Как рождаются темы? Вот иду по улице и вижу рекламный щит. Изображен пошловатого вида дядя, с известным жестом вождя, только указывает он не на дорогу к коммунизму, а на магазин. И ниже надпись: «Мир сантехники Иду дальше — «Мир диванов», «Автомир», «Офисный мир». Миры, миры, миры... Их творцы приглашают вас. Вы можете очутиться в пространстве, где много вещей, разнообразных, но одного рода. Почему, думаю, не порассуждать об этом на «скамейке»? О мирах. Стоп, это уже было! «Этот изменчивый. модный мир» — «День» (9.04.2002). Так там же мир, а теперь будут миры. Миры — это изобилие, это — наше время. Когда мы мыслили абстрактными категориями продуктов, которые «дают» и «выбрасывают», миров быть не могло. Ну, разве что «Детский мир». А теперь вполне возможен и «Мир колбас», и «Мир сыров».
А вот всплывает в памяти название книжки из прошлого — «В мире мудрых мыслей». Не ясно, каким образом можно в таком мире очутиться? Да взять эту книжку и читать, читать. Один известный идальго, начитавшись средневековых романов, переместился в тот, средневековый мир. Он стал человеком не от мира сего, почти в евангельском смысле. У него были проблемы, но он был счастлив.
В свое время важной считалась тема единства мира. И в смысле его системности, целостности, и в смысле единственности. То была критика всякой потусторонности. Материалисты и атеисты доказывали, что все люди живут в одном единственном мире. Они познают этот мир, осваивают его. Их знание о мире постепенно приближается к абсолютной истине как бы к картине, изображающей с предельной точностью объективный мир сам по себе. Потому познание называли «отражением». То было время мира, природы, а не человека
Томас Кун назвал такое представление «кумулятивизмом», то есть накопленчеством (знаний). Он предложил иной, так сказать, революционно нагруженный образ познания. Рост знаний не идет непрерывно. Время от времени происходят срывы, революции. Когда неожиданно, и довольно быстро, меняется само видение мира. Ученые смотрят вроде бы на то же самое, но видят совсем другое. Смену видений Т.Кун предлагал представить как переселение ученых «в один момент на другую планету». Вся прелесть здесь в переселении. Только давайте забудем об этом «как бы». Будем считать, что ученые иногда действительно переселяются в иной мир. Нет, не в тот мир, куда их рано или поздно с печалью проводят. В другой, столь же реальный, как и этот мир.
Обращение к понятию «мир», употребляемому во множественном числе,не имеет ничего общего с тем, что называют мнениями, взглядами, оценками. Это всегда было. Но всегда предполагалось, что за всем этим существует нечто устойчивое, «одно и то же», реальный мир сам по себе. То, о чем мнения, то, на что взгляды, то, чего оценки. Давайте оставим в стороне это «одно и то же». И тогда забудутся мнения, взгляды, оценки. Будут только миры, в которых мы странствуем.
Потребность и даже тягу к странничеству в иных мирах воспитывает литература. Человек обнаруживает в мире, говоря по-старому, то, что увидел в книге. Иными словами, он смотрит в этот мир из иного. Мы не подозреваем, в какой степени наше сознание литературно, то есть как сильно литература определяет наше видение и поведение. «Литература обращена к тем тайным глубинам человеческой души, где проходят тени других миров, как тени безымянных и беззвучных кораблей». Это — Владимир Набоков. Почему люди читают? Нет, они не читают, они просто переселяются в иной мир.
А почему люди занимаются наукой? На этот вопрос есть разные ответы. В целях правильного воспитания молодого поколения, обычно отбирают варианты банальные. Говорят о стремлении человека к познанию тайн природы, о необходимости преобразовывать природу в целях дальнейшего прогресса и т.п. А вот ответ, более подходящий нашей теме: «Одно из наиболее сильных побуждений, ведущих к искусству и науке, — это желание уйти от будничной жизни с ее мучительной жестокостью и безутешной пустотой... Эта причина толкает людей с тонкими душевными струнами от личных переживаний в мир объективного видения и понимания» (А.Эйнштейн). Может быть, потому большинство таких людей — странные (из иной страны), замкнутые, уединенные. По крайней мере, такими они были не так уж давно.
Если человек — существо духовное, а кто спорит, то для него важнее мир иной, нежели этот. Этот мир тягостен. Мы это знаем, но остаемся в нем. Мне кажется, не мало тех, кто порой втайне завидует нашедшим в себе мужество уйти. «Чего же ожидать от такого мира, в котором почти все живут только потому, что еще не могли набраться духу, чтобы застрелиться». Это — изобретатель слова «пессимизм» Артур Шопенгауэр. А, может, не потому они остаются? Может быть, они вовсе и не живут в этом мире? А именно те, кто сильно в него вживаются и признают его слишком всерьез, те и стреляются? Или умирают естественной смертью, не выдержав тягот мира сего. Как умер гоголевский Башмачкин. Он был счастлив, живя любимым делом в ином мире: «Там, в этом переписывании, ему виделся какой-то свой своеобразный и приятный мир... Вне этого переписывания, казалось, для него ничего не существовало». Но из-за прохудившейся шинели, и по слабости духа, он переселился в мир, где царствует мороз и Значительные лица распекают мелких чиновников. От того и умер. Но и после смерти он беспокоил жителей этого мира, являясь по ночам и отнимая шинели.
А вот замечательный пример обратного переселения. Чарлз Стрикленд — биржевой маклер из Сити, смирный, скучный малый сорока лет, нисколько не интересующийся литературой и искусством, имеющий гостеприимную жену и двух миловидных здоровых детей. Этот самый Чарлз Стрикленд вдруг бросает все к черту, к дьяволу и тайно уезжает в Париж с сотней фунтов кармане, чтобы заняться живописью. О нем роман Моэма «Луна и грош». Покинув мир материального достатка и бытового комфорта, он жил почти как бомж, «он жил в мечте, и реальность для него цены не имела». Мы живем в этом мире, по-видимому, только потому, что имеем опору в мире ином.
Возможно, отношение человека к еде характеризует степень присутствия в этом мире. В мире ином интерес к еде отсутствует. Но этот мир, сосредоточенный в теле, назойливо напоминает о себе. Башмачкин: «хлебал наскоро свои щи и ел кусок говядины с луком, вовсе не замечая их вкуса, ел все это с мухами и со всем тем, что ни послал Бог на эту пору». Стрикленд: «ел с жадностью, но что есть ему было безразлично; пища была для него только средством заглушить сосущее чувство голода».
На неприятии мира основываются грандиозные религиозные и философские системы. Так говорят специалисты из мира сего. Но верующие или, к примеру, платоники считают, что тот мир, в котором они живут, и есть подлинный мир. А этот — мир транзита. Эфемерный, во зле лежащий. Человек, знающий о Платоне хоть что-то, знает о символе пещеры, изображенном в седьмой книге «Государства». Напомню. Подземное жилище. Люди пребывают там, обращенные спиной к свету, исходящему от огня далеко в вышине. Они могут видеть только внутреннюю стену, по которой движутся тени предметов из подлинного мира. Узники пещеры, живущие впотьмах, — это мы, человечество. Пещера — наш, убогий человеческий мир. А светлый подлинный мир вне пещеры. Мы знаем о нем только по теням. Жизненная задача человека — уйти, вырваться из пещеры. Обратиться к свету и взойти к его источнику, символизирующему идею блага — причину всего правильного и прекрасного. Достигшие, а их мало, обретают полноту знания. Они становятся философами. Но вот беда: они не хотят заниматься делами тех, кто в пещере. Понятно, после созерцания прекрасного чистого бытия отвратительной представляется возня с мерзкой материей, с проблемами подземного мира. Просвещенные, точнее, просветленные, хотят оставаться там, в вышине. Они обратились к свету и совершили восхождение исключительно для себя, для самоусовершенствования.
Сократ, руководящий компанией, мысленно конструирующей справедливое государство, и запустивший в беседу этот символ или модель — пещеру, не согласен с просвещенными. В справедливом государстве им не будет позволено оставаться там, на вершине. Почему? Потому что все их достижения, строго говоря, им не принадлежат. Это в обычном, несовершенном государстве человек, ставший философом, может не принимать участия в государственных делах, быть самим по себе, человеком вне системы. Ибо он сделал себя сам. В государстве, разумно устроенном, человека делает философом именно система — само это государство, в ходе глубоко продуманного воспитательного процесса. «Поэтому, — обращается Сократ к воображаемым просвещенным, — вы должны, каждый в свой черед, спускаться в обитель прочих людей и привыкать созерцать темные стороны жизни». Уйдя от мира сего — философ обязан вернуться. Чтобы служить, чтобы исполнять свой общественный долг. Но вполне возможно, что люди пещеры не поймут его благородной миссии, будут преследовать и убьют.
Недавно побывал я на защите диссертации у юристов. Речь шла о правовой реальности. Соискатель доказывал, что право следует понимать как особый мир. Действительно, прекрасная идея. На мой взгляд, она призвана удержать от безоглядного толкования права как инструмента. Ибо применение инструмента неоднозначно. Молотком, к примеру, орудует плотник, а может орудовать и бандит. Если же право — это особый мир, то нам, присутствуя в нем, остается только считаться с его законами. Кстати, идея эта не нова. В такой манере мыслили древнеримские судьи, руководствуясь принципом: «Решение по делу считается истиной», то есть тем, что существует.
Перед Новым годом наши дети и внуки соприкасаются с иным миром. Они с нетерпением ожидают встречи с его добрыми жителями, воочию видят их и получают подарки. Увы, мы уже лишены способности переживать это состояние — быть в ином мире. Мы знаем, как все это происходит. Но мы знаем и то, что этот мир нельзя разрушать. Вот какая история приключилась в одном городке Австралии. Однажды дети вернулись из школы в слезах. Молодая учительница, впервые вышедшая на работу, сказала им, что Санта Клауса не существует, а подарки на Рождество приносят родители. Разгневанные родители потребовали санкций, и они незамедлительно последовали. Затем с мамами и папами встретился представитель департамента образования. Мудрый чиновник сказал следующее: «У департамента нет официальной позиции по поводу Санта Клауса. С вопросами о природе подобных лиц учителям советуют направлять детей к родителям». Не далеко ушли от неумелой австралийской училки наши публикаторы этого сообщения. Они дали такой заголовок — «Учительницу уволили за правду о Санта Клаусе». Да, для тех, кто пребывает только в этом мире, правда этого мира — единственная правда.
Каждый, видимо, переживал удивительное состояние мгновенной смены миров. Расскажу о давнем случае. Пришлось мне, по долгу родителя, идти с малой дочкой в филармонию. Концерт обычный, проходной. С балкона, ожидая начала и скучая, я разглядывал людей с инструментами. Люди как люди, ничего особенного: кто с лысиной, кто с брюшком, кто в потертом пиджаке. Краснолицые, жующие, о чем-то шушукающиеся. Потом они на мгновение застыли, и в зал влилась музыка. Я был уверен, что эти люди здесь ни при чем. Не они рождали музыку. Она где-то была, сама по себе, а они только впустили ее сюда. Где она была? И, может быть, гениальный писатель ни при чем? Он только впускает роман в наш мир.
Итак, миры, миры... Но вот вопрос, а какой из них реальнее? Мне кажется, степень реальности мира определяется количеством присутствующих в нем людей. Тех странных, кто не от мира сего, не много. Их миры, по малости жителей, считаются не реальными, а идеальными. Им, этим жителям, трудно, они в двумирии. Им приходится иметь дело с большинством, живущим в мире этом. Но я думаю, большинство, как бы враждебно ни относилось оно к тем, кто не от мира сего, — это большинство смутно чувствует, что, благодаря тем, немногим, так называемый реальный мир все еще существует.
