Львовская городская прокуратура, четвертый этаж, обеденный перерыв. Меня встречает мужчина в элегантном темно-синем костюме, в котором нелегко узнать того бородача с фотографии где-то вблизи Донецкого аэропорта. Это Максим Грищук — львовский прокурор и киборг 81-й отдельной аэромобильной бригады, который около года провел в зоне АТО. «Я не считаю себя киборгом, — сразу скромно замечает. — Киборги — это те, кто был в терминале осенью-зимой и на которых падал бетон. А я был около взлетно-посадочной полосы».
«МЫ СЮДА ПРИЕХАЛИ НЕ СИДЕТЬ НА ПОЛИГОНЕ»
Недавно он вернулся в свой небольшой кабинет, выполнять такую же типичную работу — надзор за соблюдением прав и свобод детей во Львове. Его хобби — пеший туризм. Еще с начальных классов он влюбился в карты, горы и компасы. Потом — «Пласт», патриотически воспитавший юношу. Поэтому, когда началась аннексия Крыма, он твердо решил идти на фронт.
«Один дедушка воевал на стороне украинских повстанцев, другой — в Красной армии. Все вернулись живыми и дожили до глубокой старости, — рассказывает Максим. — Настраивал себя, что тоже вернусь живым, раз такая судьба в семье».
Попасть на фронт Грищуку удалось не с первой попытки. Удивительным образом в военкомате дважды теряли списки добровольцев. А когда наконец пришла повестка, то на Яворовском полигоне их держали аж три месяца. Подготовительные программы проходили повторно, пока они с ребятами не сказали командованию: «Когда на восток? Мы сюда приехали не сидеть на полигоне». Через несколько дней он оказался на Донбассе.
«Я ПРОДУМАЛ СТО ВАРИАНТОВ, КАК ВЫЙТИ ИЗ ЭТОЙ СИТУАЦИИ. ГРАНАТА БЫЛА ПОСЛЕДНЕЙ ИЗ НИХ»
Рождество прокурор праздновал в Донецком аэропорту, точнее, в радиолокационной станции (РЛС). До диспетчерской вышки — 900 м, до нового терминала — 1400. Там он провел 17 дней.
Первый же день в ДАПе мог быть последним для прокурора. Максима засекли на наблюдательном пункте, когда он определял ориентиры, по которых наводится артиллерия. Над головой начали звучать взрывы от станкового гранатомета, слышаться свист пуль. Он прыгнул в окоп с бетонным перекрытием. На такой случай каждый герой имеет с собой одну гранату. На вопрос, выдернул ли бы кольцо, Макс сходу с почти незаметным волнением отвечает: «Я продумал сто вариантов, как выйти из этой ситуации: отстреливаться, пойти в атаку, спрятаться, убежать, закопаться, притвориться мертвым. Граната была последним из них».
Поэтому он приготовил магазины, поднял над собой автомат и начал бороться, как сам говорит, как будто в каком-то фильме. Через полчаса его враги отступили.
Когда читаешь нашу историю, даже в таком искаженном виде, понимаешь: мы когда-то решали вопросы на континенте, давая прикурить и печенегам, и половцам, и всем другим соседям. Мы имеем свою территорию выживания и никогда не должны позволить себе, чтобы на нее кто-то посягал. Мы знаем свою историю. Да, были неприятные моменты, но на них не нужно концентрироваться, только на позитивных — когда казаки отвоевывали свое, УПА выигрывала бои...
В итоге аэропорт забрал у прокурора больше двух недель жизни. В радиолокационной станции ребята проходили ротацию каждые 4 дня, но это не касалось Грищука. За это время ему пришлось принять командование на себя, поскольку уже на 8 день он там стал самым опытным, решения бойцами принимались путем голосования по казацкой системе. Наверное, чтобы дополнить картину, следует отметить, что до войны на востоке Максим Грищук в армии не был и военную кафедру не проходил, поэтому с оружием начал знакомиться лишь во время войны. Говорит, вспоминал все: как организовывали оборону до него, что учил на полигоне, что слышал и читал в литературе. Успех был с ним.
Когда сепаратисты захватили несколько этажей нового терминала, большинство бойцов, находившихся с ним, захотели покинуть позиции РЛС. В аэропорту продолжали оставаться украинские ребята. «Меня это возмутило. Почему вы покидаете позиции? Почему не думаете, как можно удержать позицию?» — спрашивал он.
«Из РЛС я тоже мог уйти, как-то бы отмазался. Но мимо меня -единственная дорога на ротацию из ДАП, где еще было много наших, я не мог себе этого позволить. Если бы покинул позицию, наши были бы в окружении», — негромко говорит прокурор. Но, с другой стороны, Максим считает, тех, кто покидает позиции, можно понять, ведь когда ты в Песках, то видишь врага, а здесь прилетает и ниоткуда.
«ПРИЕЗЖАЕШЬ И ВИДИШЬ ЭТУ ПРОФАНАЦИЮ РЕФОРМ...»
Сегодня он дома. Листает те же бумаги, меняются только фамилии прокуроров на них. Да и возвращается он не совсем в другую жизнь, которая, казалось бы, должна была начаться после Майдана и войны. «Трудно, — говорит прокурор. — На востоке ребята говорят, мол, мы вас от нечисти прикроем здесь, а вы нас там, реформируя страну. А когда приезжаешь и видишь эту профанацию реформ. Это так убивает». Он признается, что имеет обостренное чувство справедливости, как и практически каждый фронтовик после возвращения.
«Знаешь, война — это как бы срез общества. Как будто ты видишь каждый регион, общаешься с ними и понимаешь, о чем думает народ, как относится к твоей работе, — объясняет Максим. — А мне ведь сначала даже не верили, что я из прокуратуры.
Находясь в самом аду, ему удалось сориентироваться на фронтовой местности, ни на мгновение не теряя себя. Результат — он дальше может изменять страну, он может наслаждаться жизнью. На вопрос, как ему это удалось, Грищук откидывается на спинку кресла и отвечает: «Когда читаешь нашу историю, даже в таком искаженном виде, понимаешь, что мы когда-то решали вопросы на континенте, давая прикурить и печенегам, и половцам, и Константинополю, и всем другим соседям. Мы имеем свою территорию выживания и никогда не должны позволить себе, чтобы на нее кто-то посягал. У нас здесь семьи — наше будущее. Мы знаем свою историю. Да, были неприятные моменты, но на них не нужно концентрироваться, только на позитивных — когда казаки отвоевывали свое, УПА выигрывала бои...».
Грищук рассказывает о своем увлечении великой украинской историей военных побед, приводя каждый раз новые аргументы. Говорит, у Украины есть возможность вернуть свое могущество, потому этот шанс нельзя потерять.
Время нашего общения истекает, поэтому задаю последний вопрос об отношениях к прокурорам-туристам, которые ездят на несколько дней куда-то около зоны боевых действий, чтобы избежать люстрации. «Одни изменяют присяге, не моргнув глазом, другие меняют родину, как носки, а третьи разными методами получают статусы. Не уважаю таких людей».
