Среди беженцев — крымские татары, украинцы и даже этнические русские с российским паспортом, которые вынуждены искать спасения от тех, кто пришел их «спасать» от «бандеровцев». По словам Яцека Биаласа, представителя Хельсинского Фонда по правам человека в Польше, с начала аннексии Крыма и конфликта на востоке Украины Польша приняла уже свыше 300 беженцев с Украины. Мигрируют с востока, из центра, и даже западные украинцы сумели нажить врагов-преследователей. История каждого из них годилась бы для качественного, остросюжетного боевика или же детектива. И никоим образом не была историей из жизни рядовых людей ХХІ века.
Претенденты на статус беженца в Польше могут жить в лагере, где им выделяется одна или две комнаты (кухня и общая) и 70 злотых на день на человека, или получать 750 злотых в месяц и жить на частной квартире, то есть снимать жилье. Кроме официальной помощи от государства, достаточно большую поддержку со всем необходимым — одеждой, продуктами, лекарствами и др. — предоставляют общественные организации и волонтеры.
«МАЙДАН ПОДДЕРЖИВАЛО СВЫШЕ 90% КРЫМСКИХ ТАТАР»
«Я родился в депортации в Узбекистане, — рассказывает крымский татарин, который просит не называть его имени. В известной степени эта безымянность является символичной, ведь его история является весьма типичной для большинства его побратимов. — Нам с детства прививали осознание необходимости бороться за свои права».
Правоверный мусульманин, отец трех детей (на момент разговора четвертый ребенок должен был вот-вот появиться на свет), этот спокойный мужчина, в прошлом — торговец специями, менее всего ассоциируется с понятием «экстремизма».
Много лет после возвращения на историческую родину семья отстраивалась с нуля. Родители мужчины прожили десять лет в подвале коптильни, прежде чем получили собственную квартиру. «Мы не националисты, — говорит он. — В исламе национализм запрещен. Но в большинстве случаев власть в Крыму принадлежала русским! В любой инстанции мы сталкивались с ними, и 65% из них были настроены к нам негативно. Со временем показатель снизился где-то до 45%. И этот процент при власти вставлял палки в колеса любых наших начинаний».
По его словам, Майдан поддерживали свыше 90% крымских татар. «Мы уже собирали многотысячные митинги! — с гордостью вспоминает активист. — На последнем было больше 15 тысяч людей, за день до появления «зеленых человечков». Местные депутаты тогда сказали: «Расходитесь, все в порядке! Мы — за вас, никакой России здесь не будет», а ночью произошел захват ОГА».
Начались избиения и похищения людей, кресты на дверях крымских татар, звонки с угрозами. Отношение к семье резко заострилось: с девушек в школе силой сдирали традиционное для мусульманских женщин покрытие с головы. Мужчина рассказывает обо всем достаточно сдержанно и осторожно, однако пани Татьяна, которая пересекала границу с ним, прибавляет жуткие подробности: «Что они пережили — не озвучить вслух, это ужасно! Ворвались в его дом, хотели связать его и сына, а жену и двух дочек угрожали насиловать на их глазах. Это были казаки, так называемая крымская самооборона...»
«До Нового года Путин амнистировал около 20 — 30 тысяч человек, — рассказывает беженец. —Он сказал, что это — политические заключенные, но преимущественно там был криминал, который двинулся сначала в Крым, а теперь «хозяйствует» на юге и востоке Украины».
В ПОДПОЛЬЕ
Борьба крымских активистов более сложна и более драматична, чем та, которая продолжалась в более-менее монолитном Киеве. Линия разлома прошла чуть ли не по всем семьям, возведя баррикады между супругами, родителями и детьми. «Если ты не интересуешься политикой, то однажды политика заинтересуется тобой» — эта сентенция на сто процентов касается населения АРК.
Из-за агрессивного радикализма и средневековые методы коммуникации сторонников РФ, участники крымского Майдана должны были постоянно шифроваться, регистрироваться в соцсетях под вымышленными именами, проверять друг друга. Вслух говорить о своей позиции избегали, невероятной радостью и открытием становилась весть о том, что кто-то из знакомых оказался единомышленником.
«Своих» приходилось выискивать через «Фейсбук», — говорит Белла, христианский музыкант, которая родилась и значительную часть жизни провела в России, но, имея соответствующий паспорт, считает родиной Украину. — Во время одного из первых разгонов Майдана я и мои крымские единомышленники передавали информацию, через соцсети направляли людей, сообщали, на каких улицах в настоящий момент «Беркут» — телефонную связь тогда глушили. Всю ночь виртуально выводили людей в безопасное место». На следующий день активистке отключили Интернет, начались постоянные звонки в двери.
Запланированные акции в обществе «Евромайдан Крым» постоянно срывались. Задумали снести памятник Ленину, договорились о КАМАЗе, веревках и времени, приехали, но неизвестно откуда оперативно собрались коммунисты с плакатами. Договорились накормить военную часть, прибыли на место, а там уже ожидали разъяренные «колорады», вшестером набросившиеся на одну женщину. После ряда подобных провалов стало ясно, что кто-то «сливает» информацию. «Родилась идея создать тайное общество по проверке участников общества «Евромайдан Крым», где мы вычисляем троллей,фээсбэшников и просто «мутных» людей, которые, например, тонко и планомерно ссорили украинцев и крымских татар», — вспоминает Белла.
Активистка убеждена, «делают погоду» на полуострове не коренные крымчане.
«УТРОМ ГУЛЯЮ С СОБАКОЙ — УКРАИНСКИЕ ФЛАГИ ВЕЗДЕ ВАЛЯЮТСЯ — РАЗОДРАННЫЕ, СОЖЖЕННЫЕ, РАСТОПТАННЫЕ...»
«Крымский островок» образовался еще в одном польском доме. Врач Татьяна с «четвероногим активистом» — псом Веней — не были родней Лине, Алексею и их дочери Насте, однако за месяцы общей борьбы стали ею.
При том, что настоящая родня часто не поддерживала действия активистов. Мужа Татьяны революция словно подменила: «Дома был свой Майдан! Муж, который за всю жизнь мне не сказал грубого слова, вдруг стучит кулаком по столу и с вытаращенными глазами орет: «Я вобью в тебя Россию!»
КРЫМЧАНКА ЛИНА (НА ФОТО — СЛЕВА) ВМЕСТЕ С МУЖЕМ И ДОЧЕРЬЮ БЫЛА ВЫНУЖДЕНА ПОКИНУТЬ УКРАИНУ. РЯДОМ С НЕЙ — ТАТЬЯНА, КОТОРУЮ В КРЫМУ ОБВИНИЛИ В ЭКСТРЕМИЗМЕ. ВЗЯВ СВОЮ СОБАКУ ВЕНЮ, ОНА СБЕЖАЛА СНАЧАЛА НА МАЙДАН, А ПОТОМ ПЕРЕЕХАЛА В ПОЛЬШУ... / ФОТО АВТОРА
«На расклеенных портретах со мной подпись: «Предатель Крыма. Встретите — обращаться по телефону...» — вспоминает Татьяна. Дважды активистку вызывали в милицию для профилактических бесед. 9 марта ее вместе с другими задержали за участие в митинге, однако ей повезло уйти из-под стражи. «12 марта мне позвонили: завтра на 10 утра, с собой — белье, бутерброды, никаких острых или колющих вещей, явиться в участок милиции, — рассказывает активистка. — Вроде бы инкриминировали мне экстремизм, до 15 лет лишения свободы». Врач не стала ожидать утра, взяла свою собаку и убежала на Майдан.
Экстремизм Татьяны и ее единомышленников заключался в распространении листовок, в информационной работе в селах, участии в мирных демонстрациях и помощи украинским военным: «Они заехали на четырех грузовиках, просто под окно. Мы начали бить в набат, писали Авакову, Парубию. Ответ был: «Не сейте панику, никогда Крым не будет российским! Все под контролем!» По убеждению активистов, материковая Украина не воспринимала серьезно первых «звоночков». «Мы говорим, что по улицам БТРы ездят колоннами, на которых стоят автоматчики со стволами, направленными на мирное население! — возмущается Лина. — Оружие не лежит, не висит на плече, она наготове! Говорили мы: «Это русские войска, Крым оккупируют!» Нам повторяли: «Не сейте панику!». «У нас блокируются военные части!» — «Не сейте панику!».
«Когда была угроза штурма военной части, собирались специально женщины, чтобы не провоцировать! — рассказывает Татьяна. — Один раз допустили ошибку — пригласили с собой священника. В результате его настолько по-зверски побили — палками, прикладами автоматов... На мне не осталось живого места — мы закрывали его, а он еще и нас пытался защитить... было просто месиво!»
Сначала к непрошеным гостям относились с пониманием: военнообязанным дали приказ, они не могли ослушаться. «Но начались избиения, пострадал отец Богдан! — размышляет Татьяна. — Я поняла, что они делают это по велению сердца. Никто не приказывал нас бить!»
Оккупанты разбили авто Татьяны, сорвали сине-желтый флаг с балкона, не поленившись забраться по лестнице на третий этаж: «Я все время держалась. У меня группа — 40 человек, которых я собрала, за которых ответственна. А здесь сорвалась. Сорвали флаг, еще хотели русский повесить. Я предупредила: «Повесите — я его сожгу!». «Мы тебя сожжем!», — говорят. «Сжигайте!» — отвечаю. На момент, когда уже везде висели русские знамена, это было что-то ужасное для меня. Утром гуляю с собакой — украинские флаги везде валяются — порванные, сожженные, растоптанные...»
К военным, которые несли службу на корабле, доступ у активистов был, и те регулярно снабжали ребят всем необходимым. А наземным войскам не удавалось передать продукты по несколько дней. «Знали, что у них ничего нет! — возмущается активистка. — Мы и скандалили, и просили! Местные забирали у нас пакеты, топтали еду ногами! И вот в этот момент — это были третьи сутки — ребята запели гимн! Все! У нас планка падает, мы пошли, как стадо бизонов! Эти дети не сдавались до последнего!»
Татьяна убежала в Киев, а оттуда — в Черновцы, где уже была Лина с семьей. Через несколько дней после этого ей позвонила соседка и сказала, что ее квартиру заняли оккупанты. В Черновцах беженцев приняли на высочайшем уровне, казалось, можно жить дальше. Ребенок пошел в школу, Алексей нашел работу. Однако из горсовета поступило предупреждение о том, что беженцев планируют похитить и доставить в Крым на показательный суд. СБУ подтвердило эти данные: имеются черные списки, открыты уголовные дела, прослушиваются телефоны, что побудило крымчан бежать дальше.
КАК СТАНОВЯТСЯ БЕЖЕНЦАМИ...
Чтобы получить статус беженца в Польше, человек должен пройти интервью и доказать, что его жизнь находится под угрозой, а пребывание в другом регионе Родины этой угрозы не снимает. До решения относительно предоставления или не предоставления статуса беженца человек не имеет права пересекать польскую границу. Если претенденты на статус, которые живут в специальном лагере, покинут его более чем на три дня, у них прекращается процедура. По закону процедура принятия решения должна продолжаться полгода, но обычно затягивается.
Те, кто получил позитивное решение, становятся участниками интеграционной программы, продолжающейся год. Человек получает небольшие деньги, изучает польский язык и имеет право работать. Беженец получает так называемый Женевский паспорт, с которым можно пересекать границу. Также беженец получает право на работу, если решения относительно предоставления ему статуса нет после шести месяцев ожидания. Если же решение негативно, человека немедленно депортируют из страны.
«Есть такие, кто очень хорошо устроился, получив статус беженца, — говорит Яцек. — Но большинство уезжает из Польши, потому что работы нет, или она слишком низко оплачивается. Они имеют возможность устроиться в любой стране Шенгена. Если не удается найти работу, кое-кто продолжает сидеть на материальной помощи».
Побег — своего рода символическая смерть, и, пообщавшись с несколькими семьями беженцев, создается впечатление, что из проблемных регионов убегают самые лучшие: умные, работящие специалисты, смелые люди. Они держат контакт, находят друг друга и стремятся как можно скорее найти любую работу, чтобы только «не сидеть на шее» у Польского государства. Остается пожалеть их малые родины и допустить, что за несколько лет на территории дружественной Польши сформируется маленькая сплоченная колония с традиционными крымскотатарскими чайными, изысканным львовским кофе, украинским гостеприимством...
