В сентябре некоторые депутаты Верховной Рады инициировали попытку изменить статус русского языка в Украине, прикрываясь стремлением к сохранению и свободному развитию региональных языков. К сожалению, народные избранники забыли о печальном опыте Ирландии и Беларуси. В этих странах желание ввести также на официальном уровне русский и английский языки соответственно «увенчалось» трагическим лингвоцидом — сегодня ирландский и белорусский языки принадлежат к «языкам на грани вымирания». Впрочем, сам процесс «языковой смерти» неминуем, естественен. И в этом заключается трагическая суть языка: родившись, когда-нибудь он должен умереть.
Следовательно, наша цель — любой ценой беречь язык, не дать ему исчезнуть с лица земли, поскольку с исчезновением языка умирает нация, существующая всегда только в языке. Россияне это прекрасно понимают, а потому бережно относятся к своему языку, поддерживая его на международном уровне. А мы, украинцы, стремимся сделать все, чтобы собственноручно ликвидировать свою историю, ментальность, этническую принадлежность. В наших условиях государственный украинский язык пребывает под значительным давлением русского языка. Что ж, так исторически сложилось. Крым за один день или год не заговорит по-украински. Но воспитывать у русскоязычных украинцев уважение к государственному языку крайне необходимо. Потому что иначе государственный язык станет фантомом, имеющимся на бумаге, но мертвым в пространстве мышления.
В контексте этих рассуждений важно еще раз вернуться к осмыслению природы языковых смертей и профессионально обозначить отличия между региональными языками, «языками в состоянии угрозы» и статусом русского языка в Украине. Предлагаем интервью с профессором лингвистики Свартморского (Swarthmore) университета, доктором Дэвидом Харисоном.
— Над какими основными проблемами как ученый-лингвист вы сегодня работаете?
— Как теоретик языка, я, прежде всего, изучаю фонологию (звуковые структуры) и морфологию (формы слова). Работаю над изучением гармонизации звуков в словах в разных языках. Найденные примеры создают интересные прецеденты для вызовов классической лингвистической теории и для моделирования общих познавательных функций языка, как, например распознавание образа. Я изучаю эти образцы как эмпирически (в полях в Сибири, или в Индии), так и с целью компьютерного моделирования.
Я лингвист, поэтому принимаю положение, что языки существуют исключительно в пределах культурной матрицы, то есть для исследования я должен знать культурный контекст. Именно языки формируют структуру наших знаний. Мое этнографическое исследование опирается на сведения о туземцах, фольклоре, устном эпосе, умозрительных системах, например (как в случае с чулимским языком) в пределах контекста внутренней азиатской кочевой жизни.
Иногда я представляю себя зоологом, открывающим новые виды. Это удивительное ощущение.
Как ученый я не могу оставаться равнодушным, видя, что десятки языков исчезают ежегодно. Два языка, которые я сейчас изучаю, — тофа (Tofa) и ос (Os) — имеют всего лишь 40 носителей. Приблизительно половина языков мира может исчезнуть в этом столетии. Потеря будет катастрофической.
— Неужели последствия и в самом деле настолько пессимистические? Можно ли что-то сделать для спасения полуотмерших языков?
— Этот вопрос лингвисты со всего мира недавно обсуждали в Сиэтле на ежегодной языковедческой конференции. Дать ответ здесь очень сложно.
С уверенностью можно констатировать, что по крайней мере половина из более чем 6800 живых языков исчезнет до 2050 года. Последний пример — язык чулимов, который я обнаружил в полуотмершем состоянии. Сегодня этим языком пользуется около 40 человек в Центральной Сибири, всем носителям уже за 50 лет. К категории особенностей этого языка можно причислить грамматические нормы: например, построение предложения, содержащего отрицание, или форма вопросительного предложения. Понимаете, каждый язык имеет собственную экосистему, и мы не имеем права разрушать эти ареалы.
Носители, например, найденного чулимского языка практикуют охоту, собирательство, рыболовство — все то, что было свойственно нашим прапращурам тысячи лет назад. Они имеют свои легенды, фольклор, блестяще разбираются в лекарственных растениях (не прочитав никаких книг о лекарственных растениях!). Они живут по шесть человек в изолированных домах, часто смешиваются с русским населением. Только 35 человек еще разговаривают в совершенстве. Для воссоздания грамматики языка я нашел одного носителя в этом племени, который изобрел, представьте, собственную кустарную систему письма. Я планирую использовать это с незначительными модификациями, чтобы опубликовать первую книгу по грамматике этого языка. Но через несколько лет языка уже не будет, он исчезнет навсегда. Россия должна была бы делать все, чтобы оградить эти языки от исчезновения, но так ли оно на самом деле? Мы, лингвисты, должны записать эти языки, их грамматику, чтобы, возможно, когда-нибудь восстановить. Но ведь одни лингвисты не способны управлять языками и этносами. Нужна мощная помощь со стороны правительств.
Однако факт остается фактом: сегодня большая часть живых языков постепенно угасает. И это нужно принять, ведь процесс необратим. Другое дело — темп процесса может быть разным, а иногда из-за особенностей языковой политики эти процессы еще и ускоряются. Вы же понимаете, что это не только потеря плюс-минус языка, а гибель этноса. Это очень опасно с точки зрения культуры, поскольку мы теряем знания, связанные с традициями, модели мировосприятия в человеческом сознании. Это плохо и с научной точки зрения, поскольку теряем возможность понимания того, как организованы процессы восприятия мира через язык.
— Почему происходит такое стремительное уничтожение языков и их носителей сегодня в мире?
— Среди причин исчезновения языков можно назвать этнические войны и акты геноцида, стихийные бедствия, ассимиляцию малых народов и их переход на доминантные языки, в частности английский, французский, китайский, русский в своем ареале. Государства-монстры не заинтересованы в развитии языков меньшинств; языков, являющихся уникальными, ведь некоторые из них существуют на протяжении тысячелетий в неизменной форме (тогда еще ни английского, ни русского не было!). Но мы иногда забываем о естественном ходе вещей и мотивируем нашу жизнь политическими документами, совершенно не отражающими природу явлений. По прогнозам нашего Института, из 6800 распространенных в мире языков до 2100 года останется лишь около 3000.
Зафиксированы случаи, когда еженедельно на планете «умирает» один из языков, и эту тенденцию уже принято считать нормальной. Проблема заключается в том, сегодня этот показатель растет в геометрической прогрессии. На протяжении века из обращения могут исчезнуть около 6200 языков, говоров и диалектов.
— Кому этот процесс угрожает прежде всего?
— Забвение грозит, во-первых, языкам небольших народов. По данным ЮНЕСКО, язык может существовать и передаваться из поколения в поколение, когда число его носителей не менее 100 тысяч человек. Сегодня языком туземных жителей Аляски ияк пользуется лишь одна жительница этого самого штата, говор удихе в Сибири используют около 100 человек, а на языке арикапу общается всего шесть бразильских индейцев-соплеменников. Видите, какая печальная статистика.
Интересно, что больше половины имеющихся языков приходится всего лишь на восемь стран: Папуа Новую Гвинею, Индонезию, Нигерию, Индию, Мексику, Камерун, Австралию и Бразилию.
Но, несмотря на отмирание языков, параллельно идет и обратный процесс. Так, например, в свое время был восстановлен иврит, на котором сегодня говорят более 5 млн. израильтян. Более 10 тыс. жителей Гавайских островов заговорили на практически забытом еще десятилетие назад родном языке, мексиканцы хотят вернуть утраченные языки племен майя, а новозеландцы — маори. Но соотношение между умершими и восстановленными языками все равно катастрофическое.
— Но если темпы исчезновения языков не уменьшатся, то не придет ли в конце концов человечество к универсальному языку?
— Универсальный язык может быть реальностью лишь как навязанный выбор, поскольку удобно общаться, например, на английском в научном мире или в мире бизнеса (и вы заметили, что в нашей истории все время были попытки навязать такой язык обществу (латынь, французский, теперь — английский)). Но лингвистические отличия никогда нельзя аннулировать. Наоборот, в разговорных языках постоянно появляются новые отличия, так же как сегодня разговорный английский, например, в Аппалачах отличается от стандартного английского. Это живой внутриязыковой процесс. Конвергенция и дивергенция — естественные явления. Другое дело, что экстралингвистическое (внеязыковое) вмешательство в эти процессы приводит к катастрофе.
Представьте только, в ХХІ веке на планете уйдет в небытие около половины языков, существующих сегодня в мире. Такие данные исследования мы опубликовали в последнем номере американского лингвистического журнала.
Глобализация мира и особенно языка связана с очень серьезными проблемами. Глобальный язык — глобальная проблема. Я хочу привлечь внимание именно к опасностям, которые скрывает в себе этот процесс. Во всем мире сейчас обсуждаются проекты, согласно которым в средних школах будет преподаваться один иностранный язык — английский. Несколько лет назад во многих странах отменили квоту на иностранный язык, поэтому родители и дети стали сами выбирать язык — изучение английского увеличилось на 60 — 80%. Это серьезная проблема. Представляете, что получится, если мы все будем смотреть на мир глазами англоязычных народов?
Глобализация языка опасна и для англоязычных народов. У меня создается впечатление, что сегодня и культура, заложенная в английском языке, и даже национальная идентичность англоязычных народов выставлены напоказ, они являются достоянием всего мира.
Посмотрите, сколько сил и денег тратят и Америка, и Великобритания на создание центров по изучению английского языка в мире. Но сегодня, я уверен, нужно еще больше денег тратить на сохранение языков небольших этносов, полуотмерших языков, в частности тофа, арикапу и т.д. Считаю, подобные проекты уместны и в украинской языковой политике. Можно было бы обратить внимание на увеличение центров украинистики за границей, а это — главное средство продвижения собственной культурной политики в мире. У англичан есть Британский совет, у немцев — Гете-институт, у американцев тоже есть целая сеть центров. Как лингвисту, мне кажется, что в Украине много разговоров вокруг языка, но мало конструктивных решений на уровне правительства и Президента для поддержки украинского языка на государственном уровне.
— Господин Харисон, что бы вы могли сказать о ситуации с украинским языком? Сегодня в Украине идут ярые дискуссии по поводу оказания русскому языку всяческой поддержки в статусе регионального? Не так давно был озвучен законопроект «О языках в Украине»...
— Знаете, этот законопроект построен на нелингвистических (или даже антилингвистических) принципах, я категорически против таких политических вмешательств в язык, зная, в частности, и историю самого украинского языка. Лучше бы зарегистрировали законопроект о поддержке украинского языка, об увеличении часов украинского языка в средней школе.
История украинского языка — это история лингвоцида, то есть это сознательное, целенаправленное уничтожение языка как главного признака этноса, нации. Лингвоцид — предпосылка массовой денационализации и манкуртизации, иначе просто невозможна потеря исторической памяти, этнического иммунитета, а без этого не может произойти ассимиляция — поглощение одного народа другим. Вот почему поработители никогда не забывали о необходимости уничтожения языка порабощенных народов. Учитывая историю Украины, сегодня в вашем государстве должна быть воплощена языковая политика Франции, а не США или России. Это должны хорошо понимать Верховная Рада и сам Виктор Янукович, который все же оставил о себе хорошее впечатление в США. Он должен стать государственником, который понимает, что политические и электоральные заигрывания — это одно, а реальная поддержка государственного языка — другое. Без украинского языка нет Украины у себя и в мире.
