Конечно, Андреевский спуск по-своему «многоженец» — он любит всех, и все любят его. Будучи с ним в особо интимных отношениях (живу почти рядом), часто в дни массовых гуляний, признаюсь, стараюсь сбежать из города, просто ищу тишину. И все же в шесть-семь часов утра, к примеру в день Киева, когда художники, ремесленники, продавцы разного интересного старья только раскладывают товар, спешу быть чуть ли не первым гостем. Вовсе не ищу что-то этакое, просто дышу ожиданием, насыщаюсь атмосферой самой искренней народной сходки: смотри, мол, каков я и мой товар, подходи — не скупись, ведь старался. Конечно, все это скорее полуправда, уже слегка раздобревшая, да и изделия все меньше удивляют, так как впитывают в себя взаимоисключающие страсти: естественное желание многих мастеров (не всегда перегруженных талантом и техникой) прокормить семью тем, что умеют создавать, и тем, что продать сейчас очень трудно. Вот и настроение в рядах предлагающих откровенно невеселое, к тому же соперничество за место под узвозовским солнцем часто проходит в режиме злости, а энергия злости, естественно, как и положено, злопамятна.
И все же, какая песня без баяна? Вот и мелодия Андреевского, усиленная интуитивно улавливаемым эхом вечных изгибов, берет свое. Конечно, придя в первый день открытия после реконструкции или капремонта (не знаю, как точно называются проделанные реставрационные работы), все же слегка опешила. Не хочется делать какие-то поспешные выводы, ведь, согласитесь, и собственную квартиру после только закончившегося ремонта хочется показывать лишь спустя некоторое время, когда исчезнет некая отстраненность, съеженность от запаха химии, случайного раствора под ногами, одним словом, когда сгладится чувство неуверенности и все станет на свои места.
Если вы ищите уютную, связанную с воспоминаниями бухту, а вам предлагают (понимаю, что сравнение условно, но все же), к примеру, эксклюзивные объекты с отработанным дизайнерским почерком, то сразу уловите: желание соответствовать европейской аккуратности может сыграть вопреки, сбить «подножкой» обезоруживающую естественность, которой обладает дивная улица, а если перестараться, то исчезнет вовсе.
Говорят, что форма — это сущность, сплывающая с возрастом на поверхность. Что тут добавить — сущность Андреевского в том, что нынче это как бы коллекционный винтаж, где требуется идеальное состояние не старого лохмотья, а антиквариата. Потому все, кто любит свой город, и дорожат главной ценностью спуска — его тираж ограничен одним экземпляром. Пока же в первый день увидела аккуратно, достаточно приятно окрашенные по новоевропейским технологиям вроде знакомые строения, в местах, где старинные домики только ждут реставрации, — гримирующие косметические футляры-фасады. Кажется, что инженеры поработали с водостоком, — интересно, будет ли в дождь вода также звонко катиться вниз по брусчатке, кокетливо соблазняя и увлекая, что и самой вприпрыжку захочется бежать туда, не знаю куда? И все же первое, что взволновало, — это брусчатка. Все думала, сохранилась ли она. Помню, как к 1500-летию Киева проводилась большая реконструкция Андреевского как составной части создаваемого в Киеве историко-архитектурного комплекса «Древний Киев». Тогда, работая в столичной газете, должна была срочно в номер сдать об этом репортаж. Вот и отправилась в строительный котел, конечно, не настраивая себя на неспешную пешеходную прогулку. Всюду стучали молотки, пахло краской, стружкой. Помню весенний ветер, что разгулялся тогда не на шутку, обдал меня облаком распыленной краски, да так, что быстро очиститься не удалось, вот и моталась вверх-вниз за ответственными спецами, пытаясь из всех выжать информацию. «Важняки» были настолько замотаны, что мне никто специального внимания не уделял. На ходу записывала их замечания и все складывала в картину четких приказов: заметили, что не совсем аккуратно уложен тротуар желтым кирпичом, изготовленным по спецзаказу, и сразу потребовали исправить — нужно сделать так, чтобы некоторые кирпичи были повернуты к прохожим своим «паспортом» — названием завода, который их изготовил. В покраске маленького уютного домика оказалось больше серого цвета, чем предусматривали, — велено было срочно исправить. Только к брусчатке не было претензий. Мне объяснили, что это ручная работа, да и брусчатник — специальность тогда редкая, даже пошутили, что с трудом сколотили сборную Украины из 50 брусчатников. Они приехали из разных областей, в основном из западных. Должны были уложить тысячи квадратных метров брусчатки и сотни квадратных — кирпичных тротуаров, характерных для дореволюционного города. Один ровенский мастер, помню, рассказал, что пока не обдерешь все колени, локти, не вымокнешь под всеми дождями, брусчатником не стать. Отец, — добавил, — еще с детства поставил на колени и начал учить ремеслу. Мастера очень старались сделать дорогу, которая служила бы долго, а вот сейчас мне, да и не только мне, показалось, что старую кладку оставили только в некоторых местах, а в основном заменено чем-то более современным. (Это только впечатление, но оно осталось.) Может, когда улица отмоется от ремонтной пудры, проявится и замысел обновления, но если кому-то интересно мнение одной киевлянки (опять же никому не навязывая), то она слегка растерялась, как будто что-то важное потеряла. Все оглядывалась вокруг — и не находила, все спешила и спешила вниз: может, там, за изгибом... и печалилась.
Все же правильно говорят, что полработы не показывают, сами знаете кому. Может, еще заново влюблюсь и пойму масштабы задуманного, ведь проводили и работы по серьезному укреплению склонов. Больше всего не хотелось бы увидеть по-европейски прилизанный стандарт, который уместен в быту, но не тогда, когда хочешь нащупать таинство другого времени, хоть ненадолго утратив четкую канву сегодняшних проблем, увлечься особым ожиданием встречи и спеть вместе некий скрытый гимн вечной жизни единственному Андреевскому. Он должен быть «подстрижен» если и не богемно, то уж точно не универсально прилично, пахнуть не дезиками, а стариной. Ювелир, но подлеченной, а не пережившей инъекции сплошного «ботокса». Иначе в чем интрига, за которой приходят и приезжают? И еще что странно: в той же Европе брусчатка служит столетиями, по возможности сохраняются старинные окна, одним уже этим усиливая резонанс сопричастия. Однако посмотрим. У Андреевского есть особое, не свойственное другим улицам качество — он умеет самоочищаться и снова завлекать нас, оставаясь местом столичных надежд, средоточием природной изысканности, равновесия и гармонии, и главное, увлекающим на незапланированные романтические поступки, которые, согласитесь, выше всяких предсказуемых знаков внимания.
Собственно, теперь вернусь к названию, невольно подсказанному Штирлицем с Мюллером. Хоть вовремя спохватилась, ведь и собиралась рассказать о вазочке, которую попросила остаться в моей сумке. Совсем неожиданно для себя заметила, что уже лет пять зачем-то разыскиваю на спуске одно и тоже — очередную малюсенькую вазочку на один цветок. Конечно, ищу старье, где-то 50-е годы прошлого века. Подобные вещицы почти всегда предлагают одни и те же собиратели, и они стоят меньше, чем нынче цветы для них. В этот раз разговорилась с одной продавщицей, и мы вспомнили, что и в прошлом году приобрела у нее маленькую вазочку-карандаш с пикантной оборочкой-клеш у горлышка. Теперь выбрала из ее предложений старонемецкую стекляшку и как на почин (кто рано встает...) почти за символическую копеечку. Не иначе как Андреевский улыбнулся. Значит, у нас все взаимно. Как-никак не один год вместе.
