Ехали по широкому Кайдацкому мосту, между многоэтажками жилого массива «Фрунзенский», мимо «куриного» озера. Каждый год из нашего горного университета сюда приезжает целая делегация от Центра культуры украинского языка имени Олеся Гончара. Ведь именно здесь жил наш прославленный земляк. Оказывается, все места знакомые. Вдруг машина нырнула в более маленькую улочку, другую. Остановилась. Здесь? Именно отсюда Олесь Терентьевич каждый день ходил учиться в Днепропетровский университет! Хотел, когда вернулся с фронта, ехать в Харьков, а сестра настояла: «Да разве у нас нет такой школы?! Оставайся, мы с детьми в одной комнате, а ты во второй будешь...».
Обычное ограждение и малюсенькая хатка. Ее можно было бы и не заметить среди остальных новеньких домов. Если бы не украшенные цветами портрет Олеся Гончара и мемориальная доска на стене дома под крышей. Сюда. Открываем двери.
— «Христос воскрес!» не забудьте сказать, — напоминает нам, оглядываясь и заметно волнуясь, глава областного Союза писателей Леся Степовичка, приезжавшая сюда уже не раз. Вошла в дверь с букетом цветов, а мы — следом, с другими гостинцами. Кто-то напомнил:
— Сегодня же и Благовещение!
Из дома повеяло теплом, ладаном, миром...
— Заходите-заходите, — послышался голос хозяйки. В платочке, старенькая (96-летие 4 апреля отметила!), Александра Терентьевна приветливо вглядывалась в каждого гостя.
— И этого мальчика я знаю, — тепло поцеловавшись с Лесей, старушка взяла за руку профессора Виктора Пушкина (это в его Институте гуманитарных проблем при НГУ и организован Центр Гончара).
Мы не удержались, чтобы не засмеяться: «Мальчика!..».
— Да-да, я же самая старшая, а вы — мальчики и девочки, — продолжала сестра нашего писателя. — Господь умудряет людей, делает их умнее, — перехватывает наши взгляды Терентьевна.
А я и дальше продолжаю разглядывать комнатку, увешанную образами, вышитыми рушниками, портретами Олеся Гончара. Вверху по углам потолка — выжженные кресты.
Подумалось, вот здесь, раскрывая глаза, с Богом просыпались взрослые и дети. Таким был их первый утренний рисунок. Потому и благодарной была судьба к этим православным людям.
— Олесь так и говорил нашей бабушке: «Я знаю только вас и Бога», — вспоминала дальше Александра Терентьевна. — И на войне, рассказывал нам, видел, как вокруг солдаты падали, словно снопы. А ему — ничего! Ранило один лишь раз в ногу. Пока вышел из госпиталя, война и закончилась.Да и отцу нашему, когда шел на гражданскую, — вспоминала дальше Терентьевна, — мать в рушник завернула Евангелие и под руку сунула. Так со священной книгой и вернулся отец живым. Потом я родилась, через три года — братик. Бывало, у отца спрашивали: «А чего вы детей одинаково назвали?». Так он говорил: «На царей готовлю!». А когда Сашке полтора годика исполнилось, мама умерла. Расстались с братиком на 15 лет! Когда я уже замуж выходила, тогда и свиделись. Когда с войны возвращался, не знал, ко мне ехать или к бабушке. Друзья и посоветовали: «Поезжай к сестре!»...
— А о войне он вообще не любил говорить, — поддержала разговор писательница Леся Степовичка. И вместе с Виктором Пушкиным начали вспоминать, что Гончар считал, что лучше одну книгу написать о погибших друзьях, чем говорить. Бывало, соберутся ветераны и наперебой о своих подвигах рассказывают. Олесь Терентьевич постоит молча на больных ногах, послушает, махнет на их болтовню рукой: «Болтуны!». Развернется и пойдет прочь. А было же о чем рассказывать! Столько наград имел, настоящих, боевых! Таких на юбилеях не давали. Три медали «За отвагу», ордена Красной Звезды, Славы... Можно сказать, за один роман дважды был удостоен Сталинской премии...
Я разглядывала дом семьи Александры Терентьевны Совы. Две небольшие комнаты разделяла печь. От нее шел дух далекого детства. В печи стоял чайник, со всегда горячим чаем. На окне — цветы нашего далекого счастья — столетник, маттиола.
— А здесь, — это мы перешли в другую комнатку, — и жил Олесь. Вот его кровать, здесь он спал, учился, писал и «Знаменосцев»...
Вокруг — книжек! И Олеся, и от многих писателей, поэтов, ученых.
— Я только когда дочку повела в школу, вместе с ней научилась читать. Первой стала Библия, которую дал Олесь, — искренне признается бабушка.
— А теперь за неделю роман прочитывает, а потом еще по несколько раз перечитывает, — это уже ее дочка нам стала рассказывать. Пришла с вкуснющими жареными пирожками и сразу стала всех угощать. — Сейчас пойдем к нам в дом, к столу.
А Леся Нестеровна не удержалась от удивления, увидев на бабушкиной кровати огромную кучу литературы:
— Это же мой журнал «Січеслав», весь зачитанный! И газета «Культура»! У меня такой нет. Здесь, вижу, новая статья о Лине Костенко, можно взять почитать?
— А чего ж нельзя? Пожалуйста. — Бабушка дальше продолжала вспоминать свое прошлое, горькую сиротскую жизнь. И никаких жалоб в ее тихом рассказе, только добрые советы.
— Любите, детки, всех людей жалейте, мужа. Он — Бог в семье. Я всегда во всем подчинялась своему мужу, потому и ссор никогда не было, только любовь да согласие. От лукавого спасешься, только когда с Богом будешь, — обращалась дальше к нам хозяйка. Угостила просвирочками. — Сегодня в церкви была, впервые вот после зимы. А нужно же постоянно ходить, думать о Боге, жить по совести. К людям ходить, а не сидеть с рогатым ящиком!
Всплеснула руками:
— Поразбежалось все в голове, столько всего знала!
— Да я вас на работу к себе возьму, — улыбнулся Виктор Ефимович, — от вас пользы будет больше, чем от всех нас!
— Пойдемте же к нам домой, — стала звать дочка Татьяна. С семьей они построились в одном дворе, а мать так и не согласилась покинуть родные стены, которые имеют теперь охранную грамоту, статус памятника культуры. Осталась настоящей берегиней памяти брата.
Уже в доме Татьяны нас радушно встретил ее муж Николай. Все живут дружно, заботясь друг о друге. Смотрели семейные фотографии и последние — те, что из поездки Татьяны в Киев. Там она гостевала, встречалась со многими поэтами, писателями, конечно же, со всей семьей родного дяди, его женой, Валентиной Даниловной Гончар.
Не заметили, как и стол появился накрытый. Все как подобает. Винцо домашнее, печеное, жареное, груши из своего двора.
— Мы это дерево посадили еще в 1938 году, — рассказывает Александра Терентьевна. — Вот и до сих пор родит. А вино — это по Татьяниному рецепту, вкусное, попробуйте! И выпьем до дна, чтобы была мысль одна!
И выпили мы понемножку и до дна, как бабушка Шура сказала, за здоровье всех Гончаров, Биличенко, Сов, Бондаревских, Найд... Всех нас — ведь одна же семья!
Возвращались домой знакомой дорогой и вспоминали своего Гончара. Ведь смотрит же на нас сверху и радуется. Просил же он у Бога солнца и песен, и вот они — и солнце, и весна. И песня рвется из груди.
Боже, как же красиво!
