На предложение «Дня» к участникам Великой Отечественной войны поделиться своими воспоминаниями о наиболее памятных и значимых для них лично событиях военного времени редакция получила много писем, часть которых уже была опубликована.
Сегодня, в день 60-летия начала Великой Отечественной войны, мы печатаем очень интересное, по нашему мнению, письмо нашего коллеги — члена Национального союза журналистов Украины Павла Гурьевича Воробьева. Его рассказ о буднях фронтовых журналистов насыщен яркими воспоминаниями, которые передают степень напряжения, отваги и творческого вдохновения, с которым прошли коллеги нынешних репортеров путями войны. Читаешь такие тексты — и вроде чувствуешь, как куда-то исчезает тот снобизм, который иногда поражает нас, когда речь идет о советской журналистике. Нам еще работать и работать, чтобы достичь уровня профессионализма многих из них, не говоря уже об искренности стремления служить людям...
Всплывают в памяти этапные события фронтового лихолетья. У каждого, кто находился в действующей армии, они, понятное дело, свои, ибо каждый воспринимал их по- своему, каждый имел свой взгляд, понимание и оценку как отдельных боевых эпизодов, так и общей панорамы той далекой ужасной трагедии.
Мне немного повезло: я начал войну, так сказать, во «всеоружии», в боевом строю. Случилось так, что почти всю действительную службу я отбывал в качестве штатного корреспондента красноармейской газеты «Боевая магистраль» особого корпуса железнодорожных войск. За несколько месяцев до немецко-фашистского нашествия нас передислоцировали с Дальнего Востока в западный регион Украины. Штаб корпуса, а, следовательно, и редакция газеты, расположились в старинном уютном городке Збараж. Отсюда до границы — рукой подать. А здесь в то время с обеих сторон было полным полно войск, и с каждым днем все сильнее ощущалось предгрозовое напряжение. Работники редакции начали вживаться в полевые условия: оставили городские квартиры и перебрались работать и жить в переоборудованный под редакцию и типографию пассажирский вагон.
На рассвете 22 июня 1941 г. жители вагона дружно проснулись от невероятного грохота в небе. Подумали: наверное, маневры. Но вскоре услышали встревоженное восклицание дежурного по редакции, который принимал ночные материалы ТАСС и который, кстати, блестяще знал английский язык.
— Вставайте все! Война! Сейчас выступает из Лондона Черчилль с обращением к народам Советского Союза...
Город еще спал, когда главный редактор — Палиенко Иван Иосифович (между прочим, наш земляк-полтавчанин, талантливый журналист и добрая душа) — позвонил по телефону домой начальнику политуправления генералу Трагеру И.И., а тот — командующему корпусом генералу Кабанову П.И. Так вот, по сигналу редакции, как это ни удивительно, все наше войско было поднято по боевой тревоге. В тот же день нашу «Боевую магистраль» перекрестили в «Фронтовую магистраль».
А уже в десять часов мы вдвоем с полковым комиссаром — работником политуправления — двинулись на скоростной автомотриссе (по-нашему, мотодрезине) к венгерской границе. Низко над дорогой пролетели три «Мессершмидта». И вдруг мы увидели: один из них оторвался от звена и помчался в нашу сторону.
— Саша! — обратился скороговоркой комиссар к водителю. — Теперь слушай мою команду!
Это был, понятно, поединок неравных. И все же тактическая мудрость комиссара и сноровка водителя победили. «Мессер» снова и снова маневрировал, заходил то по правую сторону, то по левую, чтобы прострочить нас пулеметной очередью. И каждый раз — мимо. По командам комиссара («Стой!», «Вперед!») Саша маневрировал не менее ловко, чем немецкий летчик. В конце этого смертельного соревнования мы, увидев возведенный над глубоким оврагом виадук, нырнули в него. И там я, переведя дух, спросил у комиссара:
— Почему вы взяли с собой именно меня?
— На днях, — ответил тот, — я прочел рукопись твоей книги по истории нашего корпуса и решил, что ты должен пополнить его кровавой летописью этой бессмысленной войны. Я хочу, чтобы ты увидел собственными глазами, как начиналась война, что такое война, и рассказал правду о ней в газете, а когда умолкнут пушки, завершил летопись о воинах-железнодорожниках.
Слова комиссара, образованного и порядочного человека, я заучил, как молитву, и исповедовал ее до Дня Победы.
Выполнив задание, мы под вечер возвратились в Збараж. Здесь нас ждала тревожная весть: штаб корпуса вместе с редакцией оказался в немецком «котле». Разведчики разнюхали одну-единственную узенькую щель, сквозь которую, словно через ушко иглы, надо было втихаря проскочить до рассвета. Все, что находилось в поезде (его мы больше не увидим), оставили под охраной часовых. Остальные (в т.ч. и генералы) с облегченными вещмешками двинулись в неизвестность. Возглавил колонну интендант Николай Лисицкий, который хорошо ориентировался на местности. Всю ночь мы бежали без устали, все скорее и скорее, наперегонки со смертью. До сих пор не могу поверить: за короткую летнюю ночь, обливаясь соленым потом, мы преодолели свыше ста километров. И когда занялся восточный небосклон, интендант (низкий поклон ему или его могиле) глянул на компас, на циферблат часов, счастливо заулыбался и проговорил:
— Поздравляю! Проскочили! Теперь можно и отдохнуть.
И тут же все попадали, словно скошенные снопы, на землю и заснули глубоким сном.
Так я, начинающий журналист, призванный в армию с первого курса института журналистики, встретил войну, не ведая, сколько горя, страданий, смертей, разрушений она принесет моему народу.
Уже спустя несколько дней командование подарило нам новый, хорошо обустроенный пассажирский вагон. Весь наш коллектив после первых потрясений уцелел и дружно взялся за работу. Надо сказать, что коллектив был удивительно трудолюбивый, с большим творческим потенциалом. Так, под крышей редакционного вагона работали такие мастера пера, как ленинградский писатель Алексей Дорохов, в первые послевоенные годы возглавивший детскую секцию Союза писателей СССР, Владимир Вукович, который после войны долго и плодотворно работал специальным корреспондентом газеты «Известия» в западных областях Украины, известный московский газетчик-публицист Гарин и др.
Как мы работали? В отличие от других редакций солдатских газет, нам было, наверное, легче добираться до наших воинских подразделений. Дело в том, что в прифронтовых зонах на железных дорогах командовали военные железнодорожники и спецформирования Наркомата путей сообщения. Поэтому удостоверение журналиста «Фронтовой магистрали» сходило даже за пропуск в будку машиниста поезда. А в моем кармане рядом с этим удостоверением лежало удостоверение специального корреспондента всесоюзной газеты «Гудок» (оно до сих пор хранится как реликвия в моем доме), которое давало право ездить в любых поездах и на любые станции страны. Нередко, конечно, добирались до частей в кузовах автомобилей, а то и на одиннадцатом номере (то есть пешком). Вспомните симоновские слова: «Нам танков не давали.., но мы первыми входили в города...»
Наши войска располагались, как правило, на узловых станциях, которые немцы жестоко бомбардировали. Редакционный вагон загоняли в глухой тупик, маскировали, чтобы дезориентировать воздушных стервятников. Тем не менее, мы здесь не задерживались. Каждый стремился как можно больше находиться на месте событий, среди солдат, вместе с ними переживать поражения и победы, собирать материал по горячим следам, а не только из уст участников событий. Иногда приходилось писать наскоро, положив бумагу на кусок фанеры, и передавать заметки через попутчиков или со станционных телефонов, радио.
До конца своих дней не забуду своего рейда в Ригу, столицу Латвии.
Редакция, конечно, регулярно получала газетную бумагу и печатную краску из штаба фронта. Тем не менее, иногда мы добывали их сами. Во время боев за Ригу стало известно, что в рижских типографиях имеется английская бумага и цветная краска. Нам выделили два студебеккера, отделение автоматчиков и даже грузчиков. Мне выпал жребий возглавить этот отряд «коммандос». Вручили карту Риги с помеченными объектами, в которых находились бумага и краска. Из Даугавпилса, где находилась редакция, отправились в полдень и под вечер прибыли в Ригу, на улицах которой еще гремели бои. Над нами трассировали снаряды знаменитых «Катюш» — обстреливали немцев на другом берегу Даугавы. А на рассвете, когда бои стихли, мы довольно быстро отыскали нужные типографии, нагрузили машины замечательной английской бумагой и краской и быстренько повернули обратно, чтобы нас не заподозрили в мародерстве.
Кое-кто, в особенности из послевоенного поколения, считает, что на фронте только тем и занимались, что бахали из пушек, стреляли, убивали. Тем не менее, это далеко не так. Часто фронтовики жили самой обыкновенной жизнью: совершенствовали профессиональное мастерство, изучали и внедряли в жизнь новые формы и методы работы, устраивали концерты, дружеские дискуссии и т.п. Молодые журналисты, например, внимательно присматривались к стилю работы Алексея Дорохова. Он никогда не переписывал солдатские письма, а осторожно, ювелирно правил их, стараясь сохранить содержание и дух. Мы охотно изучали стиль его работы. Это были наши университеты.
После выхода в свет очередного номера газеты мы, как правило, отдыхали, так сказать, расслаблялись. В частности, с удовольствием играли в преферанс. Однажды во время игры налетели немецкие самолеты. Вокруг все загрохотало от бомб, закачался и наш вагон. Мы попадали на пол. Вдруг, в паузе между бомбардировкой, капитан Илюша Кацнельсон, всегда спокойный, уравновешенный, проговорил из-под стола:
— Семь пик!
Все захохотали, и страх улетучился.
Как это было давно и вместе с тем, кажется, совсем недавно. В памяти время от времени воскресают, как живые, фронтовые друзья — и те, кто остался в сырой земле на чужбине, и те, кто ушел от нас недавно, и те, с кем и ныне приятно идти в одном строю. Воскресают боевые эпизоды фронтовой жизни, которые всегда будут жить со мной, волновать мое воображение. А сердце подсказывает, сердце зовет живых: люди, делайте все во имя того, чтобы никогда не плакали матери, провожая своих сыновей на фронт, чтобы никогда не было войны! Это — наибольший страх, наибольшее зло, наибольшая трагедия человечества.
