В Украине живут, как и везде в мире, люди. Мужчины и женщины
разного возраста. Они и теперь ехали в вагоне и делали его душным. Поезд
остановился в Здолбунове. Перрон оказался солнечным. Никто этому не удивлялся
— апрель. Старая женщина — одно плечо выше, другое ниже, одна нога толще,
другая тоньше — предлагала выходящим в дверные проемы мужчинам:
— Пиво! Берите пиво!
Мужчины добивались небольшой скидки и покупали.
Они будут пить, нагреваться всем телом и делать вагон еще
более душным.
Я закурил сигарету.
Раньше просто дышал воздухом и думал о мужчинах с сигаретами:
«Дураки».
Сейчас тоже курю.
В этом чувствовалась естественная ходьба человека к угасанию.
Ходьба, простой моделью которой и являлось сгорание сигареты.
Догорающая женщина продала с дырявой сумки поллитровку
«Русской водки».
— Не держите, хлопчики, ее открыто в руке, а то милиция
хватает, а не схватит — врывается в вагон и всех бьет, — боялась она вслух.
Хотя чего бояться окурку?
Я бросаю его на шпалы, влажные от утренней природы, и он
погасает без всякого страха.
Поезд ехал из Закарпатья. Потому внутри было много мужчин
и женщин оттуда. Эти люди для себя ничего не жалели. Они покупали все,
что предлагал убогий сервис и сумчатые существа, жаждущие убогого заработка,
необходимого для более спокойного угасания. Пиво и водка выпивались; яблоки,
вареники, зерна подсолнухов, деруны, рыба, сметана поедались в сочетаниях,
недопустимых для ума последних диетологов этой удивительной страны.
Люди с востока отличались от закарпатцев тем, что все жалели
для себя.
Но и те, и другие делали это для своего счастья — и держали
короткие ощущения его глубоко внутри, пряча свою хитрость в глубине глаз.
Это и было то единое, что скрепляло песчаное строение нации.
Проводницы-закарпатки не жалели для себя немного по-иному.
Женщин, торгующих яблоками, пропускали внутрь поезда за несколько плодов.
Закарпатки съедали их, а полтавчанки, на их месте, положили бы в сумку.
Поезда с разными проводницами шли навстречу, а сойдясь — расходились.
Украинский йог все равно, что индийский.
Только украинский живет в более холодном климате, для разогрева
греется долго ходьбой и сопутствующими ей движениями — и потому ноги его
узловаты, негибки, сложенный из них «лотос» выражен в сидении враскорячку,
а в лучшем случае — скрючивается по-турецки.
В достигнутой позе украинский йог, вместо пранаямы, курит
сигарету или с наслаждением пьет пиво, а если от жинки упрятано достаточно
денег — совершает и то, и другое вместе.
Я приехал в Диканьку, чтобы заняться йогой.
Как и прежде, во дворе Коли Олийныка рос орех, как и в
прошлые годы, просыпались ульи, вились пчелы. Одна залетела мне за ворот,
а потом вылетела. Мы пили самогонку, запивали розовыми птичьими яйцами.
Он говорил, что дожил до тридцати девяти и сказал себе: «Хватит! Пора молодеть!»
И нашел ключ к этому в изречении:
— Липкая тополиная почка прилипает к жизни! Объяснил:
— Мы в основном — подсохшие почки. Не стоит терять липкость,
нужно липнуть к жизни.
И еще он сказал, что Христос — просто бесконечность любви,
что, вслушиваясь в него, чувствуешь — пахнут ландыши.
— А может, сразу начать с ландышей? — спросил я.
Он засмеялся, и мы снова нарушили православный пост потреблением
самогона.
— А странно, что мы вот сидим в Диканьке и говорим о Пушкине,
— сказал он на прощанье и сел в автобус на Полтаву.
Мы и действительно почему-то говорили о Пушкине.
Были и дальше дни, не приносящие старения.
В дубовом лесу появились подснежники.
А ландыши Коля и вправду посадил возле дома, но боялся
— их вытопчет пес.
Он серым пятном бегал вокруг дома и запрыгивал на кирпичные
подоконники, как ласточка. Коля макал в постное масло отщипки хлеба и выбрасывал
в форточку.
Подмасленные собаки всегда исчезают из вида.
Я тоже у него подмаслился той же пищей — и тоже исчез из
его обзора.
Довольно надолго.
Зима опять. Мокрая, как толстая селедка в недоступной для
нищего пластмассовой бочке на грязном богатом базаре, где множество украинских
йогов сидят, курят, матерятся и заискивающе смотрят на хорошо одетых, а
на оборванцев — плохо. Таковы уж каноны украинской йоги.
А по дороге обратно молодая женщина в поезде говорила:
— Муж, как и всякое человеческое существо, поддается воспитанию.
Может... Но не йог. Наши йоги — гордые, как пьяные у железного
забора, которых рвут за плечи и руки разные по размеру милиционеры, но
оторвать не могут. В целом все закарпатцы отражали, в свете последних постановлений
правительства, истощенность своих фигур. И я смотрел на них печально, потому
что воспитывался в украинских монастырях, которые построил сам. Отчего
и смотрю дальше с бесстрастной болью (ведь йог!) на беспрецедентную акцию
самоубийства всего человечества. Никто этим не волнуется, ведь затуманены
разными словами — «демократия», «фашизм», «антисемитизм», «налоговые инспекции»,
в конце концов, которые в Украине превращены в «налоховые», потому что
рассчитаны на «лохов», а на господ не рассчитаны.
Эти слова можно по-разному переставлять в предложениях,
сталкивать, будто всадников, в условных боях и переживать потом фантастические
победы фантастических масштабов... Хотя надо увидеть не поле боя размера
Куликового, а то, что развернулось, сражение в маленькой нанятой квартире
страшно грязного, до порнографичности, дома на окраине Ужгорода. Или Киева...
В данном случае это не имеет значения. Перед лицом этого
слишком большого самоубийства. Как, впрочем, и количество одиноких озабоченных
квартир.
Запад уничтожает славянство, потому что от хронически хорошей
жизни придумал себе что-то наподобие: «Спасем Землю от обмерзания — растопим
Антарктиду. Довольно нам и Севера!»
И бедняги не понимают, что нет ни вечного лета, ни вечной
любви, ни однообразного коммунизма или капитализма в едином человечестве,
одержимом общей идеей коммунистической или капиталистической революции.
Какой едино правильный общественный строй, когда нет против
кого революцию делать?
Когда есть против кого — то есть и коммунисты, капиталисты.
Пока есть заключенные — есть тюрьмы. Пока есть тюрьмы — есть зэки. Такие
уж люди. Странные такие. Украинцы, американцы, святые, проститутки.
Если меня обвиняют на каждом шагу во всех грехах — я, значит,
святой. Но если поверю в это — грешник. В этом парадоксальность существования
человеческой цивилизации.
Парадоксально быть Америке, Бразилии или Израилю, если
не будет Украины. Где тогда возьмем единицу измерения убожества стран этого
третьесортного мира?
Украина с покорными украинскими йогами и другими преходящими
человеческими в ней или... Быть или не быть?
Немцы 40-х не победили ее потому, что нельзя захватить
то, что не захватывается. А вот украинцы уже увлекли за собой Америку в
бездну, потому что увлеклись ею. Американцы на это купились, эксплуатируют
на наших просторах это увлечение увеличением количества продажных шкур
и уменьшением посредством этого количества собственно людей. Но американцы
не видят, что самим от этого будут кранты. Потому, что американцы и украинцы
должны присутствовать на планете в соответствующих пропорциях. А так случится,
если все станут «люди как люди», без хронической продажности и подкупа
в своей среде.
Вот тогда уже — все поровну, и никто напрасно не дерется,
и не злые, а объединенные, и Отцу не надо мирить, кричать с набухшими жилами
на шее, запивать безнадежно от горя...
Если есть у нас Отец (Бог) — то Он от взгляда на нынешнюю
ситуацию в человечестве — в глубоком запое.
Пользуясь тем, что я практически не являюсь законным гражданином
Украины, живу с 1986 года в Ужгороде, как подтопленец, без постоянной прописки,
без стабильной крыши над головой, но, как серьезный украинский йог, хочу
обратиться в роли нейтральной силы, которая попала в зазор между Украиной
и прочим человечеством, к парламентам и народам мира с просьбой:
«Помогите спасти Украину! За границей ее представляют в
основном воры типа Лазаренко, масштаба побольше и поменьше. Простой трудовой
человек, который светится навстречу солнцу добрым подсолнухом, не в силах
заплатить проходные взятки разным посольским кладовщикам из числа родного
«сословия». Идет, благодаря нашим отечественным ворам, великий кругооборот
продажных шкур на планете. Они делают все, чтобы Украины не стало. Помогите
остановить наш, всегда готовый к измене люд! Если умрет Украина — умрет
человечество. Эта большая дыра на географическом теле — однозначная смерть.
Приезжайте к нам, иностранные люди! Не бойтесь наших законов.
Для того они и писаны, чтобы вы могли их обойти. Наша самая высшая братва
легко подкупается, вы возьмете прекрасные доходы, но распорядитесь ими,
как люди — проложите в наших городах цивилизованные дороги, сделаете красивыми
фасады, все земельные площади засеете и все уберете, дадите людям работу
и вовремя зарплату. А среди украинского наемного контингента вырастут новые
неподкупные «верха», обретут в душу свою элементарную человеческую гордость».
...Такова вот ситуация на отечественных просторах для украинских
йогов. Умные пьют больше, глупые — меньше. Но вовсе не пить невозможно
никак.
Кто-то, впрочем, и на пятьдесят граммов не имеет.
Смотрю, по дороге с работы, мужик в рваной одежке возле
строящегося православного собора стоит и без всяких пауз повторяет:
— Молодой, сильный, могу делать все...
Может, украинский кришнаит? Если так — братишка.
...А пока я иду своей дорогой, и дорога от этого счастлива.
