нищим» (Мат, 19, 21), то известный призыв «Обогащайтесь!». Ничего не придумывалось, чтобы, совместить эти статусы и призывы. И тут вспомнилось интервью барона Ги де Ротшильда, опубликованное в журнале «Пари-матч» несколько лет назад. Да, вот эта пожелтевшая газетная вырезка, разговор журналиста и барона.
— Известно ли вам, что за пределами вашего парижского особняка царят кризис и безработица?
— Да. Я знаю, что дела обстоят плохо. И хотя в роли матери Терезы выступать не собираюсь, мне бывает больно каждый раз, когда узнаю о драме народов, страдающих от голода и преследований. Я, конечно, не могу положить конец страданиям человечества, но никогда не отказывал в помощи… Я не могу допустить саму мысль о жизни в башне из слоновой кости.
— Не хотите ли вы сказать, что барон де Ротшильд ведет тот же образ жизни, что и остальные люди?
— Я мог бы вам рассказать такие вещи, которые бы вас удивили… Скажем, как и все, я езжу в метро. Один.
— Выходит, у вас нет шофера?
— Нет. Я считаю недопустимым нанимать человека, услугами которого я бы пользовался два-три раза в неделю. Я сам вожу мою машину.
— «Роллс-Ройс».
— Нет, «БМВ». Пользуюсь машиной только тогда, когда знаю, что смогу ее запарковать.
— А вы знаете, сколько стоит билет в метро?
— Между пятью и семью франками. Цены быстро растут.
— Вы сами ходите в магазин?
— Да, часто…
— Ну, а ваши последние покупки?
— Я купил себе панаму и шесть хлопчатобумажных рубашек.
— Бывает ли, что вещь вам кажется дорогой?
— Да, я ненавижу транжирить деньги. Иногда цены меня шокируют.
— Знакомо ли вам чувство зависти?
— Конечно. Но я человек цивилизованный и могу контролировать свои чувства, сдерживать их.
Да, он жил, как все, — барон Ги де Ротшильд, самый знаменитый банкир мира (1993 г.).
