Окончание. Начало в №175
По микрофону сообщили, что сейчас состоится встреча с Григорием Остером, автором знаменитых вредных советов детям. Мне было любопытно потаращиться на Главного Вредителя. Когда я узрел его, понял — теперь и вы его сразу представите. Просто вообразите внешность Александра Розенбаума. Те же усы, бритоголовость, и даже черная рубашка. Единственное, что Розенбаума вы сможете отличить по гитаре, а Остера по зажатой подмышкой книге «Вредные советы». Но если у него не будет книжки, то Остера вы отличите по гораздо менее агрессивному выражению глаз.
Питерское издательство «Кристалл» представляло известного еврейского писателя (и местами очень юмористического) Эфраима Севелу. Перед ним лежали в ярких разноцветных обложках его тома. Рекламы особенно не было, поэтому возле писателя ажиотажа не наблюдалось.
Севела смахивал на Деда Мороза: седая, почти белая борода, мохнатые с закрученными кончиками усы и такого же цвета брови. В силу преклонного возраста он несколько вяло воспринимал окружающее, флегматично кушая рис из пластмассовой посудины.
Но тут к его столику подошли две приятные девушки. Писатель сразу засверкал глазами и динамично задвигался, как игрушечный электрический Дед Мороз, которого включили.
Он неожиданно стал расхваливать свою фотографию на обложке. Кокетливо прищурив хитроватые очи, он говорил: «Смотрите, девушки, как я тут получился? По-моему, неплохо? А знаете, кто меня снимал? Это в 1972 году меня снимал один знаменитейший американский фотограф. Я, правда, не знал, что он «звезда». Он когда подарил мне этот снимок, предупреждал, чтобы я его не использовал в коммерческих целях...»
С обложки игриво смотрел привлекательный брюнет. Со своей бородой без усов он был похож на «морского волка» норвежского происхождения. «Волк», безусловно, имел некоторое сходство с «Дедом Морозом». Между ними была только разница в тридцать лет.
Почувствовав, что надо поддержать рекламную речь писателя, я заговорил: «Возьмите, девушки, эту книжку. Вы ж понимаете, если автор поместил свою лучшую фотографию именно на обложку этой книги, то и содержание ее должно быть не хуже.»
Севела довольно засмеялся и одобрительно глянул на меня.
«В этом томе довольно смелая вещь «Мужской разговор в русской бане», — продолжал я. (Если не сказать фривольная — о чем я промолчал.) — Известная повесть «Остановите самолет — я слезу». И трогательный рассказ — «Мама».
Девушки колебались.
«Может, им рано еще «Мужской разговор»? — засомневался Эфраим и пока не стал выводить автограф. — «Как по мне — в самый раз...» — ответил я, внимательно изучив фигуры девиц.
То ли под воздействием моего взгляда, то ли по другой причине, но упрямые барышни предпочли другой том прославленного прозаика. Однако автор был доволен и таким исходом дела.
Недалеко от Севелы, у стенда «Нового литературного обозрения» я наткнулся как раз на рекомендуемый Курочкиным роман нашего земляка Андруховича «Московиада». Он впервые был опубликован на русском языке.
Сделав круг, я увидел, что в кабинке «Эксмо» с читателями встречалась сама госпожа Арбатова. Мария по-феминистски расковано жевала в микрофон резинку, отвечая на вопросы любопытных граждан. Вопросы делились на философские и практические. На вопрос, в чем ей кажется смысл жизни, сквозь резиночный «чавк» стало ясно, что «это проблема самореализации. А также любви. Хорошо, если на всех фронтах все получается, а если где-то прокол, то можешь быть счастлив и работой», — сделала вывод Арбатова.
На вопрос, почему не вышла ее какая-то конкретная книга, она сообщила, что все дело в ужасном характере ее бывшего издателя Захарова. «Представляете, он даже в суд на меня подал. Но за что! За что!!! — горячилась мадам Арбатова. — Якобы за то, что я не платила налоги... Он никак не может привыкнуть к мысли, что нам придется разойтись. Точнее, к тому, что я от него ушла. И, судя по всему, правильно сделала. Но ничего, через год истекает срок контракта и вы увидите эту книгу...»
Тут вдруг из-за ее спины я увидел толпу, в которой мелькнуло до боли знакомое лицо. Точнее, я увидел сначала не лицо, а лысину здорового розового цвета с легким налетом загара. Эту лысину мог бы узнать из миллионов лысин любой бывший житель СССР. Да, да, вы уже догадались? Ее обладатель — Михаил Сергеевич Горбачев.
Как раз и по радио объявили, что некий Грачев представляет книгу «Горбачев». Толпа крепко взяла в кольцо застрельщика Перестройки. Он, как всегда, улыбался и что-то говорил, протискиваясь через коридор, который ему расчищала охрана. Слов не было слышно. Но, знаете, я приблизительно могу себе представить, что мог бы произнести Михал Сергеевич. Ну там: «И это тоже правильно...», «Кто стоял за их спинами», «Понимаете...», «Сегодня, как никогда, актуально...» и т.д.
Ближе к вечеру в «Эксмовской» будочке я увидел Владимира Войновича, с которым хорошо знаком, регулярно перезваниваюсь и которого наша газета, первая из киевских, поздравила с присуждением Госпремии. Факт подобного признания со стороны государства в карьере сатирического писателя — явление парадоксальное. Но объяснимое. Выдворяло за границу Войновича одно государство, а премию давало — другое. Хотя географически они находились на одной территории.
Владимир Николаевич, сдвинув очки для дальнозоркости на кончик носа, старательно подписывал свои книжки страждущей публике. Я изобразил улыбку и сказал: «Здравствуйте, Владимир Николаевич!» Он рассеянно посмотрел на меня поверх толстых плюсовых линз и пробормотал «Здравствуйте». И продолжил дописывать автограф. Видя, что классик сатиры занят, я сказал, что позвоню позднее. Однако позвонить я смог только уже из Киева.
«Владимир Николаевич, — говорю, — к сожалению, не получилось заехать к вам в гости.» Войнович отвечает: «А вы что, были в Москве?» — «Да как же! Я же с вами на ярмарке поздоровался и обещал позвонить.» Наступила пауза. Я добавил: «Вы еще книги подписывали», — «А-а- а, — протянул классик. — Когда я книги подписываю, я даже родную жену могу не узнать». Эта шутка Владимира Николаевича мне очень понравилась. Не думаю, правда, что этот восторг разделила бы супруга Войновича — Ирина Даниловна...
Если говорить о выставке в целом, то приходишь к таким выводам. 80 процентов на ней была представлена либо специальная литература, либо жанровая. Либо учебники, либо детективы. Современной интересной прозы — мизер. К этому привела политика крупных издательств-монстров (многие мелкие и средние, к несчастью, затонули после кризиса 1998 года). Единственная их дань настоящей литературе — это изредка пятитысячными тиражами печатать раскрученные отечественные имена (Толстая, Лимонов, Пелевин) либо зарубежную классику (Маркес, Гессе, Моэм).
В результате «Бестселлером года» стала серия детективов Б. Акунина. Его произведения — абсолютная стилизация. Смесь русской классики с Конан Дойлом. Устав от грязи и крови родных боевиков, интеллигенция с благодарностью проглотила Акунина. Но это не литература. Это ремесленничество приемлемого уровня. («Голубчик, можно, я в вас выстрелю?» — «Стреляйте, граф! Но не будете ли вы столь любезны, голубчик, чтобы сделать это как можно быстрее?»). Свое творчество и сам Акунин скромно именует «проектом».
Татьяна Толстая, талантливейший писатель, тоже зачем-то написала стилизаторский роман «Кысь», который ни в какое сравнение не идет с ее же сборниками новелл. Однако в Москве он был признан «лучшим романом». Какие ж тогда худшие?
Короче, примерно с такими мыслями трусил я на поезд «Москва — Ужгород», вспоминая ненароком бордовый бархат киевского состава. Да еще в плацкарте! Мой обратный билет стоил столько же. Может, и комфорт будет таким же, надеялся я.
Ага! Сщщ-аасс!
Скамейки, обтянутые грубым кожзаменителем, грязь и запаянные окна. Для вентиляции — щели в раме. Возможно, вагон выглядел еще хуже, но его нельзя было рассмотреть подробнее, поскольку больше часа света не было (где-то до 10 вечера). Слышно было только, как метался от одного запертого туалета к другому какой-то нетерпеливый дедушка, матерящий отсутствующих проводниц. Когда же один из туалетов открыли, и я проник в это полузапретное помещение, над раковиной со стоящей водой меня умилила голубая надпись «Прочистка была осуществлена 20.06.2001 года».
Что ж, ужгородский составец быстро вывел из сказочного лабиринта киевского поезда к суровой реальности.
Когда я прибыл в редакцию, первая новость, которую мне сообщили, была, что у нас самой популярной книгой признан роман Юрия Рогозы «День рождения Буржуя-2».
Достойный ответ Москве!
Нет, так нельзя. Может, Пелевин что-нибудь приличное выдаст? Уже два года как спит. Может, Андруховича будут активней популяризировать? Ну, и в крайнем случае, может, мой новый литагент наконец займется делом?
