Солнечный, но холодный день; во вчерашних лужах плавают листья; вороны сбиваются в большую стаю и кружат над райцентром, все время меняя азимут. Настроение прекрасное: закончилась первая четверть, будут короткие, но сладкие каникулы. А сегодня школа строится на парад. Да здравствует тридцатая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции! Выступаем. Впереди директор — математик в толстенных очках, косолапый и органически неспособный маршировать. Далее — учителя-мужчины, которые недавно демобилизовались, донашивают военную форму и вызывают у мальчишек восхищение иконостасами орденов и медалей. Среди них выделяется учитель физики В.П., майор-артиллерист: одет в гражданское и — один на весь парад! — в шляпу, затянутую шелковой лентой.
Знамена, транспаранты, портреты. От школы до памятника Ленина, около которого состоится митинг, метров триста-четыреста. Но идем долго, потому что колонну несколько раз останавливают и выравнивают. У учительниц младших классов (и среди них моя мама) немалые хлопоты, потому что у Зины из носа пошла кровь, Галя поскользнулась и села в лужу, а Николай пришел на праздник с рогаткой. Из-за заборов лают собаки и испуганно глядят козы.
Сводный оркестр помятых дядек, которые обычно играют на похоронах, но в ноябре и мае получают официальный митинговый статус, встречает нас «Маршем энтузиастов». Кроме школьников, на митинг вывели рабочий класс с обозного завода, пищекомбината и кирпичного завода, а также трудовую интеллигенцию из различных контор (в ее рядах мой отец). Стоим, ждем. Оркестр играет «Дорогая моя столица». Вдруг дядя Федя, плечи которого огибает самая большая в оркестре труба-геликон, начинает неторопливо падать, ибо с утра уже принял на грудь. Его отсоединяют от инструмента, а трубу на свои узенькие плечи надевает девятиклассница Оксана, дочка музыканта. Все знают, что с этой блестящей медью она управляется не хуже отца.
Но где же тот, кого ждет вся митинговая громада? А вот он! Вот он идет, пытаясь шагать уверенно и ровно, чтобы, упаси Боже, не споткнуться перед трудящимися... Вот он, первый секретарь райкома по фамилии Разживин, пьяница и антисемит. Вологодский диалект товарища первого секретаря наилучшим образом способствует дружбе русского и украинского народов, ибо что может быть лучше для замордованного хохла, чем пьяненький начальник-кацап? Трибуны нет; Разживин поднимается на две гранитных ступеньки, возвышающие вождя над толпой древлян. Ближе к нему группируется партхозактив. Заметнее других товарищ Коновязова. Она командует МТС (машинно-тракторной станцией), стрижется «под мальчика», курит «Беломор» и смачно матерится; считается, что именно такой была или есть героиня Страны Советов Паша Ангелина. Вторая фигура — начальник районных финансов по фамилии Ябреев. Он не курит, не пьет, говорит литературным русским языком и дерет с крестьян последнюю налоговую шкуру — за корову и за козу, за каждую яблоню или грушу, за куст крыжовника, а в отдельности за незамужнюю девушку, у которой нет ребенка. Осатанелые от нищеты тети выпихивают дочку на глаза «финагента» (так называется тот, что ходит по избам за недоимками), задирают несчастной девушке юбку и кричат «На ее, сделай ребенка!» Парней поубивали на фронте, замуж идти не за кого.
Еще две персоны — бывшие латышские стрелки Каллер и Бурнейкис. После гражданской войны они остались в Украине, уцелели в тридцать седьмом году; когда-то были какими-то начальниками, но нынче значат мало. Хотя на митингах стоят на хорошем месте — они видели Ленина! Сын Каллера сидит в тюрьме за мелкие кражи.
Разживин произносит речь. Советский народ — народ-победитель! Мы спасли Европу и мир от коричневой чумы! В закрома Родины наш район сдал... Все, как один, объединимся!
Товарищ Коновязова кричит «Ура!» У нее старая шея, неприятная, как у индюка. Митинговые массы бодро поддерживают праздничный шум. Дояркам и трактористам вручают Почетные грамоты, оркестр играет «туш». Дядя Федя пришел в себя и опять нацепил трубу. У Зины опять течет кровь, ее отпускают домой. Разживина забирают. По просьбе латышских стрелков оркестр играет «Амурские волны», и кто- то таки танцует. Коновязова раздает папиросы и рассказывает анекдоты, от которых краснеют трактористы. Народ расползается, а мы вынуждены занести в школу пропагандистский реманент. «Всех Ленинов сюда, а всех Сталинов туда, — говорит завхоз. — Ты из какого класса? А что у тебя на портрет ворона насрала?» Я краснею, он смеется, а потом прижимает палец к губам: «Все! Я такого не говорил!»
Мы расходимся, но участникам самодеятельности нужно на четыре собраться на генеральную репетицию, потому что в семь — праздничный концерт. Собираемся, декламируем, поем. Но выясняется, что у русой Вали из нашего шестого «Б» класса нет белой блузки. Директор нервно предлагает изъять девочку из хора. Валя плачет. В.П., учитель физики (он отвечает за самодеятельность по партийной линии), быстро идет домой и возвращается с женой, которая прилаживает на Валю свою блузку — ушивает, закалывает булавками. Все хорошо. Учитель пения, прозванный Дон Кихотом (потому как высоченный и худой), отзывает меня в сторонку: «Войтенко, я уже вам говорил, чтобы вы стояли в хоре и не пели, потому что у вас нет слуха». «А что мне делать?» «Просто так — открывайте рот, и все...» — «Так я совсем не пойду!» Но должен идти, потому что буду читать стихотворения. На Дон- Кихота не обижаюсь, ведь он какой-то потусторонний: кроме музыки, ничего не слышит, не видит, играет на всех инструментах, которые годятся, и ходит в поношенной солдатской шинели, которая на него коротковата.
Разживина на концерте нет, потому что он уже «готов». Власть олицетворяет председатель райисполкома Сидорчук — молчаливый человек с огромными, как разношенные тапки, ушами. У него пятеро детей, таких же недокормленных и недоодетых, как и мы все. «Нам нет преград ни в море, ни на суше. Нам не страшны ни льды, ни облака...» Хор поет, а я открываю рот. Дон Кихот смотрит на меня и подмигивает, и я чувствую себя счастливым, потому что концерт, праздник, каникулы... Декламирую изо всех сил:
Москва! І бачу рідні далі.
Москва! І хочеться творить.
Москва! Й встає в уяві Сталін.
Любіть її! Завжди любіть!
Москва — це сонце комунізму.
Москва — це партії ряди.
Москва — це Сталін, це — Вітчизна.
Любіть її! Любіть завжди!
... А через год опять был парад и концерт. К тому времени Разживина уже убрали; на его место сел номенклатурщик местной украинской селекции. Бреева за финансовые достижения забрали «в область». У Сидорчука родился шестой ребенок. Дон-Кихот заболел туберкулезом, и ему запретили работать в школе. Русой Вале пошили белую блузку. А В.П. из школы перевели в райком на должность второго секретаря, где он спился и вскоре умер.
Не люблю я Октябрьскую революцию.
P.S. Все фамилии изменены.
