Уже 13-й год подряд 10 октября в мире отмечают День охраны психического здоровья. В Украине эта дата стала серьезным поводом для врачей и их пациентов напомнить о серьезных проблемах в обществе. Например, о том, что психиатрические больницы финансируются на 30—50% от потребности, а экономия денег на лекарства оборачивается для больных пожизненной нетрудоспособностью. Впрочем, 10 октября — также неплохой повод вспомнить и о здоровых. Как показало исследование американских ученых, сегодня те или иные проявления депрессии имеют 15% украинцев, а около 5% страдают различными фобиями.
О психологическом здоровье украинцев и о ситуации в отечественной психиатрии — в двух интервью: с психиатром, психоаналитиком Тарасом МАРЧУКОМ и известным правозащитником, исполнительным секретарем Ассоциации психиатров Украины Семеном ГЛУЗМАНОМ.
— В последнее время психиатры все чаще говорят о том, что психическое здоровье украинцев резко ухудшилось. В чем причина? Возможно, статистика стала более объективной?
— Дело в том, что в Украине статистики по психиатрии как таковой не существует. Профессора, которые называют те или цифры, должны, как минимум, сослаться на источник. А их чувства по поводу того, увеличивается или уменьшается количество психически больных, ничего не стоят. Основательных исследований на эту тему в Украине не было — Ассоциация психиатров по заказу ВОЗ только начала этим заниматься. Если же говорить о тенденциях, то, я думаю, по определенным показателям статистика, действительно, ухудшилась. В первую очередь, это связано с уровнем алкоголизации населения. Что же касается таких основных единиц психиатрических диагностики, как шизофрения, маниакально-депрессивная болезнь, то их число вряд ли увеличивается. Сейчас растет количество депрессий, но это тенденция общемировая. К тому же обсуждаемая депрессия не имеет ничего общего с той, которую лечат психиатры. Просто меняется жизнь — от крестьянско-фермерского общества мы переходим к более интенсивной жизни. И некоторые люди не выдерживают постоянного поиска себя, денег, хорошей работы. Легкие депрессии, о росте которых сегодня говорят, никак не связаны с пребыванием человека в стационаре. Ведь в основе психиатрических заболеваний лежат еще непознанные нами биологические факторы.
Сегодня спекуляция на психиатрии опасна с политической точки зрения. Наслушавшись «сенсаций» от врачей, рядовой украинский гражданин подумает: «А, вот что несет с собой эта демократия, в советское время такого не было!» Но давайте начнем с того, что и депрессий тогда не выявляли. Все знали, что если пойдешь к психиатру, получишь клеймо на всю жизнь. К тому же в советское время люди были менее информированными. Никто тогда не говорил ни о психиатрии, ни о тюрьме, ни о катастрофах.
— Но все же есть и объективные данные. Например, в Украине на 100 тыс. населения приходится в среднем 26 самоубийств. В то же время для ВОЗ показатель в 20 случаев — уже критический.
— Тема суицидов — опасна и спекулятивна. Самоубийства не являются прямым отражением психиатрической картины. Действительно, часть тех, кто уходят из жизни добровольно, — наши клиенты. Но только часть. Кроме того, мы ведь не можем знать, сколько суицидов у нас проходят под «биркой» «нераскрытые преступления».
— О реформировании психиатрии говорят много и часто. Сделано ли что-то за последний год?
— Изменилась политика Министерства здравоохранения. Впервые прошел открытый конкурс главных специалистов. В итоге украинскую психиатрию возглавил человек без научных званий и степеней, но просто прекрасный специалист в области социальной психиатрии. В этой сфере сегодня срочно нужно проводить реформы, но без той же статистики сделать это нереально. Вот, например, недавно выяснилось, что в Минздраве не знают, сколько психиатров работает в амбулаторной системе, а сколько — в стационарах. Уже не говоря, об их количестве в интернатах, подотчетных Минтруда, учреждениях пенитенциарной системы.
Возьмем, например, инициативу (нужную инициативу!) сокращения койко-мест в психиатрических больницах. Сегодня она внедряется необдуманно и не аргументировано. Приблизительно 30—40% коек в психиатрических больницах — социальные. Они заполнены не теми пациентами, которые нуждаются в серьезной помощи специалистов. Более того, чем дольше они будут находится в больнице, чем меньше у них остается шансов адаптироваться к социуму. Но с другой стороны, предположим, завтра эти 30—40% коек освободятся, мы сэкономим деньги налогоплательщика и дадим возможность персоналу более интенсивно заниматься лечением тех, кто в нем нуждается. Но что делать с выписанными больными? В нашей системе оказания психиатрической помощи до сих пор нет социальной службы. Для западных стран — это первый признак того, что реформы в этой сфере даже не начинались. Сегодня интернаты и дома престарелых переполнены. Звучит чернушно, но соответствует действительности: люди ждут пока умрут те, кто там находится, чтобы занять освободившиеся место. Я посещаю периодически интернаты и вижу, что значительная часть их нынешних обитателей там быть не должны. Это место, где человек лишается шансов использовать даже свои незначительные возможности социальной адаптации. Содержание психически больных людей в интернате очень дорого. Конечно, сколько именно, никто не считал. Есть только цифры советского образца — расходы на тепло, воду, питание. Интересно, во сколько обходится государству нетрудоспособность психически больного, социальные выплаты, льготы? Я думаю, подсчитав, наши государственные мужи ужаснулись бы.
Мне кажется, логика должна быть очень проста. Скажем, господин Иванов находится в интернате, но его болезнь не настолько тяжелая, чтобы он пребывал там до конца своей жизни. И поэтому деньги, которые выделяет государство на его содержание, можно было бы отдать социальной службе, или создать общежитие для психически больных. Угадывать нельзя — надо считать.
Также сегодня необходимо подумать и о самом лечении в стационаре. В Украине считается, что если бюджетных средств у нас не хватает, мы должны использовать только дешевые лекарства, а значит — далеко не самые современные. Только есть один нюанс: когда мы лечим устаревшими медикаментами — мы «глушим» острую симптоматику. Когда-то это было большим достижением, но сегодня существуют новые препараты, которые помогают больному адаптироваться к социальной жизни. К тому же стоит еще подсчитать, сколько стоит лечение разрушенной печени или туберкулеза от длительного пребывания в больнице.
— Увеличилось ли количество обращений психически больных в Ассоциацию психиатров за юридической помощью?
— Их стало меньше. Говорить о каких-то тенденциях сложно, ведь я исхожу исключительно из статистики обращений. Но, с другой стороны, сегодня психически больные стали грамотнее — газеты рассказывают о квартирных махинациях, анализируют конкретные случаи. Да и адвокаты научились решать подобные вопросы. Очевидно, что те, кто потенциально мог совершить преступление против психически больного, уже начинают задумываться.
— Врачи утверждают, что в Украине очень много запущенных психически больных. Связано ли это, на ваш взгляд, с дефицитом психологов в Украине?
— Я думаю, что проблема — в разрушенной системе оказания медицинской помощи. Не даром мы сегодня переходим (правда, не совсем адекватно) к семейной медицине. Семейный врач должен иметь хотя бы примитивные знания в области психиатрии — чтобы распознать симптомы и направить пациента к узкопрофильному специалисту. А кто сегодня ходит к врачу? Ведь ему в обязательном порядке нужно принести конверт, хотя это отнюдь не гарантирует качества лечения. Как результат — выводы исследования американских ученых, которые показали, что значительная часть тяжело больных людей в Украине вообще никогда не видели врача. Никакого!
— Украина недавно присоединилась к Европейской декларации по охране психического здоровья. На ваш взгляд, это может что-то изменить в украинской психиатрии?
— Как и любая декларация. Когда я сидел в тюрьме за свои моральные убеждения, СССР подписал декларацию о соблюдении прав человека. Подобные документы выгодны и удобны законодателям, но, по сути, они ничего не дают. Мы провозгласили: давайте будем все психически здоровыми, давайте толерантно относится к тем, кто уже болен. И что дальше? Пока мы будем заниматься системой в целом, а не конкретным пациентом, никто не ощутит изменений.
Тарас МАРЧУК: «Заразиться стрессом можно от политиков»
— Как бы вы сегодня оценили психологическое состояние украинского общества? Каков основной «диагноз»? — Прежде чем говорить о нынешних «диагнозах», стоит вспомнить «историю болезни». За последние полтора десятка лет мы пережили целый ряд кардинальных изменений. Первый период — это развал старой системы и попытка перехода к чему-то новому. Доселе привычные модели поведения и ценности были разрушены, а новые так и не появились. Все постсоветское пространство в целом и украинцы, в частности, не были готовы к новшествам — они не привыкли принимать сами решения, активно действовать. И это стало одним из пусковых механизмов развития социального стресса. После жестких реформ начался период становления государства Украина. Низкая зарплата, нестабильность, безработица, неуверенность в завтрашнем дне, являясь важными социальными факторами, «подстегивали» и поддерживали стресс в хроническом состоянии. И, наконец, — сегодняшняя ситуация, когда мы дрейфуем между тем кризисом 1990-х и стабильностью, которая уже показалась в конце туннеля. Итог: хронический стресс с периодами обострения. Последнему (при всем уважении к дем. процедурам) во многом способствуют регулярные политические баталии, выборы, перевыборы. По сути, все это превращается в порочный круг. В какой-то момент старые проблемы обостряются, но как только ситуация успевает разрешиться (или даже не успевает), тут же появляются новые факторы, которые вновь закручивают «стрессовую спираль».
В то же время сам по себе стресс продуцирует целый ряд расстройств. В первую очередь они связаны с дезадаптатцией — невозможностью для большинства населения приспособиться к нынешним условиям жизни. А это уже «тянет» за собой угрозы развития социально-стрессовых, посттравматических стрессовых расстройств, неврозов, депрессий, страхов. На фоне различных социально-политических реформ у людей происходит потеря чувства самого себя — человек не ощущает принадлежности к чему-то, он предоставлен лишь сам себе и поглощен собственными проблемами.
Сегодня мы можем выделить несколько вариантов реагирования общества на нынешние события. Первый: апатия, безынициативность, желание изолироваться от окружающего мира. Второй вариант — агрессивно-деструктивный, связанный с постоянной возбужденностью, эмоциональной неустойчивостью, слабым контролем над своим поведением. Кстати, это еще и очень легко внушаемая группа людей. Она с легкостью может встать под любые лозунги, причем не всегда понимая их суть. И третий вариант — это так называемое магическое мышление. Человеку всегда было свойственно искать корень зла не в себе, а в ком-то или чем-то другом. А на фоне сегодняшних проблем эта особенность может обернуться рассветом сектанства и различных движений псевдорелигиозного толка.
— Но все же: какой вариант реагирования наиболее вероятный?
— Нельзя говорить в общем. В данном случае стоит исходить из типов личности, темперамента. Эмоционально- стойкий человек, естественно, воспримет происходящее адекватнее, нежели неуравновешенная или слабая личность. Тот, для кого, скажем, Майдан был особенно значимым, — сегодня переживает апатию, разочарование, депрессию. Подобных чувств никак не избежать, если человек не получил того, на что рассчитывал. Будь-то революция, творческие замыслы или даже его личная жизнь. Вообще же, независимо от мотивов революции, через некоторое время значительная часть людей испытывает разочарование. И этот закономерный механизм мы сегодня и наблюдаем.
— Многие политики и социологи не исключают возможности рецидива событий ноября-декабря прошлого года. Если исходить из нынешнего социально-психологического самочувствия украинцев, это возможно?
— Тогда был целый ряд предпосылок, которые и стали причиной Майдана. Это было что-то новое, острое, к тому же с очень верно расставленными акцентами. Последние и простимулировали общество собраться, наблюдать за событиями не по телевизору, а приобщиться к чему-то очень важному и великому. Но сегодня вероятность повтора крайне низка. Не в последнюю очередь потому, что многие не дождались желаемого.
— Как, на ваш взгляд, отразится на психическом здоровье украинцев тот накал политических страстей, который мы сегодня наблюдаем? Есть ли шанс не «заразиться» от политиков?
— Шансов практически нет. Принцип работы политтехнологов и имиджмейкеров — это воздействие на архетипы, на потребности личности — физические, физиологические, потребности в безопасности, принадлежности к чему-то великому, к самовыражению. Все технологии апеллируют к ним, а значит — вызывают отклик. Так что реакция на нынешние события последует. Другой вопрос — как к этому относится, что с этим делать и как бороться.
— То есть грядущие парламентские выборы станут очередным поводом для стресса?
— Да, новый виток стресса уже начинается, а закончится он где-то спустя полгода после выборов. Стоит признать, что в других цивилизованных странах, где регулярно проходят выборы и перевыборы, уровень развития общества настолько высок, что политические перипетии почти не влияют на массы. Это объясняется многолетней стабильностью. Скажем, в Великобритании уже 600 лет существует парламентская республика. И потому, кто бы там что не говорил, на рядовых граждан это не очень влияет. В нашем случае, когда тревожность повышена, а один стресс сменяется другим, — политика не может не поглощать украинцев. Хотя, если исходить из ментальности, мы — нация довольно спокойная. У нас не возникают конфликты на почве этнической принадлежности, мы толерантны к представителям других национальностей, проживающим на нашей территории. Украинцам сложно переживать радикальные изменения. Как правило, у нас считается: пусть будет так, как есть... Сегодня же напряжение в обществе во многом создано искусственно. Политтехнологам это выгодно — в таком состоянии можно просто «нажимать на кнопки» и вызывать нужную реакцию.
— Каков, на ваш взгляд, психологический портрет потенциального избирателя, скажем, основных политических сил?
— Я бы не хотел говорить о конкретных политиках. Можно лишь выделить те «базы», на которых будут выстраивать свою стратегию и тактику технологи. Однозначно можно сказать, что мы столкнемся с ретроспективой — воспоминаниями о «безоблачном» прошлом (плохого, конечно, никто не вспомнит). «Главное, чтобы не было хуже» — другое направление, более нам свойственное и близкое. Кстати, тот факт, что на президентских выборах немало украинцев голосовало «против всех», это подтверждает. Третий вариант — ориентация на радикальный и агрессивно настроенный электорат. Понятно, что будет и четвертый, и пятый вариант, и компиляция стратегий. Сегодня же самое главное для украинцев — это выработать защитные механизмы и постараться спокойнее наблюдать за разгорающимися политическими баталиями.
