Продолжение. Начало в номерах за 30, 31 мая, 5, 7, 14, 21, 27 июня, 5 июля
ПРИМЕЧАНИЕ ПО ПОВОДУ ЗАМЕЧАНИЯ
Парочка искусствоведов (я чуть-чуть проехался по культурологам в прошлом материале, но не больно ) отыскала неточность в моей статье о музее д’Орсе. Это, мол, «Завтрак на траве» Мане, а не Моне. Вообще-то я сверяюсь с энциклопедиями и справочниками, в том числе с энциклопедией мировой живописи. Однако все же ошибка произошла. Но дело в том, что и Мане, и Моне, кроме того что имеют схожие фамилии, оба являются основоположниками импрессионизма и оба написали картину под одним и тем же названием — «Завтрак на траве». Один в 1863 году, а другой (наверно, из конкурентных соображений) — в 1865 — 1866. Немудрено было запутаться с их пикниками. В любом случае приятно, что культурологи внимательно читают мои репортажи, за что им отдельное спасибо. Дабы усилить их интерес, отправляюсь в Лувр.
«СПЕЦОБСЛУЖИВАНИЕ»
Но по дороге туда неплохо было бы подкрепиться.
На авеню де л’Опера нам попадается занятная офисная дверь. На ней помимо прочих надписей выведено на табличке «Maфия. 5 этаж». Конкретно и ясно. Вот это победа демократии! Мафию искать не надо. Она и не прячется. Пожалуйста подымайся на пятый этаж, если у тебя дело к ним. Никакого лицемерия, все «прозрачно».
Недалеко от мафии набредаем на греческий ресторанчик. Немолодой брюнетистый с проседью хозяин подает нам меню. Там 10 карт на разных языках.
— Инглиш? — спросил он нас.
— Инглиш, инглиш, — сказали мы и стали смотреть карту на русском. Она была накарябана шариковой ручкой. Я решил заказать рис в виноградных листьях. Вообразил себе миску риса в которой была мелко порублена лоза. И салат с горячим козьим сыром. Это ж древнее блюдо. Козий сыр лопал еще циклоп Полифем, которого за некорректное поведение (людоедство) Одиссей зрения лишил.
Принесли эти самые листья. Оказалось, что это что-то вроде наших голубцов. Крошечные виноградные голубчики. Однако о втором блюде хозяин торжественно сообщил, что это — греческий салат. А как же козий сыр? На большом подносе были порезаны крупными кусками огурцы, оливки, брынза и все это щедро полито маслом.
Мы дали понять хозяину, что произошла роковая ошибка, никакого салата никто не хотел. Внутренне готовимся к скандалу. Думаем, сейчас начнутся разборки, в духе: «Блюдо уже сделано! Кто его будет есть? Мы?»
На ломаном английском он сообщил, что раз произошло недоразумение — салат за счет заведения. Такие заявки нас, как киевских граждан, еще больше испугали — значит, прикидываем, за другое вдесятеро сдерут. Спасибо, говорим, не надо. Несите, сыр, блин, козий.
Через десять минут он притаскивает мелко покрошенное мясо с салом. Как чувствовал, что мы с Украины. Я спрашиваю своих: «Может, он издевается?». Однако подспудно доходит, что порядковые номера блюд в английском и русском меню не совпадают. Я, страшно напрягая извилины, почти из подсознания, а точнее, из сознания пятого класса школы, извлекаю французское слово «фромаж», что в переводе «сыр». «А! — обрадовался грек, — «фромаж»!! — и удаляется.
Мы заключаем пари, что он принесет следующее: кабана в яблоках или устриц с лимонным соком. Но тут он появляется с тарелкой, в которой были листья салата и напоминающие чуть поджаренные кругляши кабачков — кусочки козьего сыра. Глядя на нас вопросительно светящимися карими глазами, хозяин осторожно спрашивает: «Уи?» — «Уи!» — киваем мы. И тут он с улыбкой проводит тыльной стороной руки по лбу: «Ух-хх». Заметьте, ни одного жеста неудовольствия, ни одной отрицательной гримасы. Максимальная степень терпимости. Такую сцену у нас даже и вообразить себе нельзя.
Отобедав, мы радостно расстались с греком. Который, лингвистически окончательно сошел с ума, сказав напоследок: «Данке! Гудбай!»
РАЗГАДКИ МИРОВЫХ ТАЙН ИСКУССТВА
На сытый желудок отправляемся насладиться высоким искусством. Знатоки объяснили, что не нужно переться с туристической массой к центральному входу в виде стеклянной пирамиды, а «надо следовать к скульптуре женщины у левого края дворца. Там подземный вход». Несмотря на детективно-романтичный окрас заявления, именно так все и было.
Огромные полотна библейских сюжетов не впечатляли. Это не более чем театральные инсценировки. Понабрали с улицы народ, одели в лохмотья и доспехи и заставили изображать какие-то сцены. То ли войны, то ли мира. Все очень статично.
Вот нарисован военный штурм древнего города. Возле крепостных стен эротично мечутся в ночных рубашках миловидные женщины. И якобы дерутся голые джентльмены в шлемах с конскими гривами. На переднем плане один нагой мужик вяло размахивает копьем, второй, так же сонно собирается отразить щитом его удар. Латы выписаны здорово, блестят игриво, но жизни нет. У этих воинов на лице написано, что дико хочется перекурить. Природу можно обмануть, но трудно. Идет сражение, и до сих пор ни капли крови. Скука. Что-то вроде старинного фото, когда людей заставляли по долгу замирать у объектива, и они получались заторможенными.
И таких картин в Лувре десятки. Хотя, безусловно, попадаются шедевры, особенно портреты. Моделям же, кроме себя, не надо было никого изображать.
Ставим перед собой две основные задачи среднестатистического туриста: посмотреть в глаза Моне Лизе и оценить красоту Венеры Милосской. О Моне Лизе даже в автобусе были всяческие рассуждения, муссирующие расхожие домыслы. Одна дама видевшая знаменитую картину, сказала: «Когда я вошла в зал, на меня с этого женского портрета, посмотрело мужское лицо. Наверное, Леонардо да Винчи зашифровал себя в этом полотне».
По пути нам встречается еще одна знаменитая вещь, где тоже наблюдается определенная половая путаница.
Из мрамора высечена возлежащая на матрасе в соблазнительной позе дама. Но когда ты заходишь с передней стороны выясняется, что у этой девушки хорошо развито мужское достоинство. Кругом гермафродита раздаются ахи-охи, а лично меня больше потряс матрас. Мягчайший, упругий, разлинованный на квадратики. Качественную мебель делали в Римской империи в 41 году до нашей эры.
Итак, в отдельном зале пред нашими взорами предстает сама Венера Милосская. И сразу становится ясно в чем секрет ее популярности. Нет, явно не в пропорциях. Лицо у нее довольно грубое. А фигура похожа на современную чемпионку по академической гребле. Какая-то излишняя накаченность. У того гермафродита, прости Господи, женственности больше. Но в чем изюминка?
А в том, что автор изобразил эту девушку в момент, когда с нее соскальзывает хитон (или как там называлась одежда у древних греков? В крайнем случае, искусствоведы меня поправят). И она, пытаясь задержать, предательски падающую одежду, забавно оттопыривает левую ногу, выворачивая ступню к себе. Возможно, скульптор специально отбил ей руки, поскольку она бы себе ими помогала. А так эффект напряжения усиливается. Прекрасная ситуационная работа! Здесь показателен принцип всего искусства — поймать движение. Почему это не заметно на большинстве фотографий Венеры? Да потому, что на миллионах фото она изображена с левой стороны, откуда ничего этого невидно. Я помещаю «правильное» фото знаменитой скульптуры. И при помощи пиджака пытаюсь повторить Венерино движение. Во все времена у дам периодически соскальзывали юбки, и они их подтягивали руками. Как это делает женщина в правом углу фотографии. Если бы у Венеры были руки, она сделал бы тоже самое. (Попадание дамы в кадр — чистая случайность. Но произошедшая кстати. А значит, уже закономерность.)
Двигаемся к Моне Лизе.
Да, действительно, в ее облике есть нечто мужское. Помимо прочего, можно отметить стереоскопичность изображения. Ее ладони как бы расположены ближе к зрителю. Глупо хихикнув, хочется до них дотронуться.
За спиной собраны все стихии. В центре — человек. Модель абсолютной гармонии. Но это что касается идеи. А насчет «мужских черт» — Леонардо да Винчи ничего «не шифровал».
Он рисовал чудную женщину, но подсознательно наградил ее собственными чертами лица. Поскольку на множестве других портретов мастера в Лувре (и мужчин и женщин) проступают те же черты — Моны Лизы — Леонардо да Винчи (известный факт, что он был очень красивым молодым человеком, а не всегда был заросшим стариком, как на популярной картине).
Тот же синдром у нашего талантливого карикатуриста «Дня» Игоря Лукьянченко. Кого бы он не изображал, от улитки до домохозяек: у всех его персонажей черты физиономии автора. Когда обратили внимание Игоря на эту его особенность (сам он ее не замечал) — он попытался бороться, но тщетно. Даже у птеродактилей на его картинах — носы Лукьянченко.
Кто-то, конечно, скажет, как я могу сравнивать самого Леонардо с каким-то там Лукьянченко. Но, во-первых, я не сравниваю их вклад в искусство, а только подчеркиваю схожесть одной особенности (в чем легко убедиться, купив альбом да Винчи и просмотрев подшивку «Дня»), а во-вторых, у Игоря еще есть время догнать мэтра. Недостатки (хотя сложно однозначно сказать, недостатки ли это?) у него уже такие, как у великого итальянца, осталось только сравнять масштаб достоинств.
