Разрываю себе сердце, потому что уже второй день читаю книгу уважения и памяти «День і вічність Джеймса Мейса» под общей редакцией Ларисы Ившиной. Рядом лежит эта же книга на английском языке. Как две — американская и украинская — половинки сердца незабываемого Джима открылись перед нами благодаря редакции газеты «День», которая за свои средства — за средства сотрудников газеты — так почтили память своего коллеги — активного сотрудника «Дня». Это новая книга в серии «Библиотека газеты «День». Создается уникальная библиотека, которой уже наслаждаются не только читатели «Дня», но и те, кто интересуется историей Украины, ее культуры, церкви, проблемами исторических отношений Украины и России, Украины и Польши, Украины и Европы… Это такие книги, как «Украина Incognita», «Две Руси», «Війни і мир, або «Українці — поляки: брати/вороги, сусіди…» И вот сквозь газетные страницы проступает на обложке книги «День і вічність Джеймса Мейса» немного печальное, с глубокими, темными глазами лицо этого самообращенного в украинскую веру — лицо нашего Джима, безвременный, неожиданный уход которого за грань земной жизни шокировал очень многих в этом мире.
Разделил Джеймс Мейс свое сердце, разжег его на адском огне памяти о голодоморе тридцать третьего, сам отчаянно ворвался в конфликтно раскаленную атмосферу советского авторитаризма и постгеноцидного надругательства над исторической памятью, и сердце не выдержало этого сверхчеловеческого напряжения.
Джейм Мейс имел какую-то по-детски чувствительную к несправедливости психику, реагировал сердцем на украинские реалии так, как будто эта земля, этот народ взрастил его с младенчества и он генетически унаследовал наши трагические переживания и боли. «Ваши мертвые выбрали меня», — признается Джеймс Мейс после того, как выслушает сотни и сотни полных отчаяния монологов-исповедей украинцев, переживших голодомор 1932— 1933 гг., или получивших глубокие моральные травмы от потери родных, близких.
Нет необходимости рассказывать, как Джеймс Мейс приобщился к украинским проблемам. Он успел написать своеобразную автобиографию «Факты и ценности: личный интеллектуальный поиск», которой после «Слова к читателям» Ларисы Жаловаги (Ившиной) открывается величественная страница гражданского и творческого — высокого журналистского уровня — самореализация Джеймса Мейса во имя Украины. Как и когда она началась — это откровенно, с какой-то наивной искренностью, без всякого намека на свой особый порыв послужить воссозданию исторической правды рассказывает Джеймс Мейс в этом своеобразном автобиографическом «пути» к Украине. И не только в этой статье, но во многих других, написанных им в период с 1994 по 2004 год, включая и его персональные еженедельные колонки в газете «День». Вместе с «резюме» в этой книге их насчитывается 124, хотя это, конечно, не полное собрание его трудов. Как, кстати, далеко не полный состав тех, кто помнит Джеймса Мейса и хотел бы письменно это зафиксировать, «поселился» под обложкой.
К тем, кто не успел подать своих воспоминаний о нашем Джиме, отношусь и я. Мне посчастливилось с ним познакомиться в 1989 году в Украинском научно-исследовательском институте при Гарвардском университете. Джеймс Мейс был в то время исполнительным директором Комиссии США по вопросам Украинского Голодомора. Не могу вспомнить деталей нашего разговора, но главное не забылось. Джеймс Мейс намеревался посетить Украину, и именно о его возможном приезде шла речь. Я в меру своих возможностей пытался помочь ему сблизиться с теми исследователями голодомора, которые с энтузиазмом начали свои собственные поиски архивных документов, записывали свидетельства очевидцев, устанавливали мемориальные знаки в вымерших селах… Джеймс Мейс тогда особенно сроднился с писателем Владимиром Маняком и его женой Лидией Коваленко, которые жили в том же писательском доме по улице В. Чкалова (сейчас Олеся Гончара), что и я. В соседнем подъезде жил писатель Олекса Мусиенко, который составлял мартилолог жертв коммунистической тирании, включая и жертв голодоморов. Владимир Маняк и Лидия Коваленко тогда создавали уникальную книгу-мемориал «Голод-33», их дом был завален документами, воспоминаниями, реестрами уморенных сел. В эту квартиру любил заходить Джеймс Мейс и до сегодняшнего дня не стерлось из памяти как-то увиденное: сквозь табачный дым едва просматривается его, склоненная над каким-то архивным документом, голова. Давно нет уже на этой земле погибшего в автокатастрофе Володи Маняка, всю жизнь работавшего до полного изнеможения. Не на много пережила своего мужа Лидия Коваленко — сердце не выдержало разлуки с мужем, упал, подкошенный сердечным приступом, на рабочий стол Олекса Мусиенко… Многих нет из тех, кто открывал перед миром и перед глазами украинцев черные страницы коммунистического глумления над нашим народом.
Вспоминаю заседание Организационного комитета по подготовке и проведению мероприятий в связи с 60-й годовщиной голодомора в Украине 17 марта 1993 г. Соответствующий Указ президента Украины Л. М. Кравчука «О мероприятиях в связи с 60-й годовщиной голодомора в Украине» появился 19 февраля 1993 года. По моей рекомендации как председателя Оргкомитета, а я тогда занимал должность вице-премьер-министра Украины, одним из заместителей Председателя Оргкомитета был назначен профессор университета штата Иллинойс Джеймс Мейс. Еще в первый его приезд в Киев в 1990 году мы с Иваном Драчом в обществе «Украина» на Золотоворотской слушали размышления Джеймса о том, как почтить память жертв голодомора в связи с 60-летием голода-геноцида 1932—1933 гг. Говорил он быстро, тогда еще — по-английски, переводить не успевали, а он уже тогда смотрел на голод 1932—1933 гг. как на планомерный геноцид, направленный на духовное, моральное, языковое, культурное обескровливание украинства и едва ли не первым подчеркнул необходимость рассматривать этот голодомор как этноцид.
Нельзя забывать, что на то время ни один из украинских историков, не говоря уже о представителях власти, не осмеливался так проблемно и честно говорить о голодоморе тридцать третьего. Поэтому Джеймс Мейс и тянулся к Народному Руху Украины за перестройку — к Ивану Драчу, Вячеславу Чорновилу, Михаилу Гориню, Евгению Сверстюку, Евгению Пронюку…
Именно тогда, в 1990 году, во время первого приезда Мейса в Украину, им было высказано предложение создать в Киеве что-то вроде иерусалимского Яд-Вашема — Музей памяти и скорби с обязательной научно-исследовательской институцией. Ведь Джеймс Мейс был в то время членом совета Международного института холокоста и геноцида в Иерусалиме, и его рассуждения, предложения были для нас важными. Тогда мы подробно обсуждали и организационные вопросы, связанные с подготовкой первой международной конференции, посвященной 60-летию Голодомора. Мейс сразу же назвал фамилии зарубежных ученых, которые могли авторитетно обосновать факт геноцида. Он не только назвал имена этих международных авторитетов, но и пригласил некоторых из них, в частности, автора основательного исследования «Отчет о геноциде» Хелен Фейн, Леона Купера, Роберта Конквеста на эту конференцию. Думаю, именно в эти дни у Джеймса Мейса и сформировалась мысль о переезде в Украину. И именно потому, что открывались — хоть и неохотно и не для всех, а для доверенных, официальных исследователей — архивы, на что и рассчитывал Джеймс, потому что планировал продолжать, углублять свои поиски причин и последствий этой национальной катастрофы. Прежде всего, он хотел организовать перевод на украинский язык и издать в Украине трехтомное собрание устных свидетельств очевидцев, которое было опубликовано Конгрессом США. Джеймс Мейс как исполнительный директор Комиссии США по вопросам Украинского Голодомора привез первые экземпляры этих свидетельств, и для подавляющего большинства тех, с кем общался Джеймс Мейс, это было потрясающей новостью.
О голоде 1932—1933 гг. Джеймс Мейс знал на то время больше всех и мог говорить об этой ужасной трагедии в контексте многих явлений и процессов, происходивших в СССР. В его руках, кроме трех книг свидетельств очевидцев голода, был еще один — первый — том исследований, в котором содержались архивные материалы, найденные на Западе, куда они попали во время Второй мировой войны. Не хватало Джеймсу Мейсу документальных свидетельств из советских архивов, но доступа к ним у него практически не было. Но он знал, где искать, потому что приобрел большой опыт, работая вместе с Робертом Конквестом над проектом по изучению украинского Голодомора в Институте украинистики при Гарвардском университете. Ведь известно, какую роль сыграл Джеймс Мейс в подготовке к печати книги английского историка Роберта Конквеста «Жнива скорботи», посвященной Великому Голоду в Украине.
Чрезвычайно скромный, не признающий перед аудиторией своих очевидных заслуг перед Украиной, Джеймс Мейс на время проведения мероприятий в связи с 60-й годовщиной Голодомора в Украине был самым авторитетным исследователем причин и последствий голода- геноцида, политических репрессий вообще… И, должен признаться, мы пытались этим воспользоваться, ссылаясь на его определяющую роль в том, что Комиссия Конгресса и Президента США дала обоснованный ответ на принципиальные вопросы относительно того, был ли и каким был голод 1932— 1933 гг. в Украине. Нам просто Бог послал Джеймса в те времена, когда Коммунистическая партия Украины уже постепенно склонялась к официальному признанию голода, правда, лишь как ошибочной политики Сталина и его окружения. Местная власть ощущала это «потепление» в политике партии, о чем свидетельствовали два события, в которых участвовал Джеймс Мейс.
Первое — это открытие по инициативе и благодаря Украинскому Мемориалу, который возглавлял Владимир Маняк, памятника в одном из заморенных голодом сел недалеко от Умани. Местная партийная номенклатура не давала на это разрешения, поэтому решили напугать их участием в открытии памятника американского ученого. Но и участие иностранца не поколебало решимости местной власти запретить отдать дань памяти жертвам голодомора. Ограничились митингом на месте захоронения умерших.
Второе событие — открытие 11 сентября 1993 года Кургана Скорби вблизи Мгарского монастыря. Неистовый шквал дождя, порывистый холодный ветер рвет колокола, дрожат замерзшие солдаты с елочными гирляндами цветов, жмутся друг к другу хористы, заворачивают в одежду свои бандуры, спасая от дождя, кобзари…
Волнующе и достойно говорил Борис Олийнык, приложивший столько усилий, чтобы этот Курган Скорби вознесся над полтавской землей, чтобы печальный звон колоколов будил нашу память. Горячо, эмоционально, с какой-то безумной страстью обвинял коммунистический режим президент Всемирного конгресса свободных украинцев Юрий Шимко (Канада). Джеймс Мейс говорил медленно, кратко, но с глубинным переживанием этой ужасной катастрофы, и мне показалось, что и ветер успокоился, и люди слушали внимательнее… А он стоял, замерзший, в белом плаще, как одинокий голубь, чудом прибившийся к этому почерневшему от переживаний горя человеческому морю, стоял и плакал. А может, это дождь стекал по его щекам…
Кто теперь может сказать с уверенностью, когда завершилась в сознании этого американца самоукраинизация. Это был процесс самообращения к Украине благодаря не только накоплению знаний об украинском голоде, об истории Украины, а, прежде всего, через эмоциональное, морально-психологическое «вплетение» своих чувств, своей души в трагедии миллионов невинно загубленных жизней. Джеймс воспринял эту трагедию как вызов собственной судьбы, ввергшей его уязвимую, сопереживающую душу в черную пучину закованной в запреты народной памяти.
Прочел я все его статьи, его еженедельное реагирование на события недели, которые печатались в газете «День», и удивлялся, насколько чутко, эмоционально, остро и профессионально с политической точки зрения реагировал Джеймс Мейс на этот тревожный, бурлящий проблемами мир. Это своеобразная автобиография его гражданского сопереживания Украине и миру, которая так возвышает в глазах современников его настоящее величие и значимость для Украины. Мне кажется, что он больше таил в своей душе, чем изливал на бумаге, много думал, осмысливал и загадывал, хотя я был поражен тем, сколько он успел написать. Ведь трудолюбие Джеймса было уникальным, и следует низко поклониться его жене, журналисту и писательнице Наталии Дзюбенко-Мейс, которая помогала ему открываться перед людьми в слове. Мы не видели, а она это переживала ежеминутно, то, что он как будто выгорал изнутри, выжигал себя огнем сопереживания, постоянных волнений за судьбу родной уже ему Украины.
Да, нужно его именем назвать улицу, нужно поставить памятник, но разве этим мы составим цену этому подвижничеству и этой вдохновенной любви к его новой родине?
Вспоминаю, как мы с Иваном Драчом вынашивали план установления памятника жертвам Голодомора 1932—1933 гг. Джеймс Мейс тогда был уже в Киеве, активно участвовал в работе оргкомитета. Времени было мало, на сентябрь 1993 года были намечены Дни Скорби и Памяти жертв Голодомора, а на 12 сентября планировались кульминационные мероприятия в Киеве. Как это будет без памятника? Художник и скульптор Василий Перевальский предложил свой проект, мы его рассматривали и думали, как изготовить этот памятник и где установить.
…Я смотрю на фотографию, которой заканчивается книга «День і вічність Джеймса Мейса». В нижней части корешка книги изображение скорбящей матери как символа распятой Голодомором Украины с символическим крестом на груди — ребенком с распростертыми ручками. Джеймсу этот памятник пришелся по сердцу. Как нам удалось его так быстро сделать, поставить в достойном месте без всяческих бюрократических согласований — одному Богу известно. 12 сентября 1993 года этот памятник на Михайловской площади освятили все конфессии. Делегации от всех областей Украины насыпали горсти освященного украинского чернозема в присутствие Президента Украины Леонида Кравчука, Председателя Верховной Рады Украины Ивана Плюща и премьер-министра Украины Леонида Кучмы. Джеймс Мейс был тогда рядом, ужасно волновался и нервничал…
Многое тогда планировалось. Джеймс Мейс вынашивал идею создания института геноцида, который он впоследствии и возглавил, к сожалению, на общественных началах. Мы подыскивали место для строительства Мемориала памяти жертв Голодомора и политических репрессий, думали о том, как восстановить в заброшенных селах кладбища, увековечить место погребения, как составить реестр всех умерших от голода, как представить в будущем Мемориале и разрушенные церкви в Украине, уничтоженные косой Голодомора сельские роды, народные традиции, возродить разрушенные этой национальной катастрофой духовные центры… О многом мечтал Джеймс Мейс — уникальный американец, принявший в свое открытое к чужой боли и страданиям сердце судьбу Украины.
