Falsa in uno, falsa in omnibus (лат.) — ошибка в одном — ошибка во всем
Три дня моего пребывания во Львове пролетели, как сон. Столько интересных встреч, столько интересных разговоров! Идешь по улице и всюду видишь украинские надписи... «Діло» выходило в 1500 экземплярах и представляло собой 4 страницы. Теперь же это была большая газета европейского типа, со значительным тиражом, имела прекрасно оборудованную собственную типографию. Когда я увидел львовских знакомых, узнал о их надеждах и планах, тот прогресс, который произошел в украинской жизни, был явлен мне совершенно ясно: украинцы уже становились здесь в Галичине государственной нацией, они уже на пути к тому, чтобы чувствовать себя хозяевами на родной земле. Последние номера украинских изданий, которые я купил во Львове — здесь было и «Діло», и прекрасно издаваемая «Илюстрована Україна», и «Свобода», и еще какие-то — говорили мне о том, чего достигла в Галичине наша культурно-национальную жизнь. «Когда-то будем иметь такое и в Киеве!» — думал я.
Газета «День» не первый раз обращается к культурно-национальным проблемам нашей страны. Но в течение последних недель полемика на ее колонках приобрела новую остроту. Особенно полезной, как по мне, является статья С. Удовика «Две культуры Украины». Я буду ссылаться именно на нее (хотя ее автор, безусловно, имеет много сторонников).
Прошу читателей простить небольшую мистификацию. Первый абзац я не взял в кавычки, хотя это цитата из книги воспоминаний политика и дипломата Дмитрия Дорошенко о посещении Львова летом 1914(!) года. К сожалению, имеем в Украине не две, а четыре культуры: украинскую, русскую, колонизаторскую (русификаторскую) и колониальную (хохлацкую).
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Я и гражданка Почегуева работали в одной поликлинике. Медсестры и санитарки между собой называли ее Мадам; была очень гордая. К концу приема, если пациентов уже не было, Мадам иногда заходила ко мне; у нее был изысканный московский говор. Я узнал, что Почегуева — это ее девичья фамилия, но ведь ее муж — представьте себе! — тоже был Почегуев. «На- аверное, па-ата-му мы и па-женились». Происходило это далеко от Украины, ни единого украинского слова вокруг слышно не было. Я с удовольствием разговаривал по-украински с детьми и их мамами, привезенными в те края из Галичины в зарешеченных вагонах. Однажды Мадам заглянула в мой кабинет, когда я дописывал рецепт, а девочка лет семи хотела поскорее убежать от белого халата: «Мамо, ходімо! Ну, мамо...» Когда они ушли, Мадам сказала со смешанной интонацией снисхождения и сочувствия: «Странный у хахлов язык! Мамо, мамо... просто смешно». Эти слова меня не столько оскорбили, сколько удивили, но я решил отомстить. Спрашиваю:
— А вы знаете, что такое «почегуй»?
— А что это такое?
— А это русское название геморроя.
Больше Мадам не приходила.
ФЕНОМЕН СУИНДИКОВА
На выезде в отдаленный хутор врач-казах Суиндиков и я вместе вели прием в тесной комнате фельдшерского пункта. Я уже выучил десяток казахских фраз (открой рот, покажи язык, где болит, дыши, не дыши и тому подобное). Когда слов не хватало, коллега охотно мне помогал. Но сам Суиндиков с земляками разговаривал исключительно на русском языке (или по крайней мере, на том исковерканном языке, который ему заменял русский). Особенно старался господин хирург, когда ему казалось, что я к нему прислушиваюсь. Боялся опозорить себя языком своего народа.
ВТОРАЯ ВСТРЕЧА
Об Анне Ахматовой совки знали мало или совсем ничего. Когда в начале шестидесятых началось «потепление», мы отпраздновали встречу с талантом самого высокого, гениального сорта. Много лет Горенко-Ахматова жила в Киеве. Но не любила украинский язык. Я был ошеломлен, когда в воспоминаниях об Ахматовой прочитал, что «недалекость» нашего языка она иллюстрировала словами «мамо, ходімо»... Боже праведный: Почегуева — и Ахматова!
Печальнее всего то, что это не случайность. Так исторически сложилось, пишет С. Удовик, что на территории нашей страны русская культура развивалась более динамично. А что? Не возразишь — все было «исторически»: и валуевский указ о запрете украинского языка, и сталинский указ о конце «украинизации украинцев», и голодомор, и истребление интеллигенции. Исторически сложилось и то, что в киоске, где я покупаю «День», украинскую газету хотят читать только четыре покупателя, а все другие читают ее на «общепонятном». Интересно, пишет С. Удовик, Киев — это украинский город или российский? Обратите внимание — не украиноязычный или русскоязычный, а именно украинский или российский. Имею встречный вопрос: Севастополь это украинский город или российский? Если мы обсуждаем такие проблемы, московские генштабисты могут спать спокойно.
Предвижу возмущение С. Удовика. «К чему здесь генштабисты? — скажет он. — Пишу об ином, о взносе киевлян в русскую культуру. Пишу о М. Булгакове, В. Некрасове, К. Малевиче, М. Бердяеве, Л. Шестове». Я добавлю — еще и об А. Ахматовой, К. Паустовском, И. Эренбурге. Но дело не в этом. Главное, чего не хотят видеть русофилы из украинской столицы, состоит в том, что в сегодняшней Украине языковая проблема является не культурной, а политической. Так исторически сложилось, что на русском языке обращаются к нам не только культуртрегеры, но и коммунисты — те, которые хотят назад в советскую овчарню. На русском говорят «братки», на русском матерятся бомжи, блатной русской «феней» пользуется тюрьма. Украиноязычный бандит не лучше русскоязычного, но где вы видели украиноязычных бандитов? Чтобы избежать передергиваний, скажу, что речь идет не об этнических украинцах и россиянах, а о языках украинском и русском.
ФЕНОМЕН ТАРАПУНЬКИ И ШТЕПСЕЛЯ
Законы парного конферанса требуют, чтобы один из партнеров имел резонера, другой — комика. Умный, более спокойный, иронический резонер Штепсель говорил по-русски. Хитрый (но простой, как валенок), подверженный сантиментам, смешной (а иногда глуповатый) комик Тарапунька пользовался суржиком. Их взнос в русификацию послевоенной Украины был выдающимся. Не стоит переносить сценические амплуа на личности Ю. Березина и Ю. Тимошенко; они делали то, чего от них ожидали (зарабатывая аплодисменты, звания и деньги). Но выдающийся феномен наших дней — если речь идет о языковых проблемах — сочетание в одном лице дидактичного Штепселя и хитроумного Тарапуньки. Цитирую С.Удовика: «Я не желаю отказываться от своего земляка М. Булгакова». Звучит... Но кто и что вынуждает нашего аналитика от кого-то отказываться? Это же очень просто: подходишь к книжному шкафу, берешь книгу и читаешь. Лично я считаю иерусалимские страницы «Мастера и Маргариты» лучшей прозой, которую когда-либо читал — но никто не может (да и никто не пытается) вынудить меня воспринимать их иначе. Цитирую далее: «Я не желаю отказываться от Н. Гоголя, хотя его уже изучают в курсе зарубежной литературы». Об «отказываться» речь шла выше, теперь поговорим об «изучают». Должны решить, к какой литературе принадлежит писатель Н. Гоголь. Если исходить из родословной, то место ему в курсе украинской литературы. В таком контексте должны отнести к ней также Ф. Достоевского (его дед был священником на Волыни), или знаменитый «Мойдодыр» (ибо Корней Чуковский на самом деле является М.В. Корнейчуком). Подумаем также о Гнате Потапенко (путался у Чехова под ногами), Иване Стаднюке (любил Сталина) и бог его знает скольких еще постукраинцах. Но ведь не происхождение, а язык определяет место писателя. Пражский еврей Ф. Кафка писал на немецком языке (и поэтому он немецкий писатель). Киевский еврей Шолом Нохумович Рабинович (Шолом Алейхем) писал на идиш (и поэтому он еврейский писатель). Прошу читателей простить мне эти банальности, но кому-то они нужны для тарапуньковских спекуляций. Цитирую С. Удовика: «Я не хочу этих и других грандов — наших земляков — считать зарубежными писателями в угоду ученому количеству халтуры, которой нам забивали головы». Какой же халтурой нас забивали — Т. Шевченко или Лесей Украинкой? Оказывается, речь не о них, а о стихотворении «Партія веде» деморализованного П. Тычины. Ситуация безусловно трагическая: с одной, значит, стороны имеем «Мертвые души», а с другой «Партія веде»... Круто! Позволю и себе «закосить под дурочку» и обозначить новую альтернативу. С одной, значит, стороны «Спасибо вам, родной товарищ Сталин, за то, что вы такой, какой вы есть», а с другой — «Лісова пісня». Так, господин Сергей? Или как?
ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА
Мадам Почегуева наведалась ко мне еще раз и с порога сообщила, что «передовая наука не может работать на украинском (языке)». Не знаю, в какой области «передовой науки» мой оппонент обжегся на украинском языке. Моя научная биография сложилась так, что кандидатскую степень имею по педиатрии, доцентский диплом по биохимии, а профессорский по генетике; в последние годы в меру своих сил работаю в демографии и математическом моделировании. За годы независимости издал на украинском языке 10 монографий и брошюр. Были ли языковые проблемы? Да, были — но их вызывали не изъяны украинского языка, а моя недостаточная осведомленность с ее возможностями.
Нужно ли совершенствовать научную терминологию, издавать словари и тому подобное? Да, и я горячо поддерживаю все предложения С. Удовика относительно этого. Десять лет назад я составил и на спонсорские слезы издал «Англо-русско-украинский математический словарь для биологов и медиков». Но нельзя становиться в позицию постороннего наблюдателя — пусть кто-то нам «сделает» язык, а потом мы им воспользуемся. Совершенствоваться может только тот инструмент, которым работают.
Положение украинского языка в Украине не такое тяжелое, как многим кажется — оно намного хуже. Не можем надеяться, что языковая политика властных институций будет более эффективной, чем политика социальная и экономическая. Не можем ожидать мощных языково-культурных импульсов от полуголодного и безучастного народа. Тем более неотложной является потребность иметь четкие ориентиры хотя бы в среде интеллигенции, иметь теоретическую программу и практические рекомендации на то время, когда они смогут реализоваться. Сознательное, стойкое и последовательное хохлацтво, которое для украинцев придумал Феофан Прокопович, должно быть преодолено...
А поклонников русского языка хочу поздравить с тем, что в Киеве недавно вышел из печати сборник стихотворений Екатерины Квитницкой «Козырная карта». Это поэзия самой высокой золотой пробы, это поэзия того уровня, которого достигла А. Ахматова. Однако госпожа Екатерина уважает и любит украинский язык — об этом я знаю не от чужих людей.
