Два года назад Университет им. Петра Могилы в Николаеве провел большую и содержательную конференцию, посвященную теме «Этика в образовании». Мою роль, как часто бывает на подобных собраниях, можно охарактеризовать как поощряющую или просто проповедническую. Я хотела понять, почему нам — то есть всем людям — так необходимо озвучивать, мотивировать и оправдывать свои поступки. Почему даже явные циники, для которых человеческое мнение ничего не значит, утруждают себя окутывать свои поступки явной ложью? Почему ученые проповедуют идеологии, в которые сами не верят? Почему мы из вежливости, а не только из правдивого страха, выслушиваем если не чушь, то пустую риторику? Почему нам всем так необходимо озвученное слово?
Приведу несколько абзацев из себя самой, то есть из текста, произнесенного несколько лет назад на нашу тему, чтобы проиллюстрировать власть слов и нашу зависимость от них. Озвучив истину, мы подсознательно думаем, что властвуем над ней. Так словно подключившись к Интернету властвуем над всей присутствующей там информацией.
Наши предки хорошо знали начало Евангелия по Иоанну — «Сначала было слово, и с Богом было Слово, и Слово было Бог». И знали, что следующий сегмент — это предание об Иоанне Предтече, который также характеризовал себя в контексте слов — «Я глас вопиющего в пустыне, спрямите путь Господень».
Слово и озвученное слово — мы убеждены, что в них должна быть Божья сила, раз Иоанн начинает именно с тех понятий, а не с понятия любви, прощения, веры или даже всемогущества и силы, которые являются также характеристиками Всевышнего. А поскольку у Иоанна вряд ли был аттестат о высшем образовании, он должен был озвучить какие-то бесспорные истины. Раз его рассказ простоял как живое слово тысячи лет, годы гонений и — а это по-видимому важнее — столетия освящения и словесной фальсификации в рамках официальных идеологий.
Гонения утверждает жизнь устных текстов, а бубнение их с амвонов принудительной аудитории государственных религий уничтожает их. А это Слово продержалось сквозь два рода испытаний — гонения и риторической позолоты. И снова бьет родниковой силой. Столетиями раньше древние греки строили философские системы на понятии Логоса-Слова как организационного, творческого принципа. Кант придавал этому понятию современное оправдание, и в большей мере кантианство помогло в озвучении ценностей политического либерализма, согласуя моральные принципы единицы с обществом.
Основатели США строили свой «Новый Иерусалим» на свободе слова, а в Украине, через неполных полвека, Тарас Шевченко поставил Слово на защиту своих немых соотечественников. Пламенными словами и еще более пламенными лозунгами создавалась революция, которая поставила Ленина вечно живого в его словах на страже тех же самых немых братьев-моих. А ленинское блестящее понимание разницы между пропагандой и агитацией стало фундаментом одного из главных рычагов модернизации — пиара или рекламы.
Мы же живем по словам и передаем наше искусство слова другим. Можно даже сказать, что мы — гуманитарии — живем в словесном мире, который мы сами себе строим. Мы передаем этот мир не только своим студентам, но и своим политикам, экономистам, своему народу. Наши слова строят наш мир.
Научный и преподавательский труд очень опасны, и не только всегда возможными репрессивно-политическими мерами, но для нашей личности. Наша профессия, по-видимому, единственная из тех, что приручает нас до вечной фрустрации. Ведь мы — наибольшие специалисты своего участка, то есть мы все знаем о том, что для нас самое важное. Это дает нам собственное уважение, а то и тщеславие. Наша аудитория всегда меньше знает, чем мы сами, или, как Ваша аудитория, вежливо слушает то, что лучше знает, чем я. Но если я действительно образованная, если я настоящий ученый, я могу только повторить отчаянные слова Гете — «heisse magister, heisse doctor gar…und wisse, dass wir nichts wissen konnen». («Магистр и даже доктор знают одно, что мы ничего не можем знать»)
Однако у меня слово, а оно властное. Чтобы удержать веру в себя, в свою жизнь, мы думаем, что озвучение — это уже треть развязки. А оформление концепции — вторая треть. До конца уже немного, поэтому с концом можем подождать. Самое важное — поработать на конференции. Доклады, а слушание их и подавно, это ведь считается трудом. Хотя чаще, я заметила, в Украине докладов вообще не слушают, на них просто сидят. Это своего рода фальсифицированное священнодействие, которое с религией имеет только поверхностную связь — так себе, слушаю мелодию бассо профундо, а не слова. Слово — даже научное — становится рупором, а не средством связи. Оно становится не имеющим ценности.
Поэтому в Николаеве я горячо выступала против пламенных выступлений, чеканя изысканные выражения против риторических приемов. Мне, обычно, за эти изысканные и мастерские слова аплодировали. Как же может быть иначе, если за тобой полвека преподавательского труда и тысячи выслушанных и прочитанных золотых и крылатых слов? И если аудитория вежлива и привыкла к крылатым выступлениям? Но на следующий день моих слов не потребовалось. Работа происходила без голословности, без риторических приемов. Обсуждались практические способы искоренения различных форм коррупции в образовании — кодекс чести, тестирование, студенческие советы, обсуждались программы новых курсов, различных обменов, совместных программ...
Говорили ученые разных стран, потому что проблемы этики в науке перед научным сообществом одни и те же в целом мире, они как любовь, вера и надежда всегда с нами. И когда мы себя обманываем, что решили все проблемы раз и навсегда, то совершаем худшее преступление перед собой, создаем новый закрытый круг, новое ограждение вокруг Слова.
Я вижу пять главных угроз современному образованию во всем мире. В первую очередь, это как уберечь себя перед собственной голословностью, как действительно долбить этот камень науки, который мы себе избрали. Потому что именно от уровня нашей собственной личной научности будет зависеть уровень и развитие нашего организованного образования там, где мы работаем и проживаем.
Второе — как наши слушатели, наши студенты воспринимают то, что мы пытаемся передать? Соответствует ли форма нашей науки и образования оптимальной цели? Есть ли смысл в нашей работе?
Третье. Если это не воспринимается так как нужно, а подтасовывается шпаргалками и полными конвертами, тогда зачем облачать это все в высокопарные слова? Тогда открыто признаем потребность находить более удачные формы сосуществования администрации, науки, финансов. Потому что хотя многие из нас ученых критикуют «бизнес», без заработков, признаемся, трудно выжить.
Четвертое — у бизнеса есть свои ценности и законы, как и здесь в Украине, так и в моей Америке. Нужно бороться не с платными университетами, а с платными дипломами. А эта проблема, как и предыдущие, не ограничена географическими рамками. Она особенно остро возрастает сейчас в США с ростом так называемой инвестиционной науки.
Пятое — это коррупция. В ней открытые и закрытые формы, коррупция тела неизбежно завершается смертью. Но коррупция духа в удушливой риторике — фатальна. Напыщенная трафаретная голословность уничтожила не одного человека, а то и государство.
Оглядываясь на свои шесть лет на должности директора Фулбрайта в Украине, а заодно думая над всей моей профессиональной карьерой, невольно останавливаюсь — что останется? Поток слов? Горстка книг? Распыленные статьи? Надеюсь, что этот период в моей жизни продолжится в дальнейшей конкретной работе молодежи, а не останется только воспоминанием.
Хочу видеть за этими словами людей, которым какие-то из моих слов сослужили службу. Хочу видеть развитие организаций, новых научных приемов, поиск старых ценностей, прирост новых сил. Хочу видеть вас и вашу работу, а не только читать о ней.
