Ясный, весенний солнечный свет выхватывает праздничные цвета из окружающей действительности, — не кричащие, в них нет ничего истеричного, они — сильные и нежные. Плещущийся солнечный свет — главная составляющая работ Татьяны Яблонской. Он — основа. Она магически чувствовала его присутствие и умела управлять им на своих картинах. Это солнечная энергия била фонтаном изнутри ее многочисленных персонажей, играла на их румянцах, светилась задором в их глазах.
С годами красно-желто-голубые цвета на полотнах Яблонской переходили в сине-зеленые (такой становится природа в пасмурный летний день). Затем — в золотисто-бежево-серые. Вся ее долгая жизнь (1917 — 2002) на ее полотнах, кажется, проходит, как один очень длинный день, где от полуденного зноя через сотни оттенков и настроений постепенно наступает камерный, уютный закат, переходящий в ночь. На ее поздних пастелях даже появился редкий гость — месяц. Как будто только сейчас он был случайно обнаружен.
Этот последний период ее творчества вызывает особенно проникновенное настроение. Все та же солнечная энергия, что и на знаменитом «Хлебе» (1949), но только она больше сама по себе, как самостоятельная сила. Ее присутствие делает размытыми контуры предметов, цветов, птиц. Они все как бы «клубятся», находясь немножко «в подвешенном состоянии».
Если раньше с картин Яблонской эта солнечная энергия обрушивалась водопадом, словно крымское солнце, то теперь она превратилась в спокойную заводь, откуда тихим ручейком переливается в сердца. На ее поздних пастелях солнечная пелена бережно, словно полупрозрачная оберточная бумага — елочные игрушки, окутывает предметы, придавая им таинственность, величие и красоту.
С дочерью Татьяны Яблонской Гаяне Атаян и ее внучкой Ирой мы завороженно рассматриваем в мастерской пастель их великой родственницы, где изображен просто стакан с цветком.
И в нем — все!
Он — как японская миниатюра или китайская поэтика, где простая, но точная метафора и есть — законченная философская формула.
От западного реализма (который у Яблонской всегда был предельно импрессионистичен и радостно эмоционален, поэтому советские идеологи, не тревожась, относили ее творчество к соцреализму) через декоративизм (народная манера, в которой обычно заключено много символов) она пришла к восточной поэзии рисунка, где все как бы реалистично и все — метафора. Как гениальный мастер она соединила в себе и Запад, и Восток. Поэтому неудивительно, к примеру, что большой интерес вызывает сейчас ее творчество в Китае.
— Я почему-то очень люблю эту картину, — сказала Гаяне, указывая на одну из пастелей матери, где на вечерних деревьях сверкало множество золотинок закатного солнца. Это было похоже на роскошную восточную ткань, вышитую золотом.
— Потому что, по сути, это — ваш портрет, — нахально сказал я, внимательно рассмотрев открытое, красивое восточное лицо Гаяне. Она засмеялась:
— Может быть.
— А это — мой, — сказала Ира и показала свой реальный портрет (кисти бабушки), где она, еще будучи подростком, сидит с закрытыми глазами в наушниках.
— Картина 1997 года, называется «Pink Floyd».
Настала моя очередь удивляться. Как раз вчера я наслаждался диском Дэвида Гилмора, вышедшим в марте к 60-летию солиста и гитариста великой английской рок-группы. Там органично присутствуют и ситар, и джазовая труба.
— Значит, именно пинк-флойдовская музыка звучала у вас в наушниках. Не бабушка же увлекалась роком? Она просто чутко уловила «момент погружения».
— Да, — засмеялась Ира, — а название группы я сама ей на бумажке написала.
Я бы добавил, что последние работы Татьяны Ниловны очень близки к тому углубленному состоянию, которое вызывает «Pink Floyd».
Вот такие в жизни бывают переплетения!
Но как в наш обиход врываются выборы, так же большая политика бесцеремонно входит в жизнь и крупных деятелей культуры.
Последнее время имя Татьяны Яблонской вновь активно стало обсуждаться по двум причинам. Во- первых (к сожалению), из-за скандала, связанного с фальшивками ее работ на одной из выставок в Русском музее. И во-вторых (к счастью), когда вышел ее альбом в серии «Великие художники» (кстати, единственный выпуск из 130, посвященный женщине) и соотечественники смогли снова открыть для себя творчество гениального мастера, поскольку после 1991 года власти не слишком часто ее вспоминали. А в 1992 году постоянно действующую экспозицию в Национальном музее украинского искусства убрали в запасники (в Третьяковке ее картины висят, никому не мешают).
Хотя в 2002 году «верхи» неожиданно «проснулись», и тогдашний президент Леонид Кучма даже лично приехал к Яблонской домой, дабы вручить орден Героя Украины. Что вызывало немалый переполох. Эта история (с массой комических подробностей) является одним из любимых семейных преданий. Впрочем, ни награды, ни регалии (три Госпремии, звания академика и Народного художника) не смогли защитить ее в 2004 году от чиновничьего произвола, который был устроен по отношению к мастеру чрезвычайно ретивыми «ценителями искусства».
Поэтому интервью с Гаяне тематически разделяется на две части: первую под условным названием «Художник и власть» (комедийный триллер) вы видите перед собой, а вторая — «Творческие метаморфозы Татьяны Яблонской» (психологическое исследование) — выйдет в следующую пятницу. ГАЯНЕ АТАЯН — ДОЧЬ ТАТЬЯНЫ ЯБЛОНСКОЙ, ТАЛАНТЛИВЫЙ ХУДОЖНИК И ХРАНИТЕЛЬНИЦА ТВОРЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ СВОЕЙ ВЕЛИКОЙ МАТЕРИ
ВЫСОКИЙ ВИЗИТ
— Расскажите о легендарном награждении Татьяны Яблонской орденом Героя Украины Леонидом Кучмой.
— Маме дали это звание в 2001, но Кучма до нас добрался через год. Мама плохо себя чувствовала, для нее это был большой стресс. Дело в том, что этот орден президент обязан вручать лично. Однако мама с 1999-го — не ходила. Поэтому президент должен был прибыть собственной персоной.
Началось все с маляров. Смотрю, женщина с остервенением красит парадное. Говорю: «Чего это вы вдруг? Столько времени не было ремонта?» Она: «К какой-то бабусе Кучма должен приехать». Мне все стало ясно.
К нам является сам начальник жэка. Я даже испугалась — не выселяют ли? Вспоминаю, где паспорт? Реакция нормального советского человека. Начальник деловито спросил: хорошо ли работают краны? А у нас по сантехнической части были проблемы, которые долго не решались. Прислали отличного трезвого слесаря, он за неделю устранил неполадки.
Кучмой нас пугали целый месяц: приедет, не приедет. Мы тщательно в квартире уберем — опять не приехал. А в переулке вовсю идет подготовка. Пригнали целую бригаду дворников. Потом у меня появилось чувство, что квартира просматривается. Мы на третьем этаже. Как-то я вижу: на уровне окон дядька в люльке обрезает ветки. Задергиваю шторы, везу маму на кухню. Смотрю: и там дядька в люльке. Да что ж такое!
Кульминацией стало, когда однажды со стороны балкона я услышала звуки кувалды. Балкон зимой был заклеен, а эти рабочие добрались до нашего ящика для цветов, который, кстати говоря, мама неоднократно изображала на своих работах.
Мне иногда снится страшный сон, что я в окне вижу какую-то фигуру. Понятно, что у нас на третьем этаже это исключено. А тут вдруг совершенно в реальности я наблюдаю подобное. Для меня это стало одним из реализованных кошмаров! Нечто поднялось к балкону и принялось с грохотом сбивать ящик. Он был старый, ободранный, гнилой, но очень живописный. Вероятно, они решили, что траектория движения Кучмы опасно проходит под ним.
Я выскочила, как фурия и закричала: «Я Кучме нажалуюсь!» Рабочие испугались. Они не поняли, что это та самая квартира, которую собирается почтить своим присутствием глава государства, и быстренько ретировались. Уничтожили половину ящика, а половина осталась.
Затем поставили кодовый замок на подъезд. Но код никому не сказали. Бедные соседи не могли войти. Пришлось замок сбить. Во всем переулке спрятали мусорные контейнеры, как будто бы мусора здесь не бывает.
А сколько охраны, этих дармоедов! Везде они ходили со своими переговорными устройствами: «Вася, все в порядке?»
Потом провели разведку в квартире. Наметили маршрут. Просчитывали каждый шаг: куда вы его поведете? Хорошо, собак не приводили. В музей перед приездом Литвина на персональную выставку мамы собак привозили. Сначала — собаки, потом — Литвин. А у нас вот эти «гуманоиды».
Увидели подкову над дверями — снять. Говорю: «Она 20 лет продержалась, чего ей падать?» — «А вдруг...»
Все наши бабки выстроились у подъезда в торжественную процессию. Соседей не пускали. Если человек хотел покурить — потерпит. Прибыл кортеж из нескольких машин. Охранники постоянно носились между ними по какой-то сложной траектории.
Сам визит занял минут пять- семь. Для меня был шокирующий момент, когда я вышла в другую комнату за пригласительным на выставку, сразу за спиной услышала шепоток: куда это она? В общем, пережили мы много! Не столько из- за самого Кучмы, сколько из-за страха его ожидания.
— Руки он не мыл в отремонтированной ванной?
— И душ не принимал! Но краны, слава Богу, до сих пор работают.
— Помню шутку Задорнова из «Письма благодарных жителей Михаилу Горбачеву»: «Большое спасибо за визит! По пути вашего следования все дома со стороны улиц покрасили, но так старались, что закрасили вместе с окнами».
— Да, соседи до сих пор благодарят.
— Вот оно — реальное столкновение политики и культуры.
ЯРМАРКА ТЩЕСЛАВИЯ: ЯРМАРКА — ФАЛЬШИВАЯ,ТЩЕСЛАВИЕ — НАСТОЯЩЕЕ
— Столкновение с политикой — это другая история. С одним, скажем так, Вельможей. Она — точно в жанре фельетона или детектива.
— А как вы узнали о той злополучной выставке в 2004 году?
— Случайно. В день открытия мне показали толстенный каталог. Причем показали искусствоведы, которые сразу усомнились в подлинности работ мамы. В принципе, там обнаружились подделки работ и других корифеев (выставка была сборная, «из частных коллекций»). Было поздно не реагировать — в курсе было множество людей. Я стала звонить в эту частную галерею, организовавшую выставку, в музей: «Снимите, отмените!» В ответ: «Вы же понимаете, какие там будут люди!» В принципе, кто стоит за этой выставкой, и не скрывалось: фотография Вельможи (чиновники это любят) была на первой странице.
По иронии судьбы в том же Русском музее (буквально перед этой скандальной) была прекрасно проведена персональная выставка поздних маминых работ. Это была последняя ее прижизненная экспозиция. Я им была очень благодарна, мы расстались в лучших чувствах.
И вот это испытание. Я пришла, стою на крыльце, в здание не пускают, вход только по пригласительным. Ждут высоких гостей: едут — не едут? Милиция зашевелилась, подъезжают машины, и все эти музейные дамы поворачиваются ко мне спинами и удаляются. Для меня это была кульминация! Я в этот момент поняла больше, чем за всю прожитую жизнь.
— О власти?
— О предательстве. Ведь те же искусствоведы, которые искренне любили маму, так поступили. Когда я уже проникла внутрь (меня провели по одному из пригласительных, поскольку он был на двоих), я почувствовала, что являюсь источником напряжения. На меня испуганно поглядывали группки музейных сотрудников.
Дамы и господа, считающие себя коллекционерами, — отдельная тема. Как они друг перед другом чванятся, какая «ярмарка тщеславия»! Трудно соотнести этих людей с искусством.
Но мне больше была любопытна реакция сотрудников, они шепотком: «Ничего не говорите, вы хотя бы узнайте, кому принадлежат эти работы!» — «А какая разница: фальшивки есть фальшивки». Владелец, между прочим, тоже должен быть заинтересован в том, чтобы его не вводили в заблуждение.
Говорю директору музея: «Может, объявить все-таки?» — «Только не сегодня, — сказала она, — сегодня — праздник. Пусть люди думают, что они купили хорошие вещи. Не будем им портить настроение». Да, думаю, весело!
Но я просто стала под этими злосчастными картинами и всем, проходящим мимо, стала говорить, что это — фальшивки. Там была масса народу. И старания не прошли даром: на другой день их сняли. Были три таких картины, а четвертая — авторская, но испорченная реставратором.
— «Хлеб-2», «модернизированный», с комбайном «Нива»?
— (Смеется). А вы знаете, сколько мы видели картин, написанных по следам «Хлеба»: сбор свеклы, капусты, картофеля и прочих овощей в исполнении других художников под фамилией Яблонская.
— Яблонская стала главной ответственной за сбор урожая?!
— Картиной «Хлеб» она задала тон: советские художники стали тиражировать вариации на этот сюжет! Под ее фамилией или под своей, если был талант. Коммерческий прием!
С «Хлебом» тоже был примечательный случай. Звонит один коллекционер: «Мне предлагают купить картину «Хлеб». — «Подождите, — говорю, — один «Хлеб» — в Третьяковке, другой, повторение, — в Национальном музее украинского искусства. Больше «Хлеба» нет». — «А это, говорит, — эскиз» — «Какой эскиз? Если бы таковой и имелся, вряд ли он был бы в частных руках». Короче, приносит. Оказывается, это — копия небольшого размера.
В советское время был такой копировальный цех (по «производству» произведений искусства для сельских клубов, райсоветов). Делали добротно. Толковые мастера. И этот из той серии — «хлебец» такой! Тем не менее, подобные творения вставляют в дорогие рамы и пытаются продать.
— Сколько эта копия стоила?
— Я не интересовалась.
— А сколько может стоить реальная картина Яблонской?
— Недавно мамина работа 1954 года была продана на аукционе «Сотбис» за 79 тысяч долларов. Подозреваю, что эта работа, которая там оказалась, была из государственных источников, из какого-нибудь провинциального музея. Это связано с переделом собственности уже в постсоветскую пору.
— Чем закончилась та «выставочная» история?
— Пока ничем — ждем суда. Тот каталог — попытка легализации фальшивок. Одна из версий противоположной стороны гласила, что Яблонская в силу своего преклонного возраста сама уже не помнит, что написала. Мать не помнит, а дочь — ничего не понимает. Я человек не агрессивный, но они во мне разбудили демона.
— Есть хоть какой-то позитивный результат того скандала?
— Подделки Яблонской исчезли! Пока, во всяком случае. Поскольку те, кто занимается подобными вещами, знают: будут иметь дело со мной! И, по-видимому, таким желанием не горят.
(Продолжение материала о великой художнице читайте в следующем пятничном номере «Дня»)
P.S. Поклонникам Яблонской напоминаю, что выставка ее пастелей продлится в Национальноммузее украинского искусства до 9 апреля. И уж можете быть уверены: там все — подлинники!)
