«Тотальная надобность» проявляется ярче и убедительнее всего как порочная наклонность в той необъяснимой скопидомской, «набожной» невозможности что- либо выбросить или просто отдать, подарить, от чего-то ненужного избавиться, будь это какая-либо вещь, предмет утвари. Например, старая ношеная одежда или обломки хозинвентаря. И дело здесь не в том, что эти обломки могут пригодиться для чего-то, а в том, что человек-то осознает ненадобность этих предметов, но вопреки логике и здравому смыслу склонен накапливать и постепенно зарастать «горами» ненужного хлама, и все это зарастание оправдывается «тотальной надобностью»: «А вдруг пригодится». Здесь наблюдается мистическое отношение к вещам и предметам обихода, какой-то кризис обладания, кризис психологический и духовный. Эта почтенность к ненужному и устаревшему способна как-то спасать от необходимости «посмотреть правде в глаза», сделать усилие и избавиться от «смертельного груза». Это своего рода религиозное переживание «богов из машины», свойственное, наверное, всем отсталым странам, где по отношению к вещам не успел выработаться стойкий иммунитет, когда вещь не поглощает хозяина, а служит ему и спустя срок годности отправляется на свалку. Можно доказать, что свалки есть признак присутствия цивилизации или, наоборот, свалки — это начало цивилизации. Несомненно, что племена, в древние времена существовавшие как кочевники, как неугомонные варвары, в последующем развитии могли сохранить эту священную ритуальную особенность избавления от предметов обихода и оружия, отслуживших свой срок.
Где-то рядом с этой мыслью лежит объяснение и ритуала захоронения покойников вместе с предметами утвари и средствами оборонения, со всем ему принадлежащим, без отчуждения собственности. И уже позже мы видим обряд раздела собственности усопшего или убитого на войне между ближайшими друзьями и родственниками, тут уже другой принцип: «А зачем добру пропадать».
Одни народы быстро и безболезненно расстаются с хламом и утилизируют его на свалках, другие же, особенно слаборазвитые, стараются как можно дольше не расставаться с хламом и ничего не менять, не приобретать, не передвигать и т.д. Любое «отчуждение» от ненужной вещи или от старой создает проблему приобретения новой или равной по качествам. И отсюда следует, что «вопрос свалок» имеет свои корни в технологии цивилизации.
В отношении нашей реальности можно безошибочно определить, что мы находимся на одном из нижних периодов «вещного психологического развития», замедление которого было вызвано определенным историческим изъяном в технологии цивилизации. Это была тоталитарная технология цивилизации или точнее —«утилитарная». Только здесь «утилем» был сам человек, и вместо свалок «цивилизованного хлама» мы сейчас считаем «свалки» трупов, так называемые «братские могилы», что звучит кощунственно и «ненаучно».
А не является ли сама эта установка на «тотальную надобность» тормозом цивилизованного развития, тем самым «невозможным трением», создающим эффект стояния на месте? Человек не желает расставаться с окружающим его упорядоченным хаосом, он готов смириться с существующим своим отставанием и практически, и психологически, только бы усмирить стихию хаоса, свободного и бесконтрольного творчества, не возбуждать ее вновь к действию, к движению, к жизни! Возможно, в таком гибельном «открытии ларца» и «освобождении стихий» (что часто являлось мотивом русских народных сказок: «платок, или коробочка, из которой освобождаются духи хаоса и силы неуправляемой») заключается сокровенное бедствие восточно-евразийской ментальности. Тогда можно прямо сказать о той трудности, почти невозможности, какими достались хоть какие-то новоприобретения в этих краях. Наше короткое исследование подчиняется той аксиоме, что изначально мы не пытаемся определить «уровень достижений», поскольку на всех этапах развития важен такой элемент как «технические разведданные». А этот элемент играл и играет одно из важнейших значений в современном периоде развития большинства восточных государств.
Но несомненно, и это аксиома, что духу населения этих стран свойственно ощущение «тотальной необходимости» и «кровной заинтересованности и неразвязанности» с окружающими вещами. Особенно на бытовом, повседневном уровне, пронизанном идеей «будущей пользы» непотребного предмета. Это, если хотите, идеология! Это и мифология, и невозможность отдать отчет самому себе в ближайшем будущем, которое все отдается на волю стихии произвола, не подчинено воле конкретного человека, отдано кому- то, кто непредсказуем и неуязвим, «сделать ему ничего нельзя». Не отсюда ли питаются отростки «нашего» христианства и подозрительной «жертвенности»?
Мифологическое сознание способно порождать монстров мифологического устройства всюду — от промышленности до искусства. Имея дело с конкретной идеей, наш человек имеет дело с бесчисленными вариантами ее осуществления — так ему кажется в силу врожденной или приобретенной (тут еще надо разобраться) мифологической составляющей его рассудка. Рядом с коварной и отточенной практичностью мы повсеместно наблюдаем настоящий мифотворческий процесс, чудовищный! И то, и другое сосуществуют, не смешиваясь, что еще сильнее поражает и заставляет не спешить с выводами. Эти бесчисленные варианты и осуществляются на практике, в жизни, которая сама по себе — некоторое определенное устройство и имеет строгие законы, требующие своего соблюдения, чтобы жизнь вообще была возможна. Только при этих условиях возможно научное и художественное творчество как элемент цивилизации. И цивилизационная составляющая политики тоже опирается на эти же незыблемые основы человеческого мироустройства.
Я помню слухи, ходившие в то еще недавнее время холодной войны. Слухи касались творческих взлетов советской фантазии в области ядерного вооружения и космонавтики. Так, один мой знакомый «с пеной у рта» доказывал, что «наши формулы расчетов» во всем отличаются от формул расчетов космических полетов американцев (а разговор был самый бытовой!) и что поэтому (как возникало в сознании это «поэтому»?) «наши формулы» и точнее, и лучше, и краше и т.д.! Повторяю, что разговор был бытовейший, и ни я, ни мой неустановленный оппонент не имели никакого отношения к теме «межзвездных сообщений и спутников-шпионов». Это было проявление мифологического сознания со всеми сопутствующими, со всей «свитой»: приоритет, возможность, хитрость, таинственность, секретность, незыблемость и доказательность! Что-то доказывать мифологическое сознание вообще не считает нужным, его достижения есть сама собой разумеющаяся истина. Отсюда вам и психологический комфорт ее носителя, и его скорая на расправу идеология истины.
От «тотальной надобности» мы приходим к «тотальной ненадобности», — на этом стыке и происходит наша современная жизнь. Ничто никуда не ушло, ничто никуда не исчезло, мы по-прежнему те же носители мифологического «яйца», плод которого неизвестен и непредсказуем.
Хаос вокруг мы кое-как упорядочили, чтобы замкнуться на эсхатологическом предчувствии всевозможности и всеобычности необычного. Магические действия с предметами нашего обихода мы не променяем ни на какие блага цивилизации: эта треснувшая кружка с отбитой ручкой мне дорога сама по себе, а почему, я не знаю. И заменить эту кружку новой кружкой или выбросить старую в мусорное ведро для меня дилемма — коренная дилемма моего сознания. И несмотря на то, что сейчас я другой, и гонюсь за благами цивилизации, я все равно неохотно меняю что-либо вокруг себя, а если и решаюсь на это, то очень редко. Раз в столетие, например, но, признаем с необходимостью, что создание перемен тоже, своего рода, акт привычки и необходимости. Вся цель — такую необходимость создать и выпестовать. Прогресс — он тогда прогресс, когда это прогресс необходимости!
Верно, что скудость нашей жизни оправдывает «необходимость бережливости», но «тотальную необходимость» не оправдывает ничто, это также ясно, как невозможность «объять необъятное». Поэтому не раздумывайте, когда твердо решили с чем-либо расстаться из окружающих вас вещей. Такое желание для нас благодетельно, оно подтверждает, что для нас не все еще кончено, что мы еще сделаем нечто и лучшее, и более изящное. А лично вы еще заработаете денег, чтобы в этом убедиться. Будем жертвовать на алтари милосердия, на алтари цивилизации (свалки) наши изношенные моменты вкуса и стиля, наши поломанные и устаревшие утюги и телевизоры, чтобы обрести не только новое видение, но и новый стиль и новый вкус. Прочь от однообразия и лагерного тиражирования!
«Тотальная необходимость» и «тотальная ненужность»: кто синтезирует эти взаимоисключающие парадигмы нашего бытия?
И что, в конечном итоге, произойдет с нашими предметами после магического ритуала «ежедневно повторяющегося» нашего всеединства с ними?
Чудо произойдет и мифологический тезис одержит верх?! И однажды, проснувшись по утру, мы застанем себя в окружении самого-самого авангардного и качественного? Не прикладывая усилий? Не меняясь? Не прикладывая усилий? Не испытывая определенной дозы страданий и неудобств?
Не думаю. Этого никогда не произойдет. В вашей жизни уж точно, а также и в моей. Да и в жизни любого, кто находится в атмосфере удовлетворительной нехватки средств, а таких множество, общая очередь.
Что же делать? Куда идти? Как? С кем?
Ответ на такие вопросы не может быть один и тот же. Сначала нужно разобраться, что в нашей «тотальной предметной необходимости» необходимо, а что нет. Провести такое маленькое аутодафе, чтобы, воскреснув из пепла, сбросить ношу неуверенности и опасений в самих себе.
Наш совет прост: выбрасывайте, выбрасывайте и выбрасывайте! Пусть выброшенное вами станет подспорьем кому-то, кто живет хуже вас, или же оно создаст ландшафты пригородных свалок, на которых тоже трудятся некоторые представители рода человеческого. Расставайтесь с тем, с чем вы решили расстаться. С этими мелочами, видимая и обманчивая неизменность которых будто бы является гарантом стабильности вашего бытия. Это обман зрения, иллюзия, расплата за которую драматична и даже смертоубийственна: это отсталость, смута, неуверенность и взаимная ненависть. Вещи мстят за себя, особенно старые и ненужные вещи. Они вполне уместно молчаливо вопрошают: «А нужны ли они нам?» — то есть мы, их хозяева. И чаще всего отвечают, что нет, мы им не нужны. И тогда вещи проживают нас.
Алушта
