Признаком диктаторского синдрома стал симптом, что маленькие диктаторы засели на своих местах пожизненно. Они диктуют нам всем, как нам жить. И указывают, в какую сторону плевать и куда испражняться. Разлит по улицам и коридорам шизофренический диктаторский дух «обогатившихся». Само «богатство» диктует им способы защиты его от посягательств и «подрывных идеологий». Но ставка на диктаторство оказалась глобальной ошибкой. «Богатому», как никому, нужно умение избегать диктаторских замашек, и тому учит история: конец всех диктаторов печален.
Вместо диктатуры свободы мы пришли к «диктатуре богатства». Плачевный итог последних десяти лет. Это означает, что впереди неизбежны крупномасштабные кризисы и нелепые жертвы, которых уже не избежать. Вместо диктатуры разума мы вернулись к диктатуре мошенничества, что и требовалось доказать. И это означает одно: мы так и не свернули с катастрофического пути между Сталиным и НЭПом. И выбор наш так же случаен и непредсказуем. А обеспечивают его мифологемы революционных катаклизмов, оправдывающие резкое перераспределение богатства и смену государственных дирижеров. Здравомыслящий аналитик в настоящих условиях ставит не на политические фигуры и программы партий, а на «хаос и абсурдину», давно ставшие основной идеологией, исповедуемой «сверху донизу». Тот, кто сделает ставку на хаос, победит! Структурный коллапс продолжается и охватывает не только четко очерченные группы, но и отдельные субъектные единицы.
Все, что может сделать сейчас трезвомыслящий человек, — это уехать. Общество, в котором не соблюдают законы, им же и созданные, страдает шизофренией. Участь членов его трагична и непредсказуема. Это общество без будущего и без прошлого. Общество с фиктивным настоящим, когда ожидание, что действия политиков базируются на каком-то законодательном фундаменте, оказываются тщетными, а история такого общества представляет из себя цепь мифологем и тайных сговоров, попирающих все законы. Историю такого общества невозможно описать, в ней нет зерна истины, она сплошь мистификация и подставка. История этой общности — сплошная ложь, когда дело касается мотивов. Виртуальная история, в которой любые, самые нелепые, предложения становятся вероятными и правдоподобными. Кошмарный винегрет событий. Месиво фактов, за которыми «мрак непознаваемого». И в этот мрак мы вползли еще в самом начале: тоннель. А свобода свернула и ушла вверх, как и положено свободе. Но это тоннель, из которого нет выхода. Слепая кишка. И надо же нам было ее найти! Угораздило!
Оглядываясь назад, можно сказать, что все наши ожидания провалились и нам вновь нужно строить что-то «новое», как уже строили до этого. Мы не освободились от коммунистической требухи и тащим ее за собой. Между двух огней — бандитским беспределом и коммунистическим вырождением — приходится выбирать извилистый путь компромиссов, ведущий все дальше от цели, все дальше от Европы. Расколы, разделы, переделы доконали страну. Первоначальный освободительный порыв распылился на мелкие атомы бесчестия. Без идеологии, как пароход без штурвала, мы вышли в открытый океан, где пути давно проложены и законы придуманы не нами. Наш корабль смешон мнимым посттоталитарным величием, и на палубе его происходит что угодно: от бандитской разборки до игры симфонического оркестра, от игры в выборы до похода по местам боевой славы, от какофонии коммунистов до трубного гласа перекрасившихся «контриков». Но на капитанском мостике мелькает плащ рулевого, которому ничего не остается как держаться за штурвал и делать вид, что курс корабля неизменно правилен.
Но в трюмах корабля сидят узники, мы с вами, из освободителей ставшие узниками свободы. Заложниками ее. Над кораблем развивается сине-желтый флаг, но в каютах помощников капитана стоят красные знамена, а за шторами — портреты Ленина. Курс — в неизвестность!
Но хуже всего то, что корабль тонет и новой команде помощников приходится латать пробоины, оставшиеся от предыдущей команды. И так они там, вверху, на верхней палубе, меняются, а нас, внизу, захлестывает соленой волной отчаяния. Мы не понимаем, что происходит, нас только ставят в известность и тычут лицом в месиво фактов, колотят дубиной повседневности и убаюкивают эфиром сладких обещаний. Мы должны терпеливо ждать! И отплевываться от соленой горькой воды, разъевшей наши глаза, уши, упавшей холодной печатью на рты. Мы узники свободы. И свобода вот-вот доконает нас глубиной своей пучины. Кое-кто колотит в верхнюю палубу, стараясь достучаться и договорить свой вопрос, но сверху только мычание впередсмотрящих и топот ног многочисленных стад помощников. А плащ рулевого мелькает на капитанском мостике.
Внутри корабль представляет собой искромсанное, разбитое, изуродованное свалище деталей некогда уродливо устроенного, но работающего механизма, приводящего всю эту машину в движение. Только топка топилась не углем или газом, а людьми, человеко- дровами. Топка одна и осталась в сохранности, ее не тронули вандалы. Все остальное снято и вынесено на берег и обменено «на бусы» у белых людей. Что-то починить тут невозможно.
Осталась более-менее годной только ржавая латаная обшивка корпуса. Ее-то и пытаются подороже продать белым людям, но так, чтобы верхняя палуба с впередсмотрящими осталась в неприкосновенности со всеми их рычагами управления, а внутренности и трюм белые люди переделывают по-своему, как им кажется правильным, включая в переделку и нас, узников свободы. И белые люди уже спускались к нам, и присматривались к нам, и решали, куда же нас приспособить, и уже в течение длительного времени медленно изучают нас холодными рыбьими глазами. Они уже давно ныряют в пучины свободы и даже заимели жабры, как рыбы. Но мы для них не интересны, из нас решили сделать подводную лодку! И вообще, в будущем мы должны будем жить на большой глубине под давлением свободы в сотни атмосфер, а все ли смогут? Этот вопрос более мучит белых людей, вот почему они уже здесь, в надводной фазе, постепенно создают условия повышенного давления и тихо скользят смотреть, как наших вырубает, отключает, тошнит, вымыкает, и так же тихо скользят затихшие тела в пучину свободы. А мы, наивные, думали, что свобода — это кислород, воздух, солнце?! Оказалось, что склеп, глубоководное пребывание, что это боль и прорастание жаберных пластин, это шум в голове и долговременная потеря ориентации, это потемнение в глазах и выпученные от удивления и страха глаза. Но на самом дне тихо и спокойно, не шевельнется ни травинка, ни холмик песка, все устойчиво и неприкосновенно столетиями. Но вот нужно только донырнуть, дожить, доплыть, домучиться, дородиться. И мы стараемся, рожденные только для «воздуха и солнца», забывшие свое привычное место обитания: глубины человеческого духа.
И казалось нам, несчастным узникам, что жизнь — это санаторий, путевку в котором кто-то уже оплатил, и нужно только вовремя вставать, вовремя принимать пищу, вовремя идти на роботу и вовремя прятаться от начальства. Нужно вовремя получать зарплату и вовремя умирать, но так же вовремя рождаться. Все делая вовремя, мы знали, что избежим участи стать в один прекрасный день единицей человеко-дров и исчезнуть в пасти страшной топки. А топку мы звали: Светлое Будущее.
Чего мы ждали, когда «совершали бунт» и требовали свободы? Что топку уберут, а все остальное останется по-прежнему? И все так же будем все делать «вовремя»? Но, по недомыслию, не понимали, что без топки и без человеко-дров движение нашего корабля невозможно. Исчезли человеко-дрова — исчезло и движение!
Поэтому белые люди смотрят на нас недоверчиво и даже с опаской, мы для них чудовищны в своей «безжаберности», в своем отторжении от Хода Истории. Мы для них инопланетяне. Интересны и непредсказуемы, обладаем повышенной тягой к счастью в этом мире страданий и слез. Поэтому белые люди тихо спускают в пучину захлебнувшихся собственным дерьмом, не вынесших момента прорастания первой жаберной пластинки. В основном отходят старики, но много и среднего возраста, и диагнозы показательны: сердце, рак, убийство. Белые люди с холодными рыбьими глазами неуклонно повышают давление в трюме и тихо наблюдают за нами. Кадило кадит над усопшими. Вечная память не сумевшим до дна донырнуть! Их уже не называют героями и человеко-дровами. Они просто люди, не пережившие век. «Век-волкодав» все же схватил их в конце мертвой хваткой. Те же, кто выжил и жабры уже приобрел, спокойно наблюдают, как наш корабль уходит под воду, медленно погружаясь в пучину свободы; не трепыхаясь, они ожидают возможности плавать, как птицы в небе летают. И пусть кричат уже те, кто не может дышать, что мы тонем, люди с жабрами знают, что эта гнилая посудина постепенно превращается в подводную лодку. А на мостике сурово застыла фигура ее капитана. В неизменном плаще.
