Мы продолжаем печатать историю нашего автора из Горловки (начало см. в № 145, материал «Внутренне перемещенное лицо») о событиях прошлого года и ее жизни в статусе вынужденного переселенца.
...Смотрю внутрь себя и понимаю, что там, глубоко в душе, в сердце и разуме, многое действительно переместилось: что-то ушло в тень, уснуло до поры, забылось и стало малозначимым, а что-то — приобрело четкость очертаний, яркость красок и болезненную остроту. Все мои роли, маски и лица — все сдвинулось со своих устоявшихся мест, перевернулось, открыло новые детали и грани...
11.09.2014, 03.00
...Стою на автобусной остановке. Солнечно и жарко. За спиной — многоэтажный жилмассив «Строитель». Перед глазами — поле до горизонта, до Красного Партизана. Внутри — картинка с другой остановки: куски бетона вперемешку с человеческими телами и кровью. Тут пока тихо, но люди затравленно озираются в поисках укрытия на случай обстрела. «Случай» не заставляет себя ждать. Где-то за домами рождается низкий «бах», что-то зловеще шелестит в небе и гулко разрывается во дворах. Еще и еще. У людей подкашиваются ноги. Кто-то тихонько подвывает от страха. Медленно иду в сторону деревьев и ложусь в траву. Лицом вниз. Чтобы ничего не видеть. «Бахи», треск разрывов и надрывный гул в небе все ближе...
— ...Проснись, — трясет меня муж.
Вскидываюсь и не понимаю — где я.
В ночном небе тяжело гудит самолет и меня заливает уже не сонный, а реальный ужас.
— Это просто самолет, успокойся.
Ну, да: тут аэропорт близко. Мы в Южном. Внутренне перемещенные уже месяц. А я все так же ночами стою на той остановке в Горловке...
После самолета — тишина. За окном желтый фонарь, ветка сливы и песня сверчка. В ногах — огромные желтые глазищи: перемещенной кошке тоже не до сна...
11.09.2014, 15.00
...Городок с обманчивым названием — Южный. И с обманчиво-курортной историей. Потому что в СТАРЫЕ (добрые?) времена, хвастают местные жители, было тут два профилактория, два дома отдыха, четыре санатория, десяток пионерских лагерей и воздух, «как в Кисловодске». Сейчас ничего этого уже нет. Воздуха тоже. Потому что мусор в Южном не вывозят: его сжигают, и тихими летними вечерами на улицы ложится удушливое облако от горящих пластиковых бутылок, упаковок и пакетов. Журналистский рефлекс делает в рабочей извилине отметку: сходить к голове и разобраться!
* * *
...Туалет на улице, вода во дворе, ванна — в тазике! Моя насквозь городская внутренняя сущность уговаривает мою перемещенную личность: «Это ненадолго! Это просто отпуск! Зато бесплатно! Зато озеро рядом! Зато — НЕ СТРЕЛЯЮТ!!!»
Ночи — страшнее всего. Самолеты, фейерверки веселых соседей и даже перестук колес редких тут машин по бетонным плитам — вызывают тихую панику, и руки сами собой ищут «горячую» сумку, в которой все так же лежит все необходимое на случай эвакуации.
И вот сколько я так подпрыгивать буду от каждого хлопка калитки?
А сколько буду отвечать на вопросы любопытствующих: «А вы ОТТУДА? А почему уехали: что — там так страшно? А надолго вы? А бомбы, когда падают — правда, свистят?»
Южане войну видели в кино или в телевизоре. А мы — из нее в реале. Они смотрят на нас, как на марсиан. И — не хотят верить, что все эти страсти могут прийти сюда. Потому что этого «не может быть». И наше явление раздражает их не потому, что мы донецкие там или горловские. Мы раздражаем, потому что развеиваем их иллюзию покоя, напоминаем об опасности, тревожим, разрушаем уверенность в том, что все будет хорошо, потому что вот: реальный пример перед глазами, как может быть плохо.
Мы — внутренне перемещенные лица — как занозы в живом теле размеренно-привычного бытия. А что делает здоровое тело с занозами — все знают...
* * *
Муж и кошка осваиваются куда быстрее меня.
Он перезнакомился со всеми продавцами в округе и приносит с рынка не только еду, но и местные сплетни:
— А рыбачить тут, оказывается, нельзя: ставки хозяева зарыбили и два года теперь ждать надо! А переселенцев тут совсем немного: всех чуть ли не поименно знают, нас тоже сразу приметили! А цены тут — вполне нормальные: не пропадем!
Красотка, привычная глядеть на мир с седьмого этажа, обнаружила, что можно гулять по забору, что трава — вкусно пахнет, а мыши — это не игрушки, а еда. Но главным открытием для нее стали толпы разномастных ухажеров, с которыми можно чудесно поорать тихой лунной ночью.
* * *
...Харьков — не Донецк. И, конечно, не Горловка. Сколько бы ни говорили, что это такой же «восток Украины» со всеми вытекающими, — это другой мир.
Например, в Харькове на остановке любого общественного транспорта — хоть трамвай, хоть метро — все аккуратно и спокойно стоят в очереди, и входят так же по очереди. Эта мелочь меня поразила, потому что дома...
Ну, неважно, как это дома. Сравнение, как говорится, не в пользу.
Чистый, ухоженный, респектабельный город местами похож и на Киев, и на Львов.
Современные здания — в полной гармонии со старинными чудесами архитектуры. Метро — не такое помпезное, как в столицах, но и не дребезжит от старости, как в Днепропетровске: тут подземка тоже респектабельно-ухоженная. И даже встречаются еще люди, читающие не что-то там в айфонах, а настоящие бумажные книги.
Студентов — чуть ли не половина от общего числа людей на улицах или в метро. Сидят разноцветными стайками в кафешках и скверах, валяются в траве газонов, что-то поют, во что-то играют и бесконечно улыбаются, смеются, хохочут над чем-то своим, горячим и молодым. От их уверенности в том, что все есть и будет хорошо, и мне как-то уютнее.
Военных почти не видно, хотя все время от времени поговаривают, что Харьков — город прифронтовой. Народ в полной мере осознает, что совсем рядом с ними собирают и ремонтируют танки, а по окраинам стоят войска. Грамотно стоят, чтобы не мозолить глаза и не рождать панику. В скитаниях по городу танки видела всего лишь дважды: на платформах, чтобы асфальт не портили.
На главной площади собирают помощь для АТОшников.
А на «Барабашихе» вовсю торгуют подержанным НАТОвским камуфляжем.
Тут по вполне приемлемым ценам можно купить крутые германские берцы, штатовскую разгрузку, британское нижнее белье и итальянские носки чуть ли не на вес.
— Боевики из зоны тоже у вас отовариваются? — невозмутимо спрашиваю продавца.
— Ви что! — кричит он в ответ с армянским акцентом. — Ми думаем, кому продаем! Ми всех тут знаем! Ми — за Украину же! Тут у нас волонтеры оптом все берут!
— А есть установка «Град»? И мне бы парочку танков, а?
Он хохочет в ответ:
— Виселый бабушка, да?
На бабушку не обижаюсь. Отмечаю про себя его внимательные глаза с подозрительными искорками и понимаю: привирает что-то парень, волнуется в ответ на мои дурацкие вопросы. То ли не тем продает, то ли танк с «Градом» на продажу все же имеется в загашнике...
* * *
...В пенсионном фонде все наши вопросы были решены за пять минут, без толкотни, споров и волокиты. Пенсию за три фронтовых месяца получили через две недели после регистрации, и в дальнейшем все выплачивают без проволочек. Правда, после известного указа, усмотрев в моих гонорарах опасность для государства, Пенсионный фонд по собственному усмотрению стал высчитывать из пенсии 15 процентов. Но опять же: заявление, что это всего лишь гонорары, то есть — разовые выплаты, было принято без возражений и все высчитанное возвратилось в полном объеме в обмен на обещание сразу же сообщить, ежели получу постоянную работу.
А в районном УТСЗН обнаружились системные проблемы с продолжением.
Зарегистрировались буквально за пару часов. Заполнили анкеты, в которых сообщили обо всех своих «особенностях»: инвалидность третьей группы, потребность в лечении и в помощи на оплату жилья. Для этой помощи завели карточку в Альфа-банке, отделение которого пристроилось тут же — в коридоре управления соцзащиты. И стали ждать помощи. И ждали честно: терпеливо и долго.
— Ты знаешь, волонтеры из «Станции Харьков» такие молодцы... — рассказывает подруга.
— Я ничего не знаю о том, как работают волонтеры. Я знаю, что лично меня никто как бы «не видит» — ни волонтеры, ни государство!
— Как это — не видит?
— А просто. Никто не звонит и не рассказывает о том, где и что я могу получить.
— А почему кто-то должен звонить?
— А зачем я анкету заполняла с адресом, телефонами и «особыми потребностями»?
— Ну, ты сама должна искать помощь и спрашивать!
— У кого? Мне никто и нигде не дал никаких телефонов, и в управлении соцзащиты не сказали, чтобы я звонила. Как и в пенсионном.
— Ну, есть же Интернет, там столько объявлений от разных фондов...
— А если у меня нет Интернета, и я просто не умею ТАК искать помощи?
— Ну, надо спросить, например, в организации «Станция Харьков». Хочешь, я спрошу?
— Нет. Не хочу. Это как бы по блату, что ли. Хочу, чтобы обо мне кто-то позаботился не по блату, а по долгу службы! Хочу не просить, а чтобы мне предлагали то, что есть: программы там всякие, которые работают от иностранных грантодателей...
— Но почему бы и не попросить?
— Потому что...
Потому что мне просить неудобно. Неловко. Стыдно как-то даже. Потому что я — ветеран труда с сорокалетним стажем, я — вынужденно перемещенное лицо, которое потеряло жилье, работу, привычный круг общения — все нажитое потеряла! Потому что я — выбрала Украину, свою Родину, в надежде, что она, Родина, оценит, поможет, приласкает что ли.
И терпеливо жду, пока эти мои надежды исполнятся.
Жду пресловутые 884 гривны в месяц для возмещения затрат на оплату жилья.
Жду звонка от какого-нибудь фонда, где в дополнение к небольшой пенсии мне дадут немного дополнительной еды, моющих каких-нибудь, что ли, денег, может быть...
А главное, жду, когда моя Родина позвонит и спросит: а не нужно ли тебе жилье от государства? Потому что мы же понимаем, что ты на пенсию себе не купишь даже угол в сарае взамен утерянной трехкомнатной? И понимаем, что у тебя нет денег, чтобы оплатить хотя бы какое-то приличное съемное жилье, потому что за 884 гривны не полученной еще помощи — собачью конуру снять проблематично, не то что квартиру с унитазом и стиралкой...
Ну, вот так пока и жду. А Родина любимая так пока и молчит...
(Продолжение следует)
