Когда подросток с зеленой повязкой на лбу опускает очередную мину в ствол взводного миномета, он, как правило, попадает, потому что корректировщиком у него Аллах.
А может ли Христос откорректировать минометный огонь?
А помогать в банковских операциях?
Я был в Святых местах в Палестине и мне пришлось приложить большие усилия, чтобы вызывать у себя благоговение. И не только потому, что я (как и все интеллигентные люди), глядя на икону Девы Марии, вижу глаза Мадам Блаватской. Представляя суммарный национальный доход стран, считающих себя традиционно христианскими, я думал, что к яслям, где Мария пеленала Иисуса, я буду спускаться по бриллиантовым ступенькам. Я ожидал, что буду потрясен величием Храма Гроба Господнего, создаваемым дорогой работой и ценными материалами. И что я увидел? Нищета. Жестяные украшения. А ясли, где лежал Божественный Младенец, завешены куском тряпки, которая не стиралась лет пятьдесят и представляет ценность разве что своей антикварной грязью.
Исторический факт существования Храма является важнейшим воспоминанием еврейской души еще и потому, что Ирод Великий построил его как самое большое сооружение античности (во всяком случае, евреи считают так). Размеры камней, положенных в фундамент Стены плача, поражают до сих пор. Поэтому мне приятно сообщить христианам, что самое заметное сооружение в Иерусалиме — это мечеть Омара. После Крымской войны святыни были разделены между христианскими конфессиями. Почему-то самые вкусные куски достались грекам и армянам. Грекам досталась и часть Храма Гроба Господнего, где находятся могилы иерусалимских королей (их всегда хоронили у подножия Голгофы). Греки выбросили надгробия и расположили на могилах сиденья так, чтобы места погребений не были заметны. Желающие могут посидеть на костях Готфрида. И нужно было латинянам в 1201 году упражняться в своем бессмысленном гуманизме? Межконфессионная война может закончиться с завершением одной из конфессий. Разделив Храм Гроба Господнего, греки, армяне, копты и францисканцы не могли решить, кому достанется привилегия открывать и закрывать церковные двери. Принятое решение было соломоновым и символичным — привилегию отдали мусульманам. Я видел этого мусульманина-завхоза. Он подрабатывает еще и тем, что за небольшую плату проводит желающих в часовню над самим Гробом вне очереди. Когда очередь, бывает, возмущается, он кричит, что сейчас всех выгонит и закроет двери.
Десять лет назад христианами были 70% жителей Вифлиема. Но Христос устал и сегодня там 70% мусульман. Не будем обманывать себя: веротерпимость возможна только из-за вероравнодушия. Обнадеживает то, что сто лет назад ислам тоже был только элементом быта. Никто (кроме полковника Лоуренса) не поверил бы, что ислам сможет стать знаменем.
Впрочем, к чему такой пафос при описании настолько неактуальных вещей? Абсолютное всегда будет вызывать некоторый интерес, но конфессии — уже антиквариат. Что будут делать Христос, Мухаммед и Моисей в следующем столетии?
Дело в том, что на рубеже столетий человечество живет в мире с чрезвычайно сложной системой саморегулирования и саморазвития. Сто лет назад общество понимало себя по крайней мере наполовину. Двести лет назад общество себя ощущало. Сегодня общественные формы, механизмы не только отчуждены, они не осмыслены. Они не понятны, не постигнуты, не прочувствованы.
Финансы представляют иное качество по сравнению с тем, что они представляли тридцать лет назад. Изменения в этой сфере настолько быстрые, что хорошо, если на свете есть несколько сотен специалистов, понимающих, в чем тут дело, чувствующих тему. В связи с этим человек опять лишен возможности рационально создавать историю. Если выбор все еще возможен, то он возможен только в высших рассуждениях. Только с точки зрения вечности.
Религии будут создавать двадцать первый век несмотря на технологии. Бог не меньше общественных механизмов и он не отчужден. Поэтому чрезвычайно важно то, что мы — христиане, и кто открывает нам вход на Голгофу, и дадим ли мы вырезать меронитов, если Израиль выведет войска из Южного Ливана.
Когда придет время приспосабливать фондовые биржи и отраслевые банки под молельни, все-таки желательно, чтобы сверху там устанавливали кресты, а не полумесяцы.
P.S. Представляем на рассмотрение читателей эссе г-на Корчинского, его размышления о христианстве в следующем столетии. Сохранит ли оно в третьем тысячелетии свое главное место? Или, может, привратник-мусульманин, открывающий христианам двери в храм Гроба Господнего, как раз и является символом будущего христианства? И что автор имеет в виду, когда говорит, что «конфессии — это антиквариат»? Особенно принимая во внимание религиозную ситуацию в Украине, которая до сих пор не проявляет тенденцию меняться даже на переломе столетий. Что думают читатели по этому поводу? Клара ГУДЗИК, «День»
