Случайно встретившись с бывшей сослуживицей, с которой мы никогда и не были слишком близкими людьми, хотела сразу, обменявшись вежливыми привычными репликами, уйти. Помимо желания, уже на первой минуте ни к чему не обязывающего разговора, сама собой возникла тема пожизненного и вечно юного, хоть и, к счастью, совсем другого, октября. Неожиданно мы притормозили, хоть каждая и спешила по своим делам. Что-то начали друг другу доказывать, не замечая, что осколки наших мнений звучат достаточно громко, как для улицы. Здравствуй-прощай сегодня почти у всех заканчиваются опустошающими спорами: ах, ты не понимаешь — так о чем? Исчезло или почти уплыло куда-то доброе легкое общение, о котором потом вспоминаешь с улыбкой. Для многих нынешних уличных и стационарных политораторов давно стал профессиональным стимулом ежедневный поиск врага. Ведь без стимула нет и развития, а если нет врага, тогда остается искать недостатки, а это не выгодно. Кому ж охота становиться рефлексирующим вторым планом. Люди-метафоры, политические плейбои трибун по сути в этой жизни ничего не производят, их продукция за немалую зарплату — обеспечение перегрева масс. Жаждущие карьерного роста сладки на обещания — вот только помогите переступить порог куполоносного здания. Энергия злости не продуктивна, а ее нынешняя концентрация своим многоголосием меняет людей до неузнаваемости. Иногда даже пропадает желание писать о чем-то простеньком, легком, обычном. Ведь, собственно, в этом тоже наша жизнь, приносящая ежедневные, хоть и не глобальные, открытия. С оттенком замаскированной небрежности еще недавно позволяла себе обращаться к кому угодно со смешными несерьезными вопросами, просто, чтобы сделать вкуснее момент. Сейчас не спешу — могут и не понять. Человек в футляре своих и чужих мифологем часто превращается в ходячий стресс. Даже чье-то хорошее настроение, да еще не подкрепленное набором, подтверждающим право на таковое (а может именно поэтому) вызывает неосознанное недоумение. Что скажешь — раденька, що дурненька. И все же синдром счастья намного светлее переносится, чем синдром вечной усталости, от последнего и лечиться придется. Тем же, у кого «ні корови, ні свині, тільки лозунг на стіні», никто и не поможет.
Давно запуталась, где начало конца, где конец начала, но знаю точно — в эйфории не легко отличить крокодильи слезы от крокодильих грез. Всегда радуюсь тому, что не нужно просачиваться как бы через дырочки сыра, чтобы всем нравиться, не нужно бредить о том, что вот еще немного, еще чуть-чуть и можно будет условно ввинтиться каблуками в парламентский пол, а ногтями в его же стул. Вроде живу на мелководье, куда акулы не заглядывают, да вот отлежаться в нем не получается. Под разными политическими лозунгами одинаково шустро уплывают куда-то денежки и никто не спешит их возвращать, а ты все стремишься играть в принадлежащую только тебе жизнь. Значит, надо уметь быть спокойным в настоящем и рассчитывать только на себя — решила давно. Нам своє робити...
В один из дней, сокращая путь к остановке, пробегала по Пейзажной аллее. Уже не в первый раз обращала внимание на неожиданное послание, написанное прямо на тротуаре, по сути, под ногами: «Извини, я люблю усы». Прочитаю, улыбнусь и обязательно вспомню, как где-то в нулевых на одной из журналистских тусовок пришла в голову мысль пораспрашивать владельцев этих вторичных половых признаков — что значат в их жизни усы, зачем они и приносят ли удачу. Приставала с вопросами к главным редакторам солидных изданий, известным телеведущим, модным репортерам. Все, кому звонила, переспрашивали — ты серьезно? И признавались — хоть усмехнусь, отвлекусь, отвечая.
— Усы? — переспросил меня очень веселый и остроумный редактор серьйозного еженедельника. — О, один раз я их сбрил. Давно это было — тогда впервые готовился к заграничной поездке. Ты же знаешь, в советское время чтобы на заграничном паспорте появилась фотка с усами! Ни-ни! Вот и сбрил. Жена увидела и категорически потребовала: «Чтоб я тебя больше с босой физиономией не видела!». Так вышло, что всегда их ношу. Да у меня и псевдоним «Усач». Ему никогда не изменял.
Когда засобиралась позвонить известному и очень модному тогда телеведущему, меня предупредили — может нагрубить. Поэтому начала так плотно тараторить, что тот готов был положить трубку, но услышав глупенькие вопросы об усах, и сам усмехнулся.
— Если честно, я не помню себя без усов. С 16 лет мы вместе. Особого внимания на них не обращал. Растут и растут. Но вот как-то отдыхал с женой в Ялте и решил сбрить их. Сразу лет на десять помолодел. Но появилось чувство, что в доме живет кто-то посторонний, совсем чужой. Я все время в зеркале натыкался на чье-то изображение, брезгливо и подозрительно всматривался в него, и мы не могли перенести друг друга. Жена же стала меня стесняться и остерегаться. И мы решили — этот опыт без усов будет последним. Помогают ли они мне? Да вроде ничего и не делают. Дочка как-то шутя посоветовала: «Сбрей усы, а перед телеэфиром наклеивай их. И тебе будет поспокойней — на улице не будут тыкать пальцами». Только моя гримерша вечно чем-то недовольна — то усы не туда смотрят, то не подстрижены. Она и отвечает за них.
Бравый репортер криминальной хроники сходу отреагировал — ну ты и повеселила! Спасибо, что напомнила. Без усов я был только тогда, когда ходил в неопытных безусых журналистах. Уже лет 20 помогают мне в работе — когда сосредоточен, то покусываю их и пощипываю. Кстати, в милицейских протоколах усы — особая примета.
Сегодня и в голову не пришло бы приставать с такими вопросами, ведь и журналистская среда расслоилась, обособленность стала чуть ли не нормальной формой существования. Правда, еще какие ни какие усы бродят в парламенте, но это совсем неинтересно. К тому же, если даже заведомо упростив до неестественной скромности легкомысленные вопросы для того, чтобы с ними к кому-то подкатывать, нужно особое настроение. Настроение доверия, а его-то и нет, или почти нет.
Как-то в Люксембурге, в каком-то сувенирном домике Бабы Яги, все туристы кинулись покупать понравившуюся куклу. Почему-то выбрала Ягу с шуточными усами, при этом была уверенна, что покупать точно не стану. Захламлять дом каким-то случайными вещами, еще чего, рассуждала уже почему-то у кассы, занесенная неведомым вихрем всеобщего азарта, уже по сути расплачивалась за Ягу. В ее взгляде почему-то читалось: «Будь осторожна. Мы, усатые, своего не упустим». И точно. Выбрав зачем-то Бабу самую большую, размером с кота, поняла — надо приспосабливаться. Периодически она демонически хохотала, сверкала красными глазами, норовила щекотать усами, которые ей, кстати, совсем не шли. Переезжая из города в город, таскала ее в специальной упаковке, отдельно от основного багажа. До чего ж поглупела, — ругала себя.
Едва приехав в Киев, только зашла в квартиру, кукла выпала из рук и повредила себе шейный позвонок, во всяком случае, место, где он мог быть. Главное же, у нее отлетели маскарадные усы. Повисшую голову неожиданно для себя сноровисто укрепила, а без шуточного сомнительного украшения, с чужого лица, стала она такой красавицей — свирепость растаяла, глаза поголубели. Выходит, носила, бедняга, чужую маску.
Своему же коту никогда не задам вопрос — зачем ему усы. Мы с ним и так знаем простенький ответ, да никому не расскажем. Наш уют — наша крепость. Да и мой кот беспартийный.
