Это не был акт отчаяния побежденного, сломленного человека — скорее всего, отчаянный, финальный шаг в многолетней борьбе за право на свободу мысли для новой украинской национальной культуры, свободное волеизъявление нашей литературы и искусства, духовную суверенность «украинского социалистического государства» — единственный залог суверенности политической (это хорошо понимали и враги Украины!). 13 мая 1933 года пустил себе пулю в висок Николай Хвылевой (Николай Григорьевич Фитилев), ключевая, определяющая фигура украинского литературного — и культурного в целом — процесса 20-х и 30-х годов прошлого века, выдающийся мастер малых прозаических форм, автор повестей и романов, которые стали вершинными достижениями отечественной прозы тех лет («Повість про санаторійну зону», 1924; Вальдшнепи», 1926), блестящий публицист, чьи памфлеты («Україна чи Малоросія», 1926; «Думки проти течії», 1925) имели особое значение не только для развития украинского литературного процесса 20-х годов, но и получили огромный общественно-политический резонанс. Сегодня Николай Хвылевой для нас — более чем писатель, это символ украинского национал-коммунизма и отечественного «расстрелянного возрождения». И, конечно, не простое стечение обстоятельств, что этот в одно и то же время несокрушимо мужественный и очень впечатлительный человек (к тому же он прекрасно видел масштабы той ужасной трагедии, которая как раз тогда постигла Украину) принял сознательное решение уйти из жизни, протестуя против страшной вакханалии сталинского террора, именно в мае 1933-го. Писателю не исполнилось тогда и 40 лет...
Кто знает, сколько бы еще прожил Хвылевой, если бы не то трагическое утро 13 мая, когда писатель, пригласив к себе друзей, — Сенченко, Кулиша, Йогансена, Досвитнего, Эпика, Днипровского — говорил с ними о беде, которая постигла Украину (а на улицах столицы УССР Харькова лежали тела умерших с голоду украинских крестьян, сотни и тысячи тел ежедневно и еженедельно — и миллионы погибших по всей Советской Украине; Хвылевой об этом хорошо знал, догадывался о причинах трагедии — и молчать не мог и не хотел), об уничтожении физическом и особенно духовном живых сил украинской литературы. Писатель читал друзьям стихотворения Шевченко, Пушкина, свои собственные (он, кроме всего прочего, был и одаренный поэт). А через час прозвучал роковой выстрел. Но, судя по всему, «государственный серп» Сталина, который беспощадно уничтожал все непокорное, вольнодумное, действительно национальное — этот серп уже тогда вплотную приближался к Хвылевому.
Действительно, разве могла антиукраинская большевистская власть (мечта-иллюзия о возможности синтезировать коммунистические убеждения и преданность украинскому национальному возрождению не оставляла Хвылевого до конца жизни) простить писателю такие строки: «Без российского дирижера наш культурник не мыслит себя. Он способен только повторять зады, обезьянничать». Или же — об европейском векторе развития Украины и ее культуре (проблема, более чем актуальная и сейчас!): «Вы спрашиваете, какая Европа? Берите, какую хотите: прошлую — современную, буржуазную — пролетарскую, вечную — меняющуюся... Здесь мы, наконец, сталкиваемся с идеалом общественного человека, который в своей биологической, яснее психофизиологической, основе совершенствовался в течение многих веков и является собственностью всех классов... Это — европейский интеллигент в лучшем понимании этого слова. Это, если хотите, — знакомый нам чернокнижник из Вюртемберга, который показал нам грандиозную цивилизацию и открыл перед нами безграничные перспективы. Это — доктор Фауст, если понимать его как любознательный человеческий дух». Разве что-то могло быть по существу более идейно враждебным сталинской диктатуре, которая искала и безжалостно убивала «врагов» воображаемых? Это помогает нам понять, что ожидало бы Хвылевого в 1934, 1936 или 1937 годах...
Творчество Николая Григорьевича Фитилева — это поразительное художественное исследование (и философский анализ) того, во что превращается высокая мечта про «Загірню комуну», по-своему (страшно!) усвоенная люмпенизированной внеклассовой, вненациональной, и, главное, внекультурной «массой» (достаточно взять хотя бы его известную новеллу «Я (Романтика)», герои которой, отрекшись от всех человеческих чувств, готовы убить родную мать, потому что «так необходимо для дела революции»). Поэтому сила предостережения этого выдающегося художника поражает нас и сегодня.
