Новым и интересным фактом является то, что в настоящее время всех — и деканов, и президентов университетов, и национальных законодателей — это не устраивает. Германия и Япония призывают к тому, чтобы к 2005 и 2010 гг. соответственно 20% профессоров были женщинами. Французы тоже променяли свою веру в свободу и братство на политику равенства. С того момента, как в 1998 г. Европейский Союз учредил «Комиссию: Женщины и Наука» и начал серьезно вкладывать большие средства в этот проект, члены-государства борются за то, чтобы получить высокий счет в игре «женщины в науке».
Демократические организации тоже вкладывают большие средства в поддержку индивидуальных талантов, но принцип о том, что свободное соревнование выдвигает самых лучших — это идеал, который часто конфликтует с реформами правительства, принимаемыми для того, чтобы способствовать развитию равенства. Например, предложение Германского правительства создать квоты для женщин в научных исследованиях, финансируемых государством, спровоцировали широко распространенную критику — знакомую нам благодаря дебатам «утвердительного действия» о расовом равенстве в Соединенных Штатах — того, что критерии найма будут занижены. Более снисходительно критики выдвигают обвинение в том, что квоты обесценивают достижения и разрушают авторитет женщин, которые получили бы работу в любом случае.
Но была ли наука когда-нибудь областью, в которой вознаграждали по заслугам? Были ли когда-нибудь ее критерии нейтральными по отношению к полу? В 1910 г. престижная Парижская Академия Наук отказала в членстве Марии Кюри — первому человеку, который дважды выиграл Нобелевскую премию — вместо того, чтобы нарушить свои мужские традиции. Немецкого физика Лизу Майтнер, прославившуюся во всем мире, низвели до подвала Института Кайзера Вильгельма в Берлине потому, что женщины, за исключением уборщиц, не допускались наверх. В настоящее время часто барьеры являются менее очевидными: по документам недавно проведенного исследования в Швеции, например, женщины должны были опубликовать значительно больше весомых статей, чем мужчины для того, чтобы получить финансирование от Шведского Медицинского Исследовательского Совета.
Оппоненты квот, в самом деле, игнорируют то, как правительства, университеты и исследовательские лаборатории использовали квоты в прошлом — чтобы принести пользу мужчинам. Расцвет демократии был палкой о двух концах: в то время, как она утверждала общество, управляемое мужчинами с наилучшими способностями; влиятельных аристократических женщин вернули из общественной сферы в дом и ограничили им профессии, исключая карьеру в науке. Их не принимали в исследовательские университеты до конца XIX века, а ведущие институты соблюдали строгие квоты на принятие женщин до 1930-х гг. Даже в 50-х гг. в объявлениях о том, что требуется научный сотрудник, в Соединенных Штатах часто указывали: «женщинам не обращаться».
К счастью, американский Акт о Равной Заработной Плате, принятый в 1963 г., Акт о Равной Возможности Трудоустройства, принятый в 1972 г., и подобные законодательные акты, принятые в мире, уничтожили формальные правовые барьеры для развития женского прогресса в науке. Но мы не должны забывать, что университеты эволюционировали по своей организации, чтобы приспособиться к жизни мужчин. Возьмем только один яркий пример: дюжины женщин в институте эволюционной биологии Университета Тюбинген делали аборты, потому что они боялись, что с материнством их карьерам придет конец.
Еще хуже то, что установленный научный предрассудок по поводу пола распространяется и на сами научные исследования, ставя под угрозу жизнь и благополучие женщин. Обширные и авторитетные медицинские исследования, проведенные в США — включая основные исследования о влиянии высокого давления, курения и уровня холестерина на коронаротромбоз и заболевание сосудов — вообще исключили женщин. В 1992 г. было обнаружено, что только половина лекарств, широко используемых в США, подвергались анализу на разницу полов. Впоследствии было доказано, что ацетаминофен — составная часть многих обезболивающих, усваивается женщинами только на 60% по сравнению с мужчинами. На каком основании тогда раньше были сформулированы рекомендации дозировок для женщин?
Невероятно, что обнаружение такой необъективности в исследованиях не привело к немедленной переоценке методики основных направлений научного поиска. Научные, предположительно нейтральные, механизмы самокоррекции были приведены в движение только законодательной акцией. В 1986 г. американский Национальный Институт Здравоохранения издал директивы, требующие, чтобы во все исследования, финансируемые государством, была включена и репрезентативная выборка образцов — представителей женской популяции. Директивы были переизданы в 1987 г., а потом в 1990 г. — что не принесло никакой пользы. Для гарантии необходимого включения женских субъектов в базовые медицинские исследования требовался федеральный закон, который был принят только в 1993 г.
Так же, как наши предки не боялись издавать законы против женщин, мы не должны бояться издавать законы в пользу женщин. Для того, чтобы перечеркнуть столетия общественной политики, направленной на то, чтобы не пустить женщин в науку, потребуются реформы, разработанные экспертами и одобренные ответственными должностными лицами. В конце концов, научно-исследовательские учреждения не могут и не должны в одиночку решать проблемы, которые являются глубоко общественными.
Это не оправдывает университеты и исследовательские лаборатории. Наоборот, они должны оставаться открытыми для фундаментальных организационных и интеллектуальных перемен, целью которых является увеличение роли женщин в науке. Они должны признать и пересмотреть существовавший на протяжении долгого времени подход не только к роли женщины в семье и ее отношении к профессиональной карьере, но и к определению знаний и формулировке приоритетов исследований. Мы бы все хотели, чтобы наука вознаграждала по заслугам и была безжалостно само корректирующей, но мы не должны дурачить самих себя: трезвый анализ пола и сильная общественная политика необходимы, чтобы стать гарантией этого.
Лонда Шибингер — профессор Истории Наук Эдвин И. Спаркс в Государственном Университете Пенсильвании.
